Колодезь - Логинов Святослав Владимирович - Страница 51

Ночью в казацком лагере царило беспокойство. Впервые казаки призадумались, что даже великое войско бывает побито, ежели схватится с величайшим. Знатоки припомнили, что уже бывало такое: лет с пятьдесят тому ушёл с Яика в бухары тысячный казацкий отряд, а домой не вернулся ни единый человек. Сказывали, что дед нынешнего хивинского хана объявил газават и казаков, сунувшихся в Хорезм, побили всех до последнего.

Атаманы тоже понимали, что дело худо и приходится думать не о добыче, а о собственных головах. На следующий день с утра трое казацких есаулов отправились в ханскую ставку на переговоры. Результат превзошёл все ожидания: Будан-хан предложил своим вчерашним врагам поступить к нему на службу. Казакам было обещано прощение, жалованье и земли из рук шах-ин-шаха, всё награбленное оставалось в их владении, а кроме того, Будан-хан от имени своего господина торжественно обещал, что христианские наёмники никогда не будут посланы воевать против своих единоверцев, а лишь против турок и бухар.

В такую великую удачу никто поверить не мог, в стане упорно говорили, что просто Будан-хан побоялся нового боя и теперь всего лишь усыпляет бдительность казаков сладкими обещаниями, а сам намерен подтянуть войска и перерезать ненадёжных союзников. Всякий, кто знает нравы Востока, согласится с таким мнением. Тем не менее на следующий день к Будан-хану отправился уже сам Разин в сопровождении войсковой старшины и людей, умеющих разбирать персидскую речь. Толмачи Разину были не нужны – атаман бегло говорил на нескольких языках, в том числе и по-персидски, но давно известно – чем больше ушей в посольстве, тем больше они смогут услыхать.

Казакам предложили занять земли по Кызыл-узеню на восток от города Ряша. Судя по подслушанным разговорам, земли там были плодородные, да и близость реки говорила сама за себя. Разин, однако, на такое предложение не согласился, прося у шаха мест пусть не столь обильных, но крепких и безопасных.

– Земля там, может, и благодатная, – сказал он ближним людям, – а челны проведём ли по реке – бог весть.

Покладистый везир склонил слух к казацкой просьбе и, посоветовавшись с окружением, подарил пришельцам для поселения остров Миян-Кале, а на прокормление отдал изрядный клин прилежащей земли.

Разин к тому времени уже выделял Семёна среди других бойцов, отмечая знание языков и чужеплеменных обычаев, поэтому, когда выборные люди осматривали жалованное место, Разин подошёл к Семёну и спросил вполголоса:

– Ну, как тебе именице? Улыбнулось?

– Именице-то славное, – ответил Семён, – вот только надо ли мне было из янычар бежать, чтобы в шах-севены податься? Велика ли разница, какому бусурману служить?

– Не горюй! – Разин сильно хлопнул Семёна по плечу. – Не на век продался. Перезимуем, а там и поглядим, откуда ветер подует. Зато здесь зимовать будет сытно, а на острову нас сам чёрт не возьмёт.

Миян-Кале был островом лишь по названию, на деле соединяясь с метёрой землёй длинной и узкой косой. От «кале», что значит – крепость, тоже было лишь одно название – остатки оплывшего вала и какие-то развалины в центре. Атамана это, однако, не смутило, и вскоре вал был насыпан заново, причём не только вокруг лагеря, но и поперёк песчаного перешейка, соединявшего остров с землей.

Угодьев возле Миян-Кале оказалось куда как меньше, чем по Кызыл-узеню, впрочем, бывшие пленники, освобождённые казаками в Ширване и знающие, как возделывать каменистую иранскую землю, сказали, что и здесь место пристойное; постараешься – урожай снимешь, не чета российскому. Русским мужикам, впервые попавшим в чужую землю, такое показалось странным.

– И это они землёй называют? – горестно восклицал Тимошка Акимов – сменщик Семёна по вёсельной работе. – Ежели это земля, то как её орать? Тут же одно каменье! Ничо не вырастет.

– Потом польёшь – вырастет, – успокаивал Семён. – Хочешь, давай исполу делянку расчистим?

– Казаки шепчут, что мы здесь только перезимуем, а по весне домой двинем.

– Так до весны времени сколько угодно. Тут края тёплые, зимы почитай что и не бывает.

