Битва Деревьев - Новак Илья - Страница 46

Домик Дика-Путешественника стоял на отшибе, и в нем никого не оказалось, кроме ребенка, чья макушка едва достигала колен Септанты. Юный гном покачивался посреди небольшой комнаты, спиной к гостям, обеими руками вцепившись в темные патлы на темени и глядя на что-то, лежащее на табурете перед ним. Он громко сопел.

Агачу пришлось нагнуться, чтобы не задеть потолок.

– Где Дик? – спросил седовласый гном.

Карлик отнял руки от головы и медленно повернулся. Теперь стало видно, что на табурете перед ним лежит открытая деревянная коробочка, полная каких-то палочек с темными головками.

– Дик… – протянул гном, не прекращая сопеть, попятился, отвел руку назад, нащупал одну из палочек и поднял. – Оно…

Септанта и Джард молча смотрели на него.

– Оно… – Детеныш нагнулся и резко провел рукой по своему деревянному ботинку. Что-то пшикнуло, треснуло – когда он выпрямился, на конце палочки горел зеленовато-синий огонек.

– Во, слышали? Оно делает такой звук… Каждый раз при зажигании вот так… спиичш-ш… – прошипел гном. – Я думаю, оно называется… Что ты сказал?

– Юный Латти, где Дик? – повторил старейшина.

– Отважный Путешественник, он… – детеныш вдруг засопел опять, бросил палочку и наступил на нее. – Ушел? Да, ушел. К своим…

– Ага, я знаю, где он. Идем, Эльхант Гай.

Когда агач протискивался в слишком маленькую для него дверь, сзади донеслось задумчивое глубокомысленное бормотанье:

– Спич-ш-ш… вот так, вот такой звук…

Теперь проснулось все селение гномов. Слышались голоса, звон и стук; со стороны загонов доносилось необычное звонкое блеянье, сопровождаемое треском.

– Кристаллоеды, – пояснил Джард. – Мы на них ездим, а из шкур шьем одежду.

Хрустя щебенкой, они прошли между двумя рядами черных деревьев, обогнули высокую скалу и дальше увидели кладбище. Здесь уже была земля – сквозь обширный пролом в пещеру проникла большая осыпь. Ближе к расселине она поднималась почти отвесной стеной, а дальше становилась черным блином шириной в дюжину дюжин шагов и высотой в два эльфийских роста.

По деревянной лесенке они забрались на плотный земляной пласт. Среди могильных камней Эльхант увидел надгробие и сидящего на нем гнома. В центре надгробия было квадратное возвышение, на боковой стороне вырезаны буквы и горельеф – две фигуры, держащиеся за руки.

Гном сидел, вытянув левую ногу. Необычайно толстая, она была запакована в кожаную трубу с пришитым к ней носком, достигающую середины бедра и закрепленную ремнями.

Дик-Путешественник оказался не просто стар – создавалось впечатление, что он древнее самой пещеры. Бледная кожа на сморщенной голове просвечивалась сквозь седые редкие волосы. Морщины глубокими трещинами изрезали лицо. Руки мелко тряслись.

– Младший… – произнес тихий голос, когда они встали у надгробия. Дрожащая голова повернулась, блеклые глаза обратились к агачу и старейшине.

– Он так меня называет, – негромко произнес Джард. – На самом деле я внук Гарбуша Рассудительного. Но Дик теперь мало что помнит, считает меня своим…

– Гарбуш… – прошептал старик… – Ты бы зашел, навестил. Скучаю я. Ипи повидать хочу… – сморщенная серая ладонь опустилась на вырезанные в камне фигурки и погладила их. – Она молчит, и все молчат, все другие, незнакомые, никого нет… Только Кепер иногда заходит, но тоже молчит, стоит и смотрит…

– Путешественник! – сказал Джард. – Дик! Эй, отважный Дикси!

Голова затряслась сильнее.

– Младший Джард пришел…

– Сколько ему лет? – спросил Эльхант, и старейшина пожал плечами:

– Около дюжины дюжин. Мы не живем столько, он единственный. Он путешествовал всю жизнь, излазил подземелья, побывал там, кто не бывал никто. Он первым нашел кристаллуголь, и потом Гарб Рассудительный заложил там шахту. Но, боюсь…

– Дик! – сказал Септанта, шагнув вперед. – Слышишь? Ты видел Око? Большое золотое кольцо?

Когда он замолчал, над кладбищем воцарилась тишина, лишь издалека, со стороны селения, доносился приглушенный шум.

– Так тихо было, – прошептал старик. – В тех пещерах… совсем глубоко. Потом огонь и… – блеклые глаза взглянули на Септанту. – Под шахтой. Я нарисовал, но к нему не подошел, лабиринт там, потом каменный… И кости – много, много. Стрекоза в хрустале. Большая. Ничего не боюсь, всю жизнь лазал, где никто никогда… Но там страх взял, глухо совсем. А Гарбуш не испугался бы, он не понимал, как это – бояться… Обруч за огненной колонной. – Старик замолчал и прикрыл глаза, откинувшись назад, привалился спиной к возвышению. Лежащая на колене рука поднялась, тыльной стороной коснулась горельефа.

– Я пришлю Латти, чтоб забрал его, – сказал Джард. – Мой сын погиб уже давно, а Латти – праправнук Гарба Рассудительного и Молчуньи. Они умерли в один день двадцать пять лет тому. Идем, Эльхант Гай. Я думаю, тебе придется спуститься через нашу заброшенную шахту. Туда я тебя провожу. Дальше пойдешь один.

– Мне они не нравятся, – сказал Эльхант.

Повозку и двух вооруженных гномов оставили у входа в заброшенную шахту, третий вместе с мудрым старейшиной и агачем спустился вниз. В правой руке он нес фонарь, в левой – небольшой огнестрел с длинным стволом, изогнутой рукоятью, фитилем и кривым курком. Старейшина сам разъяснил Эльханту, как называются части оружия, по многу раз повторяя слова: почему-то Джарду казалось, что агач обязательно должен запомнить их.

Вся одежда, которую смогли предложить гномы, оказалась мала Септанте. В конце концов, чтобы не поцарапаться о камни, он в несколько слоев обмотал живот и грудь широкой полосой крепкой серебристой ткани из шерсти кристаллоедов, после чего