Люди Приземелья - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 47

К тому же тебя никто не гонит. Живи здесь, на спутнике, занимайся, чем угодно. Только… не смей работать.

Но жить, когда все вокруг работают, и самому не иметь права на это – очень тяжело. Просто невыносимо. Уже сейчас становится страшно…

Уехать, провести этот месяц на планете? А Ирэн?

Но, собственно, почему она не может лечиться на Земле? Где сказано, что она должна лежать именно здесь?

Кедрин удовлетворенно тряхнул головой. Это правильная мысль.

Он вышел из кают-компании с остальными. Кто-то похлопал его по плечу, кто-то утешил; запрещается работать, думать не запрещается. Кедрин кивнул. Он уже думал. И придумал.

Ирэн вовсе не лежала без сознания; она полусидела на своем причудливо выгнутом медицинском ложе. Прозрачная перегородка была на месте, но Кедрин почувствовал взгляд Ирэн на своем лице как прикосновение, которому переборка не могла помешать.

– Что сказали ребята?

Кедрин опустил глаза.

– Ты поправишься, – утешил он. – О чем еще можно говорить сейчас?

– Отстранили?

– На месяц.

– Это долго, – грустно молвила она. – Конечно, ты не усидишь здесь.

– Кажется, нет. А ты?

– Что – я?

– Полетим на Землю оба! Ты тоже пока не сможешь работать. Ты вправе сделать это…

– Я знаю.

Она умолкла, чуть покраснев, и некоторое время молчала, закрыв глаза. Потом Кедрин спросил:

– О чем ты думаешь?

– Представляю… как это могло бы быть.

– И будет!

Она покачала головой. Кедрин печально усмехнулся.

– И снова ты выбираешь его…

– Если бы я выбрала его, – тихо сказала она, – ты сейчас не сидел бы здесь. Но…

– Что?

– Друга не бросают в беде.

– Знаю. Мне только что об этом напоминали. И что же?

– Ему труднее, чем тебе.

– Но он все знает. Я сказал…

Ирэн слабо улыбнулась.

– Что от этого меняется? Ведь он любит – и для него ничего не изменилось. Все равно я нужна ему.

Кедрин долго молчал. Потом сказал:

– Хорошо. Я тоже хочу тебя видеть постоянно. Я останусь здесь. Как бы ни было тяжело…

– Не оставайся. – Она умоляюще поглядела на Кедрина. – Тогда будет трудно не только тебе. И… не только нам. Вспомни: у тебя ведь есть товарищи на Земле. В институте. Им сейчас тоже, наверное, тяжело: они не оправдали надежд. Поезжай. Расскажи им о нас. Может быть, все это хоть чему-то их научит…

Теперь покраснел Кедрин. Ирэн, ушедшая из института давным-давно, помнит о нем, о тех людях. И правда, им сейчас нелегко. Сам должен был подумать об этом… Эх, Кедрин, как далеко тебе еще до настоящего человека…

– Я поеду, – сказал он. – Только не забывай меня.

– Иногда мне этого хочется, – призналась она. – Но я знаю, что не смогу.

– Как хорошо, что мы с тобой встретились снова.

– Хорошо? Не знаю…

Кедрин вышел в коридор. Здесь было по-обычному пустынно, потом в дальнем конце показалась группа людей. Кедрину захотелось свернуть в сторону, но он пересилил себя и пошел навстречу, независимо подняв голову.

– Ага, это ты, мой наказанный друг, – рассеянно сказал Гур. – Что нового?

– Отправляюсь на Землю…

– А мы проводили на Планету Славу… Последний рейс. Здесь у нас еще нет пантеона. Но будет – со временем.

– О да, – сказал Дуглас.

– И в этом пантеоне наш друг Дуглас в свое время будет изваян в назидание потомкам с серебряной ложкой во рту – за обеденным столом.

– Не думаю, – сказал Дуглас. – Хотя…

– Есть что-нибудь новое о причинах?..

– Кое-что, – ответил Гур. – У него в скваммере оказался искатель запаха. Он сделал какие-то записи на кристалле, но излучение основательно испортило их. Обещали восстановить.

– А еще новости?

– Лобов сообщает о полном благополучии. Даже чересчур полном. Но Велигай знает: если Лобов хорохорится – значит, плохи дела. А нам, кроме всего прочего, еще хватит возни с этим запахом.

