Спящий дракон - Мазин Александр Владимирович - Страница 113

Пленники и их многочисленный конвой спустились почти к самому озеру. Эрда, Биорка и Нила отделили от Этайи и заперли в большом одноэтажном доме с толстыми стенами и крохотными оконцами под самой крышей.

Изнутри здание напоминало склад. Толстые стены и прочные двери оказались очень кстати для тех, кто решил использовать дом как тюрьму. Брошенные на пол старые, не очень чистые шкуры, как предполагалось, должны были служить мебелью.

– Надеюсь, нам дадут пожрать! – сказал Нил, растянувшись на полу.– Светлейший, светлейший! Может, ты проковыряешь своим мечом дырку в стене? Хочу поглядеть, не несут ли нам чего?

Эрд хмуро посмотрел на великана и отвернулся. Раньше его раздражало, когда Нил пользовался простонародным жаргоном. Сейчас ему было наплевать.

– Э, нет! – проговорил Нил, поднимаясь.– Так, светлейший, не пойдет. Я не Этайа, на ситре тебе сыграть не могу, но и угробить тебя не позволю. Даже тебе самому!

Он подсел к неподвижному Эрду, обнял его ручищей за плечи:

– Я ведь твой слуга, не забыл?

Эрд не сделал попытки сбросить руку, но и не проронил ни слова – просто сидел, уставясь в пространство, опершись спиной на каменную стену.

– Он умер, светлейший! Умер! – настойчиво сказал Нил.– Он теперь в Нижнем мире. Если ты хочешь уйти за ним – сделай это, как подобает Асенару! Ты дрался с ним рядом. Только Владыка Судеб решает, чей узел жизни будет развязан. Его, мой, твой? Мы не выбираем, светлейший! Мы только сражаемся – и боги решают за нас все: за что мы будем биться, кого погубим, кто погубит нас. Все, кроме одного: будем ли мы сражаться достойно. Вот это решаем мы сами. Ты сражался достойно, светлейший! Не срами себя унынием, ну же!

Эрд обратил на сына вагара потускневшие глаза.

– Я мог его спасти,– сказал он безразличным тоном.

Слова эти прозвучали помимо воли Эрда. Просто они всегда были с ним.

– Ты так думаешь? – с участием откликнулся Нил.– Но, скажи, почему?

И Эрд начал говорить. Внутри у него что-то лопнуло, что-то, запрещавшее говорить о слабости, об унижении его, Эрда Асенара. Словно лопнула пряжка пояса «Честь и превосходство», и светлейший, освободившись, наконец вздохнул свободно. Он говорил не о себе, об Ортране. Нет, и о себе тоже, но об Ортране. Как он чувствовал его, как разделял каждую мысль. О том, что хольдец напомнил Эрду Дина, отца. О том, как Эрд намеревался, возвратившись, восстановить честь Ортрана. И он сделал бы это, потому что слово Асенара многого стоит в Империи.

А теперь – всё. И виноват он, Эрд, забывший, что не Ортран защищает его спину, а он – спину Ортрана…

– И что дальше? – перебил Нил.– Ты знаешь, что нас ждет? Ты уверен, что мы будем живы завтра? Через час? Вдруг ты пожалеешь, что моросы не прикончили и тебя?

Эрд с удивлением посмотрел на Нила.

– Об этом я не думал,– признался он.– Ты полагаешь, нас убьют?

– Это будет непросто! – пообещал Нил.– Но если мы умрем, то умрем как воины. Или ты стал бояться смерти, Эрд Асенар?

– Нет. Хотя…– Губы светлорожденного дрогнули, как будто он пытался улыбнуться.– Смерть перестала меня волновать! – решительно сказал он. И сам удивился этому открытию.– Понимаешь, Нил, раньше я ждал ее, словно новую возлюбленную, лучшую из всех! Я хотел ее, искал! Ты понимаешь меня?

– Конечно, светлейший! Отлично понимаю!

– А теперь я ее не хочу. Не боюсь – просто не хочу.

– Наше время еще длится, светлейший! – улыбнулся ему Нил.– И наш долг… Тот, кто разрушает наш мир, жив, светлейший Эрд! Мы не сделали своего дела – боги не позволят нам умереть!

– Да. Да. Да! – Голос Эрда постепенно обретал прежнюю твердость.– Клянусь тебе Чашей и Звездами, я не забуду о Долге! Благодарю тебя, Нил! – Эрд нашел руку великана и сжал ее.– Пока мой меч со мной, я – Асенар!

– Вот теперь я вижу! – подтвердил Нил.– Нас трое, мой светлейший! И мы заставим их уважать нас!

– Они нас уважают,– вставил вагар.– Нас оценили в тысячу воинов. Тебе мало?

– Это не воины! – отмахнулся великан.– Это корм для падальщиков!

Этайа в сопровождении двух всадников подъехала к берегу озера. Урнгурцы спешились и помогли ей сойти с седла. Пришвартованная к деревянным сходням лодка с четырьмя гребцами стояла у берега. Один из воинов осторожно поднял фьёль. Этайа не мешала ему, чувствовала, что он относится к ней с почтением. Урнгурец вошел в воду и перенес фьёль в лодку. Потом вышел на берег, спустился по сходням и прыгнул на корму. Гребцы тотчас налегли на весла, и лодка двинулась. Весла энергично вспенивали воду. Этайа смотрела на изрезанный берег озера и пыталась угадать, куда они плывут. Она чувствовала, что впереди нет опасности для нее. Но есть тревога, а это тоже не слишком хорошо. Гребцы дружно ударили веслами, и лодка резво заскользила по поверхности озера.

Они обогнули скалистый мыс, и взгляду Этайи открылась небольшая бухточка. С трех сторон ее окружали скалы. В самой бухточке, группами по два, по три, поднимались из воды верхушки камней, а посередине на каменных опорах стоял чудесный трехэтажный домик с пирамидальной крышей и желтыми, как речной песок, стенами. Последний, третий, этаж был меньше других и окружен террасой под нависающей крышей. Края крыши, серебристо-серой, с маленьким бронзовым драконом на вершине, загибались вверх, как поля четырехугольной шляпы.

Светлый, воздушно-легкий дом, казалось, парил над гладкой блестящей водой бухточки.

Лодка подошла к крытому причалу. Двое слуг-мужчин в белой, отороченной розовым мехом одежде уже протягивали Этайе руки. Опершись на них, светлорожденная вышла из лодки.

Едва она ступила на первую ступень лестницы, как высокие двустворчатые двери перед ней распахнулись, и фьёль впервые увидела Женщину Урнгура.

Этайа продолжала подниматься по короткой лестнице, и женщина, стоявшая в дверях, отступила на несколько шагов. На урнгрийке было длинное платье, плотно облегающее талию и свободными складками ниспадающее до самого пола. Узкий черный пояс, украшенный золотыми фигурками, вольно располагался на широких бедрах. Длинные концы его завершались кистями из желтого меха. Плащ-мантия, ярко-голубой, с желтой меховой подкладкой и подложенными плечами, был стянут впереди черным шнурком. В толстые, с руку, каштановые косы женщины были вплетены золотые нити, на голове сверкал обруч из светлого серебра с искусной гравировкой и множеством крохотных переливающихся самоцветов.