Тарзан (Сборник рассказов) - Берроуз Эдгар Райс - Страница 43

Одиноко бродя по джунглям, вдоль побережья, Тарзан чувствовал сильное желание иметь около себя какое-нибудь живое существо и начинал жалеть, что не остался в стаде обезьян. Ему не пришлось их больше видеть после той первой встречи, когда он победил Молака.

Теперь он почти совершенно стал прежним Тарзаном и, хотя сознавал, как мало общего между ним и большими антропоидами, все же он предпочел бы их общество полному одиночеству.

Во время своих скитаний он питался попадавшимися ему плодами и крупными насекомыми, которых он находил в трухлявых, гниющих деревьях. Насекомые казались ему таким же лакомым блюдом, как и в счастливое время его детства.

Когда он прошел милю или две, его ноздри уловили отчетливый запах пантеры Шиты, доносившийся к нему поверху. Тарзан особенно обрадовался встрече с Шитой. Он намеревался добыть у нее не только крепкую жилу для тетивы своего лука, но и красивую пятнистую шкуру, чтобы смастерить себе новый колчан и передник.

Перед этим Тарзан шел спокойно и беззаботно; теперь он пригнулся к земле и стал красться ползком, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Легко и неслышно скользил он сквозь чащу леса, выслеживая дикую кошку. Теперь он был, несмотря на человеческое происхождение, такой же дикий и свирепый зверь, как и тот, за которым он охотился.

Приблизившись к Шите, он сразу заметил, что пантера, со своей стороны, тоже кого-то выслеживает, и в тот же момент порыв ветра донес до его ноздрей запах больших обезьян.

Подкравшись совсем близко к обезьянам, пантера вспрыгнула на дерево; Тарзан подошел еще ближе и увидел племя Акута, расположившееся на небольшой лужайке. Некоторые из обезьян дремали, прислонившись к пням, другие бродили около поваленных деревьев, обдирая их кору и лакомясь вкусными гусеницами и жуками.

Сам Акут был всего в нескольких шагах от Шиты.

Большая кошка лежала, пригнувшись, на толстом суке, скрытая от глаз обезьяны густой листвой. Она терпеливо выжидала, когда антропоид приблизится к ней на расстояние ее прыжка.

Тарзан совершенно бесшумно занял позицию на том же дереве, немного выше пантеры. В левой руке он сжимал свой новый охотничий нож. Он предпочел бы применить здесь свой аркан, но листва, окружавшая зверя, мешала ему пустить его в ход.

Акут тем временем подошел совсем близко к дереву, где его подстерегала смерть. Шита медленно подтянула под себя задние лапы и со страшным ревом бросилась на обезьяну. Но одним мгновением ранее другой хищный зверь прыгнул сверху, и его боевой крик смешался с ревом пантеры.

При этом ужасном звуке Акут поднял голову и увидел падающую прямо на него пантеру, а на спине ее белую обезьяну, ту самую, которая победила его у залива несколько дней назад.

Зубы человека-обезьяны вонзились Шите в горло; его правая рука обвила могучую шею зверя, левая наносила каменным ножом сильные удары в бок, под левое плечо.

Акут с быстротой молнии отскочил в сторону, чтобы не очутиться под борющимися, и в ту же секунду они шумно упали на землю у его ног. Шита оглашала лес диким ревом и визгом, но белая обезьяна неумолимо добивала свою жертву.

Глубоко в тело вонзился его безжалостный каменный нож, и с воем смертельной боли упала большая кошка на бок; после нескольких судорожных подергиваний пантера уже неподвижно лежала в траве.

Тогда человек-обезьяна вскочил на тело убитого врага, и поднял голову; снова пронесся по джунглям его дикий победный крик.

Акут и другие обезьяны стояли пораженные, глядя то на мертвое тело Шиты, то на гибкую фигуру человека, который ее победил в смертельном поединке.

Тарзан заговорил первый. Он спас жизнь Акута с определенной целью и, зная, как ограничены умственные способности у обезьян, счел нужным объяснить им свою мысль.

