Стоунхендж - Стоувер Леон - Страница 58

– Тогда приветствую тебя, приветствую. Твое лицо сразу показалось мне знакомым: мы встречались. Я – Интеб-египтянин.

– Зодчий? – Форос пригляделся и покачал головой. – Похож, только…

– Много лет миновало, много всяких бед приключилось со мной. Сядем? Нога не дает мне стоять. Вон туда – на этот длинный камень. Некогда его называли камнем говорения. Поговорим же.

Следуя за прихрамывающим Интебом, Форос снова покачал головой. Судя по разговору египтянина, душа его была изранена столь же, как и тело. Они сели, глядя на возвышающиеся над головой камни.

– Моя работа, – сказал Интеб, и в голосе его прибавилось силы. – Я поставил эти камни для Эсона. Место это зовется Дан Эсон, дан йерниев.

– А где сам Эсон? Мы ищем его. Торговцы с севера, герамании, донесли весть о нем царю Перимеду.

– Ты опоздал.

– Войны были, и путь неблизок.

– Войны есть и были всегда… война – дело мужское. Мы здесь воевали с атлантами. И я в том числе – видишь эти благородные раны? Великая была битва, пусть мы и проиграли ее.

– Эсона убили?

– Нет, захватили живым, но перед этим он успел сразить многих. Я видел, как его уносили, раненого, потерявшего сознание. Потом я узнал, что он был еще жив, когда атланты уплыли отсюда. Они увезли его на своем корабле. Так что сейчас он, конечно, мертв.

– Когда это случилось? – негромко, чтобы скрыть волнение, спросил Форос.

– Когда? Я потерял счет месяцам. – Зодчий огляделся. – Сейчас у нас сухой месяц пейни, по египетскому счету. Значит, это случилось месяцев тринадцать назад – в месяц эпипи.

Поднявшись на ноги, Форос стал взволнованно прохаживаться.

– Мы мечтали найти его живым, но, мне кажется, и сам Перимед уже не надеялся на это. Мы знали, что атланты послали сюда отряд, поэтому я взял семь кораблей. Но атланты давно уплыли, лишь небольшой отряд оставался на копи – все они мертвы. Значит, они увезли Эсона с собой в Атлантиду?

– Куда же еще идти кораблям атлантов? – вопросительно произнес Интеб, потирая ногу.

– Действительно, куда? Если ветер был попутным, они успели вовремя. Эсон, брат мой двоюродный, мертв, но он принял благородную смерть, зная, что Атлантиду ожидает неизбежная гибель.

– Ты говоришь загадками, а я очень устал.

– Тогда слушай, египтянин. Ты знал его…

– Любил.

– Тогда узнай, как он умер. Мир стал другим. Был день огня, солнце побагровело и стало черным, земля содрогалась, и в Микенах с неба сыпался пепел. А когда мы спустились к морю, оказалось, что воды вздыбились и смыли в море все города, что были на побережье. Люди еще не видали подобных волн. Пострадали и далекие города, до самой Трои. Все корабли погибли, все побережье было разрушено. Мы построили корабли и поплыли на Крит. Нет больше Феры, священной отчизны атлантов. Берега Крита опустошены, корабли утонули. Микены правят теперь Атлантидой и Арголидой, могучие Микены правят всеми со своего утеса, далекого от моря.

– Не понимаю…

– Не понимаешь? Разве тебе не ясно, что захваченный атлантами в плен Эсон погиб на Крите вместе со своими врагами, зная, что смерть их дарует Микенам жизнь? Он встретил свою победу.

– Он погиб. Что в том, как это случилось? После него остались эти арки, эти хенджи из камня. Они будут жить после его смерти и напоминать о нем. Мужи будут видеть их и помнить, что некогда здесь произошло великое. Ты возвратишься в Микены?

– Без промедления. Надо обо всем известить Перимеда.

– Возьмешь ли меня с собой? Думается, я хорошо послужил Микенам. А теперь я мечтаю вновь увидеть зеленый Египет. За мой проезд я заплачу Перимеду настоящим сокровищем. Его внуком.

– Неужели Эсон здесь женился?

Интеб криво усмехнулся:

– По обряду здешних людей он был женат на местной царевне. Мы с ней любили Эсона и в конце концов сумели забыть о прежней ненависти друг к другу. Она спасла мне жизнь. Семя Эсона вновь ожило в ней, но я не сумел отплатить ей тем же за жизнь, которую она мне вернула. Она умерла, и с ней дочь Эсона. Но сын его жив. Вот он за камнем – тот, что посмелей йернийских мальчишек. – Он громко позвал:

– Атрей, поди-ка поближе. Это твой родич.

