Римский орел - Мазин Александр Владимирович - Страница 96

– И что же, ты уничтожил тысячу варваров силами одной кентурии? – осведомилась Мамея. – Это были дети и женщины?

– Нет, ваше величество. Это были вооруженные разбойники, предводительствуемые неким Федориксом.

– Я слыхал это имя, – пробормотал император.

– Он присутствовал на переговорах в Скирмии, – напомнила Мамея. – Отвечай мне, кентурион!

– Да, ваше величество. Кроме кентурии, в моем подчинении было десять турм вспомогательной кавалерии, которыми командовал субпрефект Азиний.

– Три сотни всадников?

– Три с половиной, ваше величество.

– И как же тебе это удалось?

– Я заманил их в ловушку, ваше величество.

– Хочу добавить, Августа, – прогудел Максимин, – что потери самого кентуриона Геннадия составили шесть человек убитыми и двадцать – ранеными.

Император и его мать переглянулись.

– В это трудно поверить, – пробормотал император. – Кто-нибудь из этих варваров выжил и может подтвердить твои слова?

– К сожалению, нет, – покачал головой Черепанов. – Мне показалось, что если шайка в тысячу варваров просто исчезнет, это произведет значительный эффект на других разбойников. Заставит их задуматься. Больше, чем обычное поражение.

– Обычное поражение! Отлично сказано! – Император оживился. На какое-то время из-под маски умного и осторожного политика выглянул азартный мальчишка.

Придворные загудели. Даже высокомерные преторианцы теперь поглядывали на Черепанова с интересом.

– Это по-прежнему не более чем слова, сын, – заметила императрица. – Только слова.

– Если ваше величество желает, я могу представить доказательства, – произнес Черепанов. – Снаружи ждет мой декурион. Доказательства – у него.

Императрица кивнула, и тут же двое преторианцев выбежали из зала.

Они вернулись через минуту, ведя изрядно смущенного Трогуса с большим мешком.

Черепанов взял у него мешок, развязал и высыпал содержимое на великолепный мозаичный пол. Содержимое, совершенно неуместное ни на этой мозаике, ни в этом зале. Сотни отрезанных ушей.

В мочках многих тускло поблескивало золото. Черепанов запретил своим выдергивать серьги. Поверх омерзительной кучи Геннадий хладнокровно водрузил еще более омерзительный предмет: отрубленную голову вождя Федорикса.

– Считают ли ваши величества это достаточным доказательством моих слов? – в наступившей тишине осведомился Геннадий.

Первой нарушила молчание императрица.

– А ведь он варвар, сын мой, – громко произнесла Мамея. – Он – настоящий варвар. Дикий варвар, который уже служит Риму. Естественно, он служит нам по-варварски. Но, заметь, его служба лучше, чем его латынь…

«Немедленно найму грамматика», – решил Черепанов. Упоминания о его «варварской латыни» Геннадия достали.

– И это – следствие нашей политики, сын мой, – продолжала Мамея. – И знак того, что боги благоволят нашему правлению.

– Ты права, – с важностью произнес Север. – Ты будешь вознагражден, кентурион. И я не стану наказывать тебя. Но впредь ты должен следовать нашей продуманной политике. Как это сделал недавно легат Одиннадцатого легиона, подписавший союзный договор с двумя захваченными в плен вождями гетов.

– Слушаюсь, ваше величество! – рявкнул Черепанов. – Позволено ли мне будет спросить?

– Спрашивай, – благосклонно разрешил император.

– Разрешено ли мне будет убивать варваров, а не брать их в плен в том случае, если на их стороне будет значительный численный перевес?

Император улыбнулся. Теперь, когда «оказалось», что Черепанов – «результат нашей продуманной политики», Север проникся к нему явной симпатией.

– Разрешаю, – кивнул он. – Но только если их будет больше, чем твоих солдат. А за то, что уже сделано, ты получишь заслуженную награду. Ты и те из твоих людей, кто проявил храбрость. Можешь удалиться. И ты, Гай Юлий Вер, – тоже.

Я вызову тебя позже.

Черепанов и Максимин синхронно поклонились, развернулись и двинулись к выходу: громадный квадратный командующий армией Данубия и Ренуса и в полтора раза уменьшенная «копия» легата – нормального роста кентурион-гастат Геннадий Череп.

– Ты храбрый малый, кентурион, – пробасил Максимин, когда они уже спускались по мраморным ступеням, мимо белых колонн, золоченых статуй и неподвижных, как статуи, преторианцев. – Твоя шкура чудом осталась целой. Видно, боги очень любят тебя.

– Как и тебя, – усмехнулся Черепанов, задрав голову, чтобы взглянуть в лицо командующего. – Скажи, что там за победу одержали легионеры Одиннадцатого?

– За такую победу легату надо голову оторвать! – рявкнул Фракиец так громко, что стайка бродивших по ступеням голубей в испуге взмыла в небо. – Если бы не твой приятель Аптус, эти скифские головорезы смылись бы со всей добычей.

А «политичность» легата Дидия Метелла стоила нам двухсот человек. Среди которых – мой принцепс Асклит, который стоил сотни таких, как этот осел Метелл. А «новые союзники», клянусь всеми богами Рима, следующей осенью опять заявятся грабить.

Я знаю обоих и ничуть в этом не сомневаюсь!

– Если так, то стоит ли вообще следовать «продуманной политике» нашего императора? – заметил Черепанов.

Максимин резко остановился.

– Слушай меня, кентурион! – прорычал он, нависая над Геннадием. – Мы будем следовать его политике! И я, и ты, и твой дружок Аптус, и все упрямые умники в моих легионах! Мы будем делать все, что прикажет нам император! Потому что он – император Рима! И пока он – император, будет только так, и не иначе! Тебе ясно, кентурион?

– Ясно! – почему-то ярость Максимина его совершенно не испугала. Зато одна из фраз командующего намертво отложилась в памяти кентуриона.

«Пока он – император, будет только так, и не иначе!» Пока Александр Антоний Север остается императором…

И в этот же миг Черепанов понял, даже не понял – осознал, что император Александр Север – не тот, кому удастся усидеть на троне Великого Рима. Слишком он мягок для своего жестокого времени. Так что «пока» – это вполне конкретное слово. А жаль. Этот умный и отнюдь не жестокий юноша, облаченный в императорский пурпур, Геннадию понравился. Но чутье говорило подполковнику: сейчас неподходящее время для мягких политиков и просвещенных монархов. Чтобы устоять, Риму нужен не политик, а полководец. Хитроумный, стремительный и жесткий. Такой, как Максимин.