Битва Деревьев - Новак Илья - Страница 35

– Мы, пчелы в ульях Вечного Пасечника, молим Тебя! Мы ягоды на кусте Твоем! Травы в полях Твоих! Капли в океане рассудка Твоего! Прими дар, Вечный Мадред, напоись кровью, насыться плотью, прости нас, покорных детей твоих!

Эльхант лежал на самом краю, лицом к черному колодезному зеву, ощущая бьющий из тьмы Нижнего Туата смертельный поток леденящего холода.

– Мадред! – повторил Брислан, во второй раз занося серп, свободной рукой придерживая голову агача, чтобы тот не попытался вывернуться вновь. – Оставайся, где есть, не нарушай слаженность Мира, прими дар, не тревожь нас, молим тебя!

Он ударил опять – и тогда из мрака колодца пришел Мадред.

Глава 9

Но сначала Эльхант увидел червей. Концы их, будто белые гибкие пальцы, схватились за края колодца по всей окружности. Они напряглись, утончаясь, что-то возникло в мрачной тьме, ледяной воздух ударил густым потоком. Серп Брислана стал опускаться, отточенное лезвие почти вонзилось в натянувшуюся у подбородка кожу, когда из колодца с воем взметнулась фигура. Черви, напоминавшие длинные веревки, пробарабанили по груди, животу и голове оллама с таким звуком, будто кто-то палкой колотил по набитому опилками мешку. Старик отлетел назад – не выпустив, однако, серпа, кончик которого на прощание прочертил изогнутую линию на подбородке и скуле Эльханта – рухнул на спину на другой стороне поляны и остался лежать неподвижно.

А фигура, перемахнув через агача, опустилась спиной к нему, качнулась и замерла, окруженная кроной шевелящихся белых канатов. Они начинались от плеч, груди и спины, тянулись наискось вверх, а дальше полого изгибались, так что концы их колыхались в локте от земли, широким кольцом окружая Повелителя Праха. Вой не смолкал, и теперь стало ясно, что издает его не Мадред, но кто-то, находящийся пока еще в колодце.

– Вечный… – донеслось от деревьев, и вслед за этим музыка сломалась, мшистый темно-зеленый поток ее забился диссонансом, а после взорвался, плеснув во все стороны обрывками мелодий.

Вой стал громче, но тут же стих. Перепрыгнув через Эльханта, рядом с Мадредом на четыре кривые лапы опустился огромный зверь, не то пес, не то ящер, покрытый чешуей, с длинными челюстями и торчащим высоко вверх зазубренным черным хвостом. На боках его зияли раны, сквозь которые виднелись лохмотья внутренностей. Задние лапы были почти в два раза короче передних, казалось, что они обрублены в коленных суставах, из-за чего гибкая спина была наклонена.

Две головы повернулись – Мадред посмотрел вниз, а пес-демон вверх.

– Голоден, Тасси? – спросил риг Нижнего Туата.

Этот голос агач уже слышал в подземельях – слова были сказаны где-то далеко-далеко, холодное эхо донесло их из какого-то иного, мрачного мира.

И зверь ответил: харкнул, да так, что вокруг поляны зашумели кроны, оглушительно рявкнул, словно неразборчиво выругался, и метнулся к стоящим у деревьев сынам омелы.

Эльхант все еще лежал на правом боку. Приподняв голову и глядя в спину Повелителя Праха, он начал с силой тереть подошвой сапога о край камня.

Подскочив к друидам, пес на ходу откусил одному из них руку, ударил другого хвостом, пронзив грудь под хитоном, и помчался по кругу. Сталкиваясь и падая, сыны омелы побежали в глубину Рощи. Мадред вскинул голову и выкрикнул нечто, смысл чего понять было невозможно. Слова его в виде темного облака взметнулись над головой, разошлись в стороны, распались куполом и опустились: стена цветом чернее ночи, состоящая из дымных черепов, костистых лиц и рогов, встала вокруг Корневища. Она взревела дюжинами дюжин свирепых голосов. Эльхант, продолжая тереть подошвой о камень, увидел, как один из солдат-железнодеревщиков, маячивших во время ритуала в глубине между деревьями, прыгнул, чтобы вырваться наружу, как мертвое лицо разинуло рот и заглотнуло его, сверкнув багровым языком.

Повелитель Праха не спеша пошел прочь от колодца, и тут на другой стороне поляны оллам Брислан встал. Он замер, опустив руки вдоль тела, полуприкрыв глаза. И запел негромким хриплым голосом. Золотая ветвь, узким обручем лежащая на его плечах, разрослась; заскрипели, тихо позвякивая, листья, вытянулись и стали острыми лезвиями. А потом что-то плохо различимое, на ходу увеличиваясь, пронеслось от Брислана к Мадреду.

