Цена Империи - Мазин Александр Владимирович - Страница 47

– Не беспокойся, Аласейа! – пробасил Агилмунд. – Мы успеем. Боги нам благоволят, а удача твоя по-прежнему велика. Не беспокойся!

– Ну да, – пробормотал Коршунов, когда Агилмунд отошел. – Везет нам немерено. Как бы перебора не было…

– Делить будем сейчас! – Диникей сверху вниз мрачно глядел на Коршунова. – И ежели доля моя покажется мне малой, я возьму еще! И баб возьму, сколько хочу! И рабы мне тоже нужны! И убивать буду, кого хочу! А ты… Я тебе верностью не клялся! – маленькие покрасневшие глазки сверлили Коршунова. Хорошее римское вино гуляло в кудлатой башке Диникея, выплескивая наружу старые обиды. – Делить будем сейчас! Я хочу видеть свою долю! Мы все хотим видеть свои доли! Да!

– Верно! Хотим! Делить! – загалдели его сторонники. – Сейчас! Давай! Мало!..

«Идиоты!» – подумал Коршунов.

Он знал, что не в доле дело. Сука Диникей давно искал повод. Наверняка это он подзуживал тех герулов, что прикончили ювелира…

Город выполнил все обязательства. Выставил угощение и выделил девок. Заплатил выкуп, целую груду «контрибуции» навалили посреди площади. Проставился провиантом и фуражом. Построил фургоны: последнюю дюжину сейчас покрывали кожами… короче, полностью ответил по обязательствам. И Коршунов уже собрался поблагодарить старшину и откланяться, как ему доложили, что полдюжины подвыпивших герулов, выяснив, где живет местный ювелир, ворвались к нему в дом, перевернули все, ничего не обнаружили и принялись поджаривать бедолаге пятки, выясняя, где тот прячет золото, и игнорируя вопли несчастного о том, что всё уже на форуме.

Истошные вопли привлекли патруль Ахвизры…

Пока гревтунги пререкались со своими союзниками, не желавшими отказаться от своей идеи, кто-то послал за самим Ахвизрой.

Тот примчался, совершенно бешеный еще и потому, что сам был бы не прочь потрясти местных на предмет захоронок, но из уважения к Аласейе вынужденный от этого развлечения отказаться.

Хорошо хоть мечи в дело не пошли. Гревтунги, которых было раза в три больше, накостыляли самостийным «экспроприаторам», скрутили их и приволокли на площадь: на суд и расправу.

И Коршунов наказал бы их по полной при общем одобрении масс, которые, как и Ахвизра, сами были не прочь пограбить и очень обиделись, что кто-то позволил себе то, от чего они отказались.

Но тут появился Диникей.

Коршунов нащупал в кошеле на поясе пистолет. Блин, время, время уходит! Третий час они пререкаются. Солнце уже миновало зенит. Какая, на фиг, дележка! Давно пора грузить все и сваливать…

Диникей рычал и брызгал слюной. Преданные ему герулы, человек двести, вопили, как футбольные болельщики перед пенальти.

Агилмунд наклонился к Коршунову, проорал в ухо:

– Ответь ему!

Алексей мотнул головой. За ним тоже стояли воины. Побольше, чем за Диникеем, но здесь решают не голосованием. Сверху палило солнце. Голова вспотела.

Безумно хотелось снять шлем, стянуть подшлемник и почесаться…

Коршунов устал. Устал от напряжения, от нервотрепки, от ответственности. От непрерывного ожидания чего-то скверного. Очень хотелось все бросить, повернуться и уйти. И пусть эти недоумки делают, что хотят. И пусть придут римляне и вырежут их всех…

Нельзя. Он, Коршунов, обещал горожанам, что их не тронут, если все требования будут выполнены. Он обещал…

Но для Диникея это – не довод. Какие могут быть обещания – врагам? Тем более этим ничтожным ромлянским рабам? Диникей наезжал по полной: почувствовал, мать его так, слабину… возможно, даже страх…

И Коршунов не мог ему сказать, что боится он вовсе не Диникея. Блин, ну чего он, собственно, боится?! В любую минуту можно сесть на коня и уехать, сбежать… Черт! Нельзя! Никто тогда за ним не пойдет. Даже Агилмунд. Тогда – всё. Полный проигрыш.

– Делить! – орал Диникей, наступая. – Мое – мне! – и уже хватался за рукоять меча.

– Ответь ему, Аласейа! – рычал в ухо Агилмунд.

Коршунов огляделся. Вокруг – здоровенные гревтунги и такие же здоровенные герулы. И огромная, в человеческий рост, куча добра – между ними. На заднем плане – перепуганные представители горожан. Это их будут резать, если Коршунов не справится с ситуацией. Заросшие рыжей и желтой шерстью раскрашенные и татуированные лица, распяленные воплем рты… и все смотрят на него, на Алексея. Совсем не так, как раньше… внезапно Коршунов понял: и свои, и чужие ждут от него одного – разрешения на грабеж. И Диникей это прекрасно знает. Дай Коршунов такое разрешение – и потеряет лицо. А запрети – лидером тут же станет он, Диникей.