– Слушай, Гур… Ведь в тот раз прибор в пространстве взял запах!

– Да, – грустно кивнул Гур. – У меня ранец-ракета не на сжатом воздухе, а на химическом горючем. Привычка… Вот запах сгоревшего топлива и был в пространстве, когда мы испытывали Славины приборы. Так ты – на Землю… Я тебе немного завидую. Дети наши растут на Планете, и мы не так-то уж часто видим их. Но они вырастут и придут сюда. А мы тоскуем о Земле и любим свой Пояс. Противоречие? Диалектика жизни…

– Сложно.

– А что просто? Ну, мне пора. Только не забывай: на Земле ты тоже не имеешь права работать.

– Не забуду.

Он медленно шел к каюте. Что ж, месяц – это еще куда ни шло. Через месяц с небольшим корабль будет сдан… Значит, и этого у меня нет: его достроят без меня…

В каюте он осмотрелся. Собирать было нечего – люди приходили и уходили налегке. Взглянул на часы. Ежедневный корабль на планету уйдет через час.

Единственным, кто попался Кедрину по дороге в порт, был Герн. Он цепко ухватил Кедрина за рукав.

– Я вас помню: это вы заметили ту странную вспышку. Мы установили теперь: корабль цел и Трансцербер – тоже. Но расстояние между ними сократилось. Что это может означать?

– Ну, что?

– Ах, вы тоже не знаете, – разочарованно сказал Герн. – Вы далеко?

– На Землю.

– Ага… – сказал Герн, – тогда извините. Счастливого пути.

Он церемонно поклонился, но глаза его смотрели мимо Кедрина, и улыбка была лишь данью вежливости.

Объявили посадку. Пилот появился из раскрывшегося переходника. Его лицо было знакомо, хотя раньше оно не было таким непроницаемо суровым.

– Привет, Сема, – сказал Кедрин.

– Салют, – ответил Сема.

– Вы теперь на приземельских?

– Что мне, всю жизнь летать на глайнерах?

– А тот пилот?

– Не летает. Но готовится…

– Ясно. Можно садиться?

– Сделайте одолжение, – сказал Сема.

Кедрин шагнул в переходник. Гур нагнал его уже в салоне. Он протянул Кедрину маленький пакетик.

– Вот, возьми. Копия записи Славы. Прочитаешь на Планете… когда будет время и настроение. Итак – расстаемся на месяц?

– Не знаю…

– Я знаю. Ты попрощался?

Кедрин молчал. Гур промолвил:

– Ничего, грустящий друг мой. Воистину прав был кто-то, сказавший: если бы бури в пространстве были столь же преходящи, как в любви, не было бы ничего приятнее полетов. Кто это сказал?

– Не знаю, – буркнул Кедрин.

– По-моему, опять я. Или иной классик, но это не важно.

Глава двенадцатая

Капитан Лобов – там, на орбите Трансцербера – сидит за пультом. По старой привычке руки его лежат на гладкой панели, хотя привычка сейчас ни к чему, и сам пульт – тоже; управлять нечем.

Управлять нечем, но все остальное в таком возмутительном порядке, что ни экипажу, ни пассажирам почти нечего делать. Транс подступает все ближе, и по мере его приближения укрепляется и уверенность в том, что Земля не успеет. Транс уже наблюдается визуально: пока – как яркая точка, но вскоре…

И люди невольно содрогаются при мысли о том, что произойдет вскоре. А капитан Лобов думает: как бы сделать так, чтобы к ним не приходили такие мысли? И придумывает.

Кажется, обстоятельства спешат ему на помощь. Внезапно приходит в негодность термоустройство одного из отсеков – жилого. Морозец хорош зимой на Земле, но не сейчас, на этой орбите. Все люди немедленно мобилизуются на ремонт термосистемы. Причины аварии неизвестны – еще вчера все было в абсолютном порядке. «Но аварии всегда случаются неожиданно, – утешает капитан. – Ничего, поработаем как следует пару дней – и все будет в порядке…»

Все с этим согласны и выражают предположение, что эта авария будет последней. Капитан Лобов кивает; однако про себя – только про себя – он допускает, что аварии могут случаться и в дальнейшем. Капитан даже мог бы предсказать (хотя никогда до этого не отличался даром пророчества), где скорее всего окажется следующая неисправность: во флора-секции экоцикла. Это не очень опасно, но потребует немалых усилий для ликвидации.