Один на дороге - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 29

– А транспорт? – спросил незнакомый полковник.

– О транспорте. Днем там бывало пустынно, движения почти не замечалось. Я порой проходила недалеко от входа в этот квартал: мне удалось найти владельца грузовичка, который иногда обслуживал мой магазин – владельца, жившего в таком месте, что мне, чтобы попасть к нему, надо было проходить через этот район, а когда мы с ним на его трехколеске ехали ко мне, то тоже проезжали через этот район. Я таким образом пересекала эти места много раз, больше десяти, слишком часто тоже нельзя было, – и за это время два раза видела, как туда въезжали легковые машины, разные, не очень заметные, один раз это был «вандерер», в другой раз -"оппель-капитан". Оба с обычными номерами, но их там знали – никто эти машины не останавливал. Сидели в них, насколько я могла заметить, штатские, хотя в то время у машин не было таких больших стекол, особенно сзади, в них было куда уютнее… И ни разу я не видела ни одной грузовой машины. В первый раз, когда я заметила въезжающую в улицу машину, я обратила на это внимание моего водителя с видом человека, возмущенного нарушением правил. Тот сказал: «Наверное, у него есть особое разрешение». Я удивилась: «Разве бывают такие разрешения?». Он ответил: «Наверное, бывают, раз он поехал туда». Вот и все. Но что-то там было интересное. Я очень хотела бы побывать сейчас на том месте. И, конечно, посмотреть, что же в конце концов там находилось, и, видимо, находится и сейчас, судя по тому, как вы говорили, что подвал остался нетронутым…

Длинные периоды, которыми она объяснялась, почему-то раздражали меня, и когда она наконец закончила, я сказал ей нарочито легкомысленным тоном:

– Посмотреть – это мы вам, товарищ майор, устроим, проводим до самых ворот, как только удастся установить подъемник. А что там находилось – это придется восстанавливать уже потом, логически, по обломкам…

Она выслушала меня спокойно и так же спокойно перевела вопросительный взгляд на Лидумса. Мой коллега кивнул:

– После предварительного ознакомления мы решили, что самым безопасным и выгодным будет – уничтожить все, что там может быть, на месте. Попросту говоря, взорвать. И то, что вы рассказали, убеждает меня, что решение наше правильно. Потому что объект, который так тщательно охранялся, наверняка не менее тщательно заминирован. Мы уже готовимся полным ходом.

– Вот как, – сказала майор Иванова голосом, в котором не было никаких эмоций. – Это решение уже принято командованием?

– Еще нет, – ответил Лидумс. – Для того, чтобы сделать все наилучшим образом и с наименьшим риском, надо установить, как располагаются под землей помещения и, по возможности, как размещены в них заряды, хотя бы самым приблизительным образом. Сейчас наши товарищи занимаются именно таким выяснением.

– Они проникли внутрь? – насторожилась она.

– Нет, конечно. Выясняют сверху. При помощи сильного интроскопа.

– Это весьма утешительно, – сказала Иванова. – Именно то, что пока еще не принималось никаких решений на уровне командования. Потому что было бы крайне желательно не взрывать все это, а сохранить в целости. То есть, выражаясь вашими терминами, именно разминировать, а не взорвать.

– Гм, – сказал Лидумс и густо засопел, что означало, что он недоволен. Но понять, что он недоволен, мог не всякий, и я решил было тут же перевести его эмоции на общедоступный язык, но потом передумал. На этот раз наши с ним мысли не совпадали. Да, в свое время мы с ним успешно выступали дуэтом: я изображал горячего, неуемного максималиста, суждения мои и требования были категоричны; мне начинали возражать еще на дальних подступах, и пока я отходил до отметок, сделанных нами заранее, противник бывал уже измотан; тут в дело вступал Лидумс с его немногословной, сдержанной логикой, предлагал заранее разработанный нами вариант – и оппонентам казалось, что они заставили нас пойти на компромисс, многим поступиться, хотя на самом деле мы получали, в общем, то, чего и хотели. Однако то было давно, а сейчас мне вовсе не хотелось поддерживать его. Да он и не ждал этого, сам пошел в контратаку.

– Да что там сохранять? – спросил он. – Что, по-вашему, там скрывается? Янтарная комната? Полотна из Дрезденской галереи? Золото с бриллиантами? Будь такие подозрения – я понимаю, все эти вещи имели бы ценность и сегодня, и ради них, конечно, стоило бы идти на немалый риск. Но что, по-вашему, может там быть такое, ради чего мы станем рисковать людьми? А что риск будет немалый – я, как специалист, могу сказать вам уже сейчас. Чего ради?

Иванова не торопилась с ответом, и один из сидевших за столом, майор, успел вставить:

– А вы уверены, что там и на самом деле не Янтарная комната? Насколько мне известно, она до сих пор еще не найдена. Да и все ли полотна великих мастеров вернулись после войны на свои места?

Черт его знает, вдруг мелькнуло у меня. А может, и в самом деле Янтарная комната?

– Так, – сказала Иванова. – А какие еще есть предположения относительно того, что может там заключаться?

– Там может быть, например, – сказал один подполковник, – секретная мастерская или заводик по производству каких-то тонких приборов. Военных, конечно. Для подводников, авиации, ракетной техники…

– Секретная тюрьма – гестапо или в этом роде, – сказал тот полковник, что принадлежал не к армии. – Или секретный архив…

– Секретный склад – не обязательно взрывчатки, скорей другое…

– Какая-нибудь засекреченная лаборатория…

– Обратите внимание, – сказала Иванова, – что любое предположение обязательно связано со словом «секретный». После того, что я вам рассказала, это понятно. Но раз там заключен секрет – значит, мы должны его узнать, не так ли?

– Да зачем? – снова не выдержал Лидумс. – Я понимаю, во время войны, когда объект этот чем-то нам угрожал – да, безусловно, тогда был бы оправдан любой риск. Но сейчас? Ну, найдем мы там какие-то приборы – но ведь они давно и безнадежно устарели. Найдем новую по тем временам взрывчатку – но сейчас есть вещи куда новее. Пусть там какой-нибудь газ – но и это не представляет интереса…

Иванова покачала головой, и Лидумс умолк.