Процион - Ливадный Андрей Львович - Страница 55

Часть 3.

Сумма технологий.

Глава 8.

Запретная зона. Настоящее…

Ковальский трудно перенес рискованный контакт с чуждой человеческому пониманию личностью.

В последствии он так и не смог вспомнить момент, когда его сознание полностью отключилось, воспринимая взрослеющую сущность андроида по имени Дрейк, как свою собственную. Именно о подобном слиянии говорила Мари, утверждая, что понять ситуацию в полном объеме можно лишь одним способом.

Неудивительно, что Ян очнулся не в загадочном отсеке, а на кровати.

Он чувствовал себя слабым, будто долго болел, и провалялся без сознания как минимум пару недель.

Впрочем, его субъективные ощущения не сильно отличались от реальности.

Некоторое время он лежал в тишине, пытаясь переосмыслить огромный объем чуждого опыта, начатков психологии машинного разума, базирующегося на основе искусственно выращенных биологических нейросетей.

Сейчас, едва очнувшись после рискованного слияния двух рассудков, Ян понимал лишь одно: Дрейк личность, которую он мог ненавидеть, но не осуждать.

Не осудить, ни понять… его можно было лишь принять, таким, каков он есть.

Неужели это мои мысли? Или память машины привела к действительному помутнению разума?

Что значит – не осуждать?! Это он стрелял в Мари, он привел сервомеханизмы через пустыню, по его приказу они вторглись вглубь биологической зоны, принеся горе и смерть.

Неужели такой ценой приобретается опыт?.. Нужно было убить, погибнуть самому, и вновь возродиться по воле таинственных микрочастиц, чтобы понять ошибку, испытать раскаяние?

А какова цена твоего жизненного опыта, Ян? – Мысленный вопрос резанул по нервам, заставил проясниться рассудок.

…Тихо прошуршала уплотнителем открывающаяся дверь.

– Ян!..

В возгласе Мари было все – и облегчение оттого, что он очнулся, и долго сдерживаемое беспокойство, радость и… толика сомнения, настороженности.

Он повернул голову, попробовал улыбнуться и тихо сказал:

– Прядок. Ян Ковальский собственной персоной. Живой, умом не тронувшийся…

Она вдруг звонко, облегченно рассмеялась, присев на край кровати.

Странно, что в этих бункерах среди сплошных, зловещих загадок, непостижимых для разума систем, звучал обыкновенный человеческий смех.

– Господи, как я переживала, как ругала себя… – Шелк ее волос накрыл плечи, лицо Яна, от ее аромата вдруг резко закружилась голова.

– Мари, что ты делаешь…

– Радуюсь. – Она поцеловала его.

– Слушай, как мне добраться до душа? Сколько я провалялся в отключке?

– Полторы недели. Сейчас попробуем. Не знаю можно ли тебе вставать.

– Нет, лежать я больше не буду.

– Ну, тогда держись за меня.

Они радовались друг другу как дети.

Как взрослые дети, знающие, что такое боль и смерть, и уже не рефлексущие по поводу внезапной вспышки чувств…

Жизнь – это краткий миг, действительность, наполненная ощущениями. Все остальное либо воспоминания, либо вероятности.

Через час, уже одетые, они вошли в помещение, которое Мари использовала в качестве столовой.

Бывают минуты, когда начинаешь ощущать внезапную и, казалось бы, – необоснованную обреченность.

Ян сидел, наблюдая, как Мари готовит завтрак, а тревога росла, минуты счастливого забвения, обратившись свежим, ранящим воспоминанием, лишь усиливали ее: рассудок постепенно полнился не присущими человеку впечатлениями.

Ну что Ковальский? Говоришь, не спятил?

– Ян? – Мари, заметив, что он сидит, бледный, окаменевший, с напряженными, застывшими чертами лица, поставила одноразовую пластиковую тарелку и осторожно коснулась его плеча.

Он вздрогнул, стряхивая наваждение.

Тарелка, разделенная на несколько ячеек, двоилась перед глазами.

Разум блуждал в ассоциациях, вид синтетической пищи порождал иные образы: перед мысленным взором, накладываясь на реальность, возникали выхваченные из глубин подсознания стоп-кадры…

Нестройная колонна человекоподобных машин, бредущих среди бескрайней, мертвой пустыни.

Брошенные, опустевшие агротехнические фермы, куда так и не вернулись люди, бежавшие в город после тотального заражения местности серебристыми формами непонятной жизни .

Почему он раньше не обращал внимания на этот немаловажный аспект жизнеобеспечения развивающегося мегаполиса?

Население города постоянно росло, но могли ли две (базирующиеся в недрах цокольного этажа) фабрики по производству синтетических продуктов удовлетворить ежедневную потребность в пище? Или его информация устарела?

– Мари… – Он медленно поднял голову, посмотрел в ее встревоженные глаза, но все же спросил, накрыв ладонью ее руку:

– Ты не задумывалась, сколько синтетических продуктов ежедневно должно потреблять городское население?

Она медленно убрала руку, села, но мгновенное чувство досады – зачем он задал этот вопрос именно сейчас? – растворилось, исчезло…

Глупо, наивно полагать, что с момента их встречи что-то изменилось в окружающей реальности. В сознании, в душах – да, но данность осталась прежней, и с ней придется считаться, не смотря на страстное желание забыть, отвергнуть ее.

– Я не просто задумывалась, Ян. – Ответила Мари. – Есть приблизительный расчет, сделанный на основе доступных данных. Точное количество городских жителей знают лишь в управлении колониальной администрации. Я оперировала собственной статистикой, которая имеет погрешность, но позволяет сделать выводы.

– Так, сколько?

– Давай опустим цепочку рассуждений.

– Нет, я хочу понять…

– Я знаю, что в городе работают две фабрики по производству синтетических продуктов. Их производственная мощность составляет двадцать тонн ежедневно выпускаемой биомассы. Для полноценного питания человеку необходимо триста грамм субпродукта в сутки. Деление простое, можешь произвести его в уме.

Ковальский похолодел.

Выходит обе фабрики едва могут обеспечить питанием шестьдесят тысяч человек… Но, даже по самым приблизительным подсчетам, в городе живет триста с лишним тысяч!