Мальчик медленно подошел. Если он и был испуган, то не обнаруживал этого. Широкоплечий и крепкий, как отец, с таким же настойчивым взглядом.

– Я учил его микенскому языку, – сказал Интеб, – надеясь, что день этот все-таки настанет.

Мысли его отвлеклись, зодчий задумался. Скоро он оставит эти края. Скоро увидит дом свой, золотой Египет, но часть его души – Интеб понимал это – все равно останется в этих краях. Эти великие камни принадлежат Эсону. Если где-то сейчас живет частица его – так именно тут. Интеб медленно хромал между камней, прикасаясь к их ровной поверхности, ему вспоминались боевые кличи йерниев, грохот топоров о щиты.

Все. Кончено. Наконец-то впереди встреча с домом. Неровные шаги привели египтянина к камню, над которым он так долго трудился. Восхитительно твердым был этот камень. Рука его погладила поверхность колонны. Собственными руками совершил он это. Каменным молотом, обломком медного меча вместо зубила – металл стерся о камень. Но чем тверже камень, тем дольше сохранят он на себе знаки.

– Эсон, – проговорил Интеб.

Перед этим камнем и пал его друг. Зодчий провел пальцами по кинжалу, выбитому, выгравированному им на поверхности камня. Длинный узкий микенский кинжал с крестообразной рукоятью. Царский кинжал Эсона. Знак Микенского царства.

Охваченный усталостью, Интеб повернулся к нему спиной и захромал прочь – крошечная фигурка среди гигантских блоков. Больше он не оборачивался. Он оставил и Дан Эсон, и Остров Йерниев. Оставил йерниев, сильно поредевших в числе и рассеявшихся, потерявших свою силу.

И пала тогда тьма на остров, и длилась она долго.

Послесловие

Глава I

В этом романе много крови и жестокости – так и должно быть, если пишешь об истории бронзового века в Европе. Примерно таким и был мир за полторы тысячи лет до Рождества Христова, таким изображал его Гомер. Конечно, Гомер прославлял отвагу и храбрость воинов: они были не единственной составляющей общества героического периода, но ведущей. Все, кто изучает времена Гомера, прекрасно понимают это. Возникает вопрос: что означают 20—30 бронзовых клинков, обнаруженных в одной из микенских гробниц, и как добывал себе пропитание их владелец? Ответ ясен без слов. В поэтических произведениях, созданных по заказу вождей, встретится много поэтических преувеличений, вне зависимости от того, связаны ли эти сказания непосредственно с Микенами или нет. Но, невзирая на любые преувеличения, нельзя сомневаться в том, что век Стоунхенджа – это век героев.

Наш роман начинается с цитаты из «Крития», с отрывка, в котором Платон повествует об истинно первой мировой войне на нашей планете. С одной стороны выступал союз греческих городов Арголиды. Противостоял им царь Атлантиды, нами названный Атласом, основатель империи атлантов, называемой историками минойской, – империи, погибшей под ударами микенских греков и погрузившейся в волны Эгейского моря, над которым она господствовала.

В этой войне участвовали почти все древние страны – от Трои до лесной глуши Центральной Европы, от маленьких крепостей-дворцов Арголиды до величественной Атлантиды.

Война эта велась за сырье не менее важное, чем то, от которого получил имя наш нефтехимический век. Тогда это было олово, теперь – нефть. Без олова не было бы бронзового века. Уже на заре металлургии стало ясно, что чистая медь слишком мягка, из нее не получается надежных инструментов и оружия. Чтобы получить твердый сплав, требовалось олово – металл, не часто встречающийся в природе. Одна его часть, прибавленная к девяти частям меди, превращает ковкую, повсюду встречающуюся медь в твердую бронзу. Если олова слишком много, бронза становится хрупкой, как и сама отверждающая компонента этого сплава: если слишком мало – бронза останется мягкой, как и сама медь. Но олово встречается редко, тем более что древние не так глубоко вгрызались в землю, как это делаем мы. Они искали комочки касситеритов в ручьях, протекающих через оловоносные земли. Нигде теперь на всей земле не встретишь эти комки, похожие на орех, наши предки давным-давно освободили поверхность ее от этих самородков.