Яма - Берт Гай - Страница 17

— Есть еще вода в бачке, — сказала Лиз. — Там должно быть немало. Интересно, об этом он подумал?

Майк осознал, как мало он анализировал ситуацию. А Лиз, весь вечер тихонько сидевшая в сторонке, сумела предсказать развитие событий и искала способы выкрутиться. В ужасе он представил, с какой легкостью, без колебаний, он мог бы смыть воду в унитазе, лишив их того небольшого запаса воды, что остался.

— Зачем ты рассказываешь все это мне? — спросил он.

— Не знаю. Мне почему-то кажется, что так правильно... Может, потому что мы оба видели замочную скважину. По крайней мере, мы думаем об этом.

— Замочная скважина мне подмигнула, готов поклясться, — вспомнил Майк и хихикнул.

— Что?

— Перед тем как я заснул. Она мне подмигнула.

— Не сходи с ума, — предупредила Лиз.

— Что скажем остальным? — спросил он и устыдился, что пришлось задать такой вопрос.

— Про воду придется рассказать, конечно, — ответила Лиз. — Но если ты не против, я бы лучше сказала, что где-то есть накопительный бак, и вода просто кончилась, а не говорить, что кто-то ее выключил. Думаю, Мартин рассчитывал, что мы додумаемся до этого дня через три. Нам надо собрать всю воду из бачка в бутылки. У Джеффа их навалом.

— По-твоему, они поверят?

— Джефф не поверит. Фрэнки и Алекс — возможно. — Она дунула, чтобы прогнать прядь волос с лица. — Придется быть поубедительнее.

— Понятно, — глухо ответил Майк.

Утро только начинается, но я откладываю ручку и отодвигаю стул от стола. Далеко внизу распахивается и хлопает входная дверь, и с подножия лестницы доносятся голоса.

— Майк?

Это не он. Разочарованная, я возвращаюсь на чердак. Сейчас мне бы пригодилось присутствие другого человека; того, кто тоже был там. Я знала, что это будет нелегко, еще до того, как начать, но суть от этого не меняется: чем больше я пишу, тем острее ощущаю собственную незначительность. Это очень непросто. Присутствие друга мне необходимо.

Я опять сажусь, беру ручку и начинаю рассеянно вырисовывать круги. Смотрю в окно на дроздов, облепивших деревья, и пытаюсь отогнать все то, о чем еще предстоит написать.

Когда наступил следующий день, они рассказали другим про кран и наполнили оставшиеся бутылки водой из бачка в уборной.

Майку пришло в голову, что могут работать подводящие к бачку трубы. Но они не работали; из клапана вытекло немного жидкости, самая малость. Атмосфера еще больше сгустилась; узнав о воде, все с легкостью купились на выдумку о накопительном баке, но все же в Яме повисло настроение, все сильнее напоминающее панику.

— Я есть хочу, — тихо призналась Алекс, когда они закончили. — Что будем делать? Поедим сейчас или оставим на потом?

— Оставим, — решила Лиз. — И будем хранить как можно дольше.

Остатки еды казались Майку насмешкой. Ее едва хватило бы на закуску, не говоря уж об обеде на пятерых. Бутылки с водой, расставленные в ряд вдоль стены, немного успокаивали. Он все время напоминал себе, что хотя бы в этом они были на шаг впереди.

— Придется проследить, чтобы порции еды и жидкости были как можно меньше, — сказала Фрэнки. — И чтобы всем досталось поровну.

Лиз оторвалась от блокнота.

— Это не так уж просто, — заметила она.

— Почему?

— Я хочу перебрать пакеты с провизией и распределить еду с точки зрения содержания питательных веществ. Думаю, у меня получится. Кто-нибудь из вас занимался биологией?

Никто.

— Жаль, — мягко проговорила Лиз. — Есть какое-то важное правило о том, как соблюдать водно-солевой баланс. Но моих знаний не хватит, чтобы понять, каким образом спланировать питание. По-моему, нельзя есть соленое.

— Великолепно, — огрызнулся Джефф. — По-твоему. Значит, мы можем отравиться и умереть от обезвоживания, потому что ты не в состоянии припомнить, что можно есть, а что нельзя?

Лиз молча вернулась к своим записям. Спустя пару минут Фрэнки тихо собрала остатки еды и отнесла к тому месту, где сидела Лиз.