— Я — Тарзан из обезьяньего племени, — сказал он, — я великий охотник, могучий боец. В бою с Акутом я подарил ему жизнь, хотя и мог отнять ее и сделаться царем. Теперь я спас Акута от смерти, от когтей кровожадной Шиты. Тарзан — друг племени Акута: если Акут или кто-либо другой из его племени будет в опасности, пусть позовет Тарзана вот таким криком!

И Тарзан издал пронзительный звук, которым племя Керчака при приближении опасности созывало своих членов.

— И если вы услышите, что так кричит где-либо Тарзан, — продолжал он, — вспомните, что он для вас сделал, и стремглав спешите ему на помощь. Сделаете ли вы, как говорит Тарзан?

— Хух! — ответил Акут и остальные самцы его племени подтвердили обещание единодушным «хух!».

Затем, как будто ничего и не случилось, они спокойно вернулись к своим ленивым занятиям на лужайке, и к ним присоединился Джон Клейтон, лорд Грейсток.

Он скоро заметил, что Акут все время старался держаться около него и какое-то новое странное выражение появлялось в маленьких глазках самца, когда он взглядывал на Тарзана. И один раз Акут сделал то, чего Тарзану не приходилось ни разу наблюдать за всю свою жизнь среди обезьян: он нашел особенно вкусное насекомое и передал его Тарзану.

Позднее, в часы, когда стадо охотилось, в гуще коричневых волосатых тел всегда выделялось светлым пятном гладкое и чистое тело Тарзана. Он шел с ними бок о бок и прикасался своим атласным телом к грубой щетине своих новых друзей; мало-помалу его присутствие сделалось для них чем-то обычным, и они стали смотреть на него, как на члена своего племени.

Если он случайно слишком близко подходил к самке, державшей детеныша, она оскаливала клыки и рычала на него. Рычал также, выражая свое неудовольствие, и молодой забияка самец, в особенности, если Тарзан приближался к нему, когда тот был занят едой. Но так же они рычали в подобных случаях и на других обезьян своего стада; и Тарзана это нисколько не обижало. Он быстро отскакивал в сторону от самки-матери, встревоженной за своего малыша, и сам рычал на ретивых молодых обезьян, оскаливая зубы не хуже их. Но в то же время, он чувствовал себя в полной безопасности среди этих могучих и свирепых предков первобытного человека.

Быстро свыкался он с образом жизни своей ранней юности и чувствовал себя в обществе обезьян так, как будто никогда и не знал общества себе подобных.

Пять или шесть дней он бродил по джунглям со своими новыми друзьями, отчасти, чтобы не чувствовать так остро своего одиночества, но главным образом для того, чтобы обезьяны окончательно свыклись с его обществом и хорошенько его запомнили. Это требовало немало времени, так как у обезьян память в большинстве случаев очень короткая.

Из опыта прежней жизни Тарзан хорошо знал, какую пользу сумеет ему принести племя могучих и страшных зверей в минуту опасности.

Убедившись, что его образ достаточно запечатлелся в их памяти, он решил на время отделиться от стада, чтобы продолжать исследование местности. Однажды рано утром он отправился в путь, держась недалеко от берега по направлению к северу. Целый день он двигался вперед высоко над землей, перепрыгивая с дерева на дерево, и только с наступлением сумерек отыскал удобное дупло, где и устроился на ночь.

На следующее утро, когда взошло солнце, он с удивлением увидел, что оно встает из-за моря не прямо перед ним, как это было во все предыдущие дни, а с правой стороны. Из этого он заключил, что береговая линия сильно свернула к западу. Весь следующий день он продолжал свое путешествие вдоль побережья и к вечеру заметил, что солнце закатилось как раз против берега. Результаты исследования были теперь для него ясны: он находился не на африканском материке, а на острове. Он выяснил также и то, что на острове нет никаких признаков присутствия человека.

Обо всем этом он мог бы догадаться уже в первый день из записки Рокова; ведь в том и заключалась ужасная месть его жестокого врага, чтобы оставить Тарзана на всю жизнь на необитаемом острове…

Тарзан продолжал припоминать детали этого дьявольского плана мести: сам Роков, без сомнения, отправился к африканскому берегу, чтобы отдать маленького Джека на воспитание диким кровожадным людоедам…