Тот, кто знает - Маринина Александра Борисовна - Страница 98

И единственным спасением от этого постоянно ноющего чувства вины была убежденность в нужности своей работы, в правильности ее выбора, в том, что следствие – это его призвание. Насмешливый и ехидный взгляд Жеки Замятина преследовал Игоря днем и ночью, и когда он работал, и когда вел машину, и когда спал, и когда занимался любовью с Верой или еще с кем-нибудь. Он не стал поступать в адъюнктуру. Что он скажет Жеке, если вдруг окажется, что истовый борец с преступностью, самоотверженный следователь Мащенко осел в тихой заводи академической кафедры? Грош цена тогда будет всем его рассуждениям об ошибках юности и выборе профессии.

«Я не виноват в том, что случилось, – через некоторое время говорил себе Игорь. – Я же не виноват в том, что они хотели быть летчиками, а я этого никогда не хотел. Я хотел быть юристом, я хотел заниматься расследованием преступлений, выводить на чистую воду и предавать суду негодяев и подонков, воров и убийц, мошенников и бандитов. Да, я поступил нехорошо, сознательно провалившись на экзаменах, но это простительно, ведь мне было всего семнадцать, и у меня тогда не хватило мужества начистоту поговорить со своими друзьями. Я не хотел поступать в летное училище, я хотел стать юристом, следователем, но я был слишком молод для того, чтобы набраться храбрости и заявить об этом друзьям, которых я боялся потерять. Я дорожил их дружбой, но у меня были собственные устремления и желания, с которыми они не захотели считаться, они полностью подчинили меня себе и вертели мной, как куклой, а я любил их, искренне любил. Они были по-юношески жестоки, и, если бы я отказался поступать вместе с ними в летное училище, они посчитали бы меня слабаком. Отказаться я не мог, но и летать не хотел, я хотел поступать на юридический, и для этого мне пришлось пойти на обман. Моя вина только в этом. Все остальное они сделали сами, они сами принимали решение забрать документы и идти служить в армию вместе со мной, они хотели подчинить мою жизнь своим правилам. Но я отстоял свое право на самостоятельные решения, я хотел стать юристом – и стал им. Я люблю свою работу, я считаю ее нужной и полезной, и я буду ею заниматься, чего бы мне это ни стоило».

Сформулировав такой постулат, Игорь немного успокоился. Теперь чувство вины стало менее острым, зато с перспективами карьеры наступил полный тупик. Нужно оставаться на следственной работе. Не хочется, а придется. Стоит ему согласиться на более приятную и менее хлопотную должность, как снова вылезет и расправит крылья чувство вины – страшная хищная птица, которая начнет долбить его мозг своим острым, пропитанным ядом крючковатым клювом.

Он отказался от адъюнктуры, потом еще от нескольких очень привлекательных со всех точек зрения предложений. У Игоря Мащенко была явная склонность к научной и аналитической работе, его звали и в штабные подразделения, где всегда нужны аналитики, и в научные институты, и на преподавательские должности, но каждый раз он, стиснув зубы, вежливо отказывался. Он – прирожденный следователь, хорошо, что он вовремя разглядел в себе эту склонность и правильно выбрал профессию, которую менять не собирается.

А потом приняли Закон о милиции, и все сотрудники, мало-мальски помнящие право и знающие, что такое договор, или умеющие заниматься охраной и организацией безопасности, валом повалили в коммерческие структуры. И снова на Игоря посыпались предложения – на этот раз от бывших коллег, мол, давай к нам, у тебя такие мозги, ты же собаку съел на экономических преступлениях, ты прекрасно разбираешься в бухгалтерских документах и финансовых хитростях, зарплатой не обидят – для начала две тысячи долларов в месяц, а там и побольше. Две тысячи долларов в месяц по сравнению с тогдашней зарплатой Игоря, равнявшейся в пересчете на всем понятный эквивалент сорока долларам, выглядели просто фантастикой, о которой даже мечтать не приходится. Он до крови закусывал губы, стискивал кулаки и… отказывался. Он докажет, что не струсил тогда, а поступил так, как велело сердце. Он выбирал профессию не абы какую, не из страха перед армией, а сознательно. И отступить от этого Игорь уже не мог.

Он ненавидел всех. Жеку Замятина – за то, что сломал ему жизнь. И еще за то, что сам Жека сломал ему, Игорю, карьеру. Колбина-Колобашку – за его дурацкую общительность и информированность. Свою работу – за то, что не любил ее, но вынужден был ею заниматься. Своих женщин – за то, что они не умели слишком долго удерживать его интерес и тем самым подвигали его на разрыв, измены и связанную с этим нервотрепку. Он ненавидел даже своего отца – за то, что тот настоял и отправил Игоря в Томск поступать на юрфак, потому что в других вузах договориться о приеме документов сына не смог. Был бы другой институт – была бы другая профессия и другая работа, может быть, не такая тягостная, не такая ненавистная.