Коршунов поймал взгляд Ахвизры, весело-кровожадный: «Можно, Аласейа? Можно?!»

И тут словно кто-то чужой вселился в Алексея. Он подмигнул Ахвизре, кивнул на ярящегося Диникея и сказал:

– Ахвизра, убей его.

Ахвизра не мог услышать, это точно. В таком бедламе даже сам Коршунов себя не услышал. Должно быть, гревтунг прочел приказ по губам.

Меч, узкая стальная полоска, мелькнул в жарком воздухе…

Диникей был опытным воином. Он успел увидеть, успел сообразить, что Ахвизра не пугает, а бьет по-настоящему, успел даже выхватить свой собственный меч, благо и так почти на треть вытащенный из ножен…

Ахвизра грациозно, словно тореадор, уклонился от чужого клинка и легко, небрежным, будто случайным движением погрузил острие меча в густую бороду Диникея. Кольнул – и откачнулся. Диникей – изумленно вытаращенные, бегающие глаза (он еще не понял, что умирает) – сначала на Коршунова, потом – на Ахвизру, снова – на Коршунова. Грязная рыжая борода герула окрасилась пурпуром, сам он мягко осел на мостовую, наклонился вперед и уткнулся головой в розовые плитки, которыми была вымощена рыночная площадь.

И тут, словно кто-то отключил звук, наступила тишина. Все, и готы, и герулы, уставились на мертвого Диникея, постепенно осознавая, что произошло. И осознав, поднимали взгляд и обращали его на Коршунова. Все они чувствовали: произошло нечто неправильное. Не такое, как положено по обычаям…

– Ну все, – устало произнес Коршунов. – Пошумели – и будет.

В наступившей тишине каждое его слово было отчетливым, как удар гонга.

– Добычу – в фургоны. Пищу и фураж – туда же. И поживее – завтра здесь будут легионеры.

И что-то такое было в его голосе, что толпа тут же рассосалась – все занялись делом.

А труп Диникея пролежал на солнце еще два часа, пока его, по приказу Скулди, не погрузили на одну из повозок. Как-никак Диникей был не простым воином, хоронить его полагалось с подобающими почестями, а не просто сжечь.

Глава десятая

Битва

Смерть Диникея подействовала на всех удручающе. Особенно на герулов. Алексей этого не ожидал. Он ожидал взрыва чувств: ярости, ликования, негодования… а тут – какое-то тухлое угнетенное молчание. И герулы, и даже свои, гревтунги, старались на него не смотреть, отводили взгляд, опускали глаза… приказы выполняли, но как будто – через силу. Как будто он привел их не к поражению, а к разгрому. Коршунов полагал: пройдет какое-то время – и опять начнется буча. Но если Скулди удастся хотя бы несколько дней продержать своих соплеменников в узде, все обойдется. Главное сейчас – уйти с римской земли. Она буквально жгла Коршунову пятки. Но почему, черт возьми, никто из его соратников этого не чувствовал? Откуда в них эта чертова самоуверенность? Или это – фатализм? Чему быть – того не миновать…

А вечером возникла разборка из-за девушек. Кое-кто захотел оставить при себе приглянувшихся римлянок. Однако и разборка тоже была какая-то вялая. Алексей мог бы настоять… Но решил уступить:

чувствовал, что не понимает ситуации, не контролирует больше состояние армии. Это было очень плохо. А еще хуже то, что пришлось перенести выступление на утро.

Выступили с рассветом. Ехали в фургонах и верхом. Лошадей хватало: рядом оказалось несколько коневодческих ферм. Большинство животных под седло не годились, но в упряжки – вполне. Перед отправлением Коршунов пересчитал свою армию: восемьсот семьдесят шесть человек, считая его самого. Где-то пропали около двух десятков герулов и трое гревтунгов. Искать было некогда. Тем более Коршунов еще вечером предупредил: ждать никого не будем. Кто отстанет, пусть догоняет самостоятельно. Никто, даже родичи пропавших, не рискнули отправиться на поиски. Похоже, беспокойство Коршунова наконец передалось его людям. Или это подействовала висевшая в воздухе бессильная (пока бессильная) ненависть местных жителей. Варвары оставили им жизни, но ограбили подчистую и вдобавок забрали полсотни горожанок. Будь сейчас у горожан сила – они бы захватчиков щадить не стали, это точно. Это чувствовали все, и кое-кто даже ворчал: мол, нехорошо оставлять за спиной врагов. Но Коршунов знал, что это не враги. Овцы. Все, способные держать оружие, были перебиты при штурме. Остались бессильные и безвольные. Мстить и ненавидеть – слишком большая роскошь для овцы. Впрочем, для Империи это нормально. Разве там, в России, в которой родился Алексей, было иначе? Государство превращает людей в стадо. И лишь немногие становятся пастухами. Это только в маленьких, активных, постоянно воюющих социумах каждый мужчина – воин, а каждая женщина – мать и жена воина. Вот там действительно никого нельзя оставлять за спиной. И только в час настоящей беды народ большого государства может избавиться от «комплекса овцы». А если этого не произойдет, чужие сменят своих, поставят своих пастухов и будут продолжать стричь овец. Может, чуть короче, чем раньше. А может, и наоборот…