Уже когда оно почти достигло Повелителя Праха, стало видно, что это спутанные, переплетшиеся ветви омелы, быстро увеличивающийся клубок. Черви выстрелили в ответ, разрывая их, часть ветвей упала, но другая достигла Мадреда, опутывая его фигуру.

Эльхант напряг ногу, сильнее прижимая подошву к камню, елозя и дергаясь, чувствуя на губах кровь, текущую из оставленной серпом раны. Пес-демон бежал, то углубляясь в Рощу, то выскакивая на край поляны. Вокруг прыгали, толкаясь и падая, фигуры в хитонах и обычной одежде: сыны омелы и пришедшие с агачем дети деревьев, не способные преодолеть воющую черную стену, убегали или пытались сражаться – и умирали под ударами зазубренного хвоста.

Повелитель Праха разорвал омелу. От груди его протянулся, утончаясь, червь. Он почти добрался до шеи Брислана, когда тот взмахнул золотым серпом – и часть подвижного белого каната упала, извиваясь, на землю.

Рядом послышалось шипение. Септанта приподнял голову, изогнулся, как мог, глядя себе за спину – и увидел пирси. Она рвала крошечными ручками веревки на запястьях.

– Фея! – позвал Эльхант.

Пирси взглянула на него – личико было темным от сплошного синяка. Сквозь вой стены, крики и стоны агач прокричал:

– Сапог! Мой сапог!

Фея недоуменно нахмурилась, затем, что-то пискнув, вновь вцепилась в веревку.

– Ты не порвешь ее! Погляди на подошву! – заорал Септанта, дергая ногой.

Пирси не слышала. Ее пальцы соскользнули, и она отлетела, перекувыркнувшись в воздухе. Зашипев, взмахнула крыльями, метнулась к веревке и вдруг яростно вцепилась в нее маленькими острыми зубами.

Деревья вокруг поляны были залиты кровью, она струилась по нижним ветвям, капала с листьев, стекала по траве и впитывалась в землю. Эльфы больше не пытались сражаться: теперь они лишь убегали, петляя между стволами. Некоторые, отчаявшись, бросались в черную стену, где тут же возникало воющее костистое лицо с разинутым ртом, и багровый язык мелькал огненным всполохом.

Отвлекшись ненадолго от феи, Эльхант увидел, что оллам побеждает. Повелитель Праха кренился назад, сгибаясь медленно, будто крепкое дерево, верхнюю часть которого за веревку оттягивают к земле. Белые канаты извивались вокруг, но огромная омела, напоминающая множество разлохмаченных птичьих гнезд, сцепившихся крайними ветвями, окутала Вечного и сжимала, сдавливала его тело. Брислан наконец открыл глаза. Золотой круг на его плечах светился, кривое лезвие серпа блистало огнем. Он поднял оружие и пошел к Мадреду, то и дело взмахивая серпом и отсекая червей, что протягивались к нему сквозь сплетения омелы. Вдруг оллам удивленно дернул головой, услышав тихую мелодию, зазвучавшую позади. Эльхант разглядел соткавшийся из воздуха кокон светящихся звуков – силуэт старца возник в двух локтях над землей. Призрак окинул поляну внимательным взглядом. Брислан обернулся, занося серп для удара – но старец уже исчез, и оллам вновь пошел к Мадреду.

Нога Эльханта сама собой шевельнулась. Он увидел фею, рывком отлетевшую назад, и прокричал:

– Да! Теперь разрежь, быстрее!

В руках пирси была подковка размером с согнутый указательный палец, с острыми краями и ребристой поверхностью, напоминающая бумеранг, – это оружие использовали корабельщики Стир-Пайка. По крошечным рукам текла кровь от разрезов. Ревя в голос, захлебываясь слезами, она размахнулась и ударила.

– Не так! – выкрикнул Септанта. – Перепили!

Но фея уже сама догадалась – и край подковы, заточенный, как бритвенный ножик, впился в веревку.

Вой стены все еще звучал, но теперь тише. Несколько фигур бежали, то исчезая за стволами, то возникая в просветах. Вот одна упала, тут же над ней возник уродливый силуэт со стоящим торчком зазубренным хвостом. Голова на короткой, но гибкой подвижной шее опустилась, захрустела, зачавкала, потом поднялась, и зверь огласил Корневище свирепым победоносным воплем.