…В этот вечер накануне Новогодних праздников они с Женькой снова говорили о войне и пили за упокой души погибших. Женька с интересом расспрашивал о громких преступлениях, сообщениями о которых пестрели с некоторого времени все газеты и о которых со смаком рассказывали тележурналисты, Игорь со знанием дела комментировал эту информацию, и снова пили за успехи в борьбе с преступностью и за неподкупность капитана милиции Мащенко, который не польстился на легкие деньги, а зарабатывает свой горький хлеб на тяжелой, нервной и малооплачиваемой работе.

Домой Игорь вернулся около полуночи, и состояние его нельзя было назвать трезвым даже при очень большом желании и абсолютной слепоте.

Ирина

Отношение к Новому году у нее было сложным. Вообще-то она всегда любила этот праздник, любила даже больше, чем свой день рождения, потому что день рождения касается только тебя, а Новый год – он для всех, и все к нему готовятся, и все люди в последнюю неделю декабря становятся веселыми, и заботы у всех радостные – купить подарки, приобрести что-то красивое из одежды, достать продукты к столу. Но потом, после праздника, наступало грустное время, когда с елки потихоньку опадают иглы, и ты понимаешь, что надо бы снять яркие переливающиеся игрушки, упаковать в коробки и спрятать на антресоли, а саму елку, унылую и засохшую, выбросить на помойку. Сама процедура снятия игрушек и выбрасывания елки неизменно, с самого детства, вызывала у Иры горькие рыдания. Сейчас она уже совсем взрослая, даже замужем побывала, а слезы все равно наворачиваются.

– Иринка, разбери игрушки, ладно? – на ходу попросила Наташа, надевая дубленку и застегивая сапоги. – А Вадик вечером елку выбросит.

Конечно, все работают, у всех дела, на кого ж еще спихнуть горестное мероприятие, если не на Иру? У нее сессия, она дома сидит, к экзаменам готовится. Правда, часа в три мальчики, Саша и Алеша, придут из школы, можно было бы им поручить разобраться с елкой, но они ведь обязательно что-нибудь разобьют, а потом еще и порежутся осколками. Не дети, а ходячая катастрофа. Младший, Алешка – тот поспокойнее, обстоятельный, дотошный, никогда ничего не разбивает, но ходит за Сашей как привязанный, а тот – ураган какой-то энергетический, песчаная буря в пустыне, носится по квартире, сшибая все на своем пути. Если есть хоть что-нибудь на этом пути, что можно сломать или разбить, он непременно сломает и разобьет, более того, если после такой аварии остается хотя бы малейший осколочек, можно дать стопроцентную гарантию, что этот осколочек окажется в Сашиной ноге или в руке. А уж если таких осколков несколько, то и Алешке достанется, это и к гадалке не ходи.

Тяжко вздохнув, Ира решила в первую очередь выполнить грустную работу, чтобы она не отравляла целый день. В их квартире давно уже не пользовались ключами от дверей в комнаты, друг от друга ничего не запирали, а в случае необходимости пользовались простенькими задвижками, ведь мальчишки такие непосредственные, могут вломиться к Наташе с Вадимом или к Ире, когда у нее в гостях молодой человек. Войдя в одну из двух комнат, принадлежащих Вороновым, в ту, где стояла елка, Ира бросила взгляд на зеркальную дверцу шкафа. И конечно же, застряла минут на двадцать. Надо худеть, черт возьми, куда это годится – в ее возрасте иметь такие пышные формы! В Наташины вещи не влезает, а это существенный момент, потому что тряпки у сестры-соседки – дай бог каждому в это время повального дефицита. Наташка добрая, всегда дает любую шмотку поносить, но ведь ее, шмотку эту, еще натянуть на себя надо. Килограммов, пожалуй, шесть, а то и все восемь необходимо срочно убрать. Да и в институте намекают, что будущей актрисе следует следить за фигурой. А как следить, если Наташка такие торты вкусные печет? И картофельные пирожки с мясом, которые постоянно делает Бэлла Львовна, тоже сбросу веса не способствуют. Да и кавалеры Ирины не балуют девушку разнообразием кулинарных предложений, от приглашений в ресторан Ира отказывается, там обязательно спиртное наливать будут, а ей нельзя, совсем нельзя, ну ни капельки, Наташка убьет, если запах учует, да и самой противно. Альтернативой ресторану может служить только заведение, где сплошные пирожные, торты, взбитые сливки и прочие жироотлагающие безобразия.