— Держи, — сказала она. И добавила: — Зря я съела весь рахат-лукум. В нем же сахар. Он мог бы нам пригодиться.

— Не переживай. — Лиз коротко улыбнулась. — По крайней мере, мы все здесь здоровы.

— Не понимаю, чего ты добиваешься, — заговорил Джефф. — Ты же не знаешь, что творишь. Сама сказала. И почему мы должны верить, что ты все сделаешь правильно?

— Я просто хочу убедиться, что каждый получит то, что необходимо, — терпеливо объяснила Лиз. — Я делаю все возможное. Конечно, я бы хотела, чтобы с нами здесь был ученый; жизнь стала бы намного проще. Но раз его нет, вам придется положиться на меня.

— Что значит, ты убедишься, что каждый получит то, что необходимо? — взорвался Джефф. — Это же просто. Каждому равная порция. Вот и все.

— Равная порция и одинаковая порция — это не одно и то же, — заметила Лиз и впервые за время разговора подняла голову и посмотрела Джеффу в глаза. — Надеюсь, с этим ты не станешь спорить.

Последовало молчание. Лиз и Джефф неподвижно сидели, не отводя глаз друг от друга. Потом Джефф отвернулся, и сразу заговорила Фрэнки.

— Я рада, что хоть кто-то что-то делает, — решительно заявила она. — Мне все равно, сколько еды мне достанется. Лиз знает больше, чем все мы, и мне кажется, она здорово справляется с ситуацией. — Она засмеялась. — Думаю, мы очень скоро отсюда выберемся.

— Как будто кому-то есть дело до того, что ты думаешь, — процедил Джефф вполголоса.

Фрэнки перевела дыхание и собралась ответить, но осеклась; по ее лицу промелькнуло выражение растерянности, и она жалобно спросила:

— Лиз? Мы же выкарабкаемся, правда?

— Конечно, — ответила Лиз.

— Я так и знала. — Фрэнки повернулась на бок, спиной ко всем; но даже Майк видел, что она плачет.

Мартин был сама осторожность. Помню, как он готовился к некоторым своим розыгрышам, и меня поражает только одно: странно, ведь каждый раз мы понимали суть происходившего гораздо позже. Пока все готовилось, нам было смешно; прежде чем шутка разыгрывалась, она казалась наполовину забавой, наполовину детским дурачеством. Но потом, когда веселость проходила и мы видели истинный смысл розыгрыша, последствия всегда оказывались неожиданными для нас. Гиббон ушел в конце того же семестра и больше не вернулся; остальные жертвы тоже резко изменились. Последствия были более катастрофичны, чем сам инцидент.

Мне до сих пор кажется непростительной глупостью, что я позволила такому человеку, как Мартин, полностью, безраздельно контролировать мою жизнь. Но никто из нас не представлял, чем обернется Яма, — просто потому, что мысль об этом была слишком ужасна, слишком невозможна. И слишком непостижима. Никто не анализирует каждую деталь розыгрыша, придуманного школьным клоуном; не проверяет, будет ли это стоить тебе жизни; зачем?

Если бы мы хоть что-то почуяли! Если бы один из нас — неважно, почему — решил не участвовать в эксперименте, сущность замысла стала бы для Мартина бесполезной. Кто-то наверху знал бы о Яме, и это было бы опасно. Если бы только мы кому-нибудь рассказали, куда идем. Но, конечно же, мы не сказали никому; и поздравляли себя с тем, что вовлечены в проделку, которая, несомненно, станет одной из многочисленных легенд Нашей Любимой Школы.

Передо мной лежит картонная коробка. Наверху — девять кассет, две стопки, связанные резинками. Семь из них помечены моим почерком, черной ручкой на обложке написано «Лиза». Записанные на них беседы позволяют посмотреть на Мартина с другой стороны, с той, которую мы никогда не видели в школе. Если бы мы с Лизой поговорили тогда, до Ямы, я бы никогда не позволила Мартину использовать меня, использовать нас всех. Две другие кассеты в отдельной стопке не помечены. Конечно, их должно быть намного больше, но они пропали, и нам никогда их не найти. К тому же на них нет ничего нового для меня. Возможно, если бы у нас были другие кассеты, мы могли бы показать, что произошло на самом деле; раскрыть, кем в действительности был Мартин. Но в конце концов Мартин все же опередил нас, всего на один шаг.