– А то давай! – вдруг загорелся Тимошка. – Чо сажать-то станем?

– А хоть редьку. Здешняя редька спорая, на Николу Вешнего вытаскаем.

Вдвоём Семён и Тимошка вручную вскопали клинышек земли, выкладывая на меже низенький дувал из собранных камней, а затем Семён засеял делянку маргеланом – зелёной редькой, что прежде всех овощей созревает на восточных огородах.

Другие казаки посмеивались над землекопами, но и присматривались к их работе. На насмешки Семён отвечал просто:

– Персы за нами тоже присматривают. Пусть видят, что мы надолго устраиваемся. Нам же спокойней будет.

С Семёном соглашались, но копать землю по осени никто больше не решился.

Между тем Будан-хан честно выполнял свои обещания. Шах-севены отошли от казацкого лагеря, а вскоре и вовсе отправились в Нишапур, воевать эмира Бухарского. Русских наёмников власти покуда не тревожили, понимая, что на новом месте следует сначала устроиться, а уж потом нести службу. Воинский казначей привёз казакам жалованье за полгода вперёд. Следом подошёл обоз с хлебом. То есть не с хлебом, конечно, – какой хлеб в Персии? – а с полбой и китайским горохом – чечевицей. Несколько выбранных казаков побывали в Ряше и вернулись невредимыми. Семёнова делянка к марту месяцу зазеленела дружными всходами, и в лагере стали поговаривать, что, может, никуда и не стоит отсюда сниматься, мол, от добра добра не ищут, так почему бы и не послужить шахскому величеству?

А потом и сам Степан Тимофеич собрался в дальнюю дорогу.

Как-то о полдень по лагерю пробежал посыльный казачонок и просил быть к атаману всех, прежде живавших в Персии. Когда народ собрался, Разин вышел из своего шатра, обряженный в халат из нанковой дороги, с плоской пуштунской чалмой на голове и в стоптанных канибадамских сапогах. Внимательно оглядел лица пришедших на зов и произнёс раздумчиво:

– Замыслили мы с дружками малость по Персии побродить, но только чтобы на нас не глазели лишнего. Для того и переоделись. Ну как, станишники, сойдём мы за бусурманских гостей?

Собравшиеся молчали, не зная, что сказать, лишь Семён сплюнул на сторону и коротко ответил:

– Повяжут вас на первой же заставе.

– Отчего же так? – прищурился атаман.

– Купцами нарядились, – охотно объяснил Семён, – а едете на конях. Кони в Персии дороги, купцам на них разъезжать невместно.

– Что же мне, на ишаке ехать?

– На верблюде, – твёрдо сказал Семён. – И товаров с собой набрать, вьюков хотя бы полста.

– Хорошо… – протянул Разин. – Вот коли ты такой знаток, то при мне караванбаши и поедешь. И присоветуй-ка, караванбаши, каких товаров с собой взять, чтобы расторговаться с прибылью?

– Нафту везти в бурдюках, – Семён потёр лоб, соображая. – Лес, опять же, орехи…

– Провоняем нефтью, – недовольно возразил Разин, – а лес и вовсе везти не с руки – пупы разошьются. Может, шёлку набрать, его у нас знатно поимано.

– Шёлк в Ыспагани свой получше здешнего, – не согласился Семён. – Шёлк отсюда на Москву идёт и в Веденесию через Трапезун и Ляп-город. А на Ыспагань лесной мёд отправляют, вощину… – Семён помолчал, вспоминая, – ещё посуда деревянная ценится, только её здесь делать не могут, только бочки да ушата. А им мисы нужны, ставцы, кумки, чашки расписные… Ложки тоже, какие потоньше, полубоские.

– Тьфу, пропасть! Да что, у них своих лошкарей нет? Работа грошовая – баклуши бить, с неё и барыш копеечный!

– Э, нет! Работа, может, и недорогая, а из чинары ложки не вырежешь, тут липа нужна. На востоке деревянная посуда наравне с медной идёт. Это в Нижнем она дёшева, так за морем и телушка – полушка.

– Вот оно как, – досадливо молвил старшой. – А я гадал, с чего это персидские гости у Макарья на щепной товар бросаются? Знал бы – захватил всякой всячины. А так, видно, не судьба нам лошкарничать. Придётся здешним товаром пробавляться. Так что пройдись завтра по амбарам и присмотри кой-чего годного. А в четверток, помолясь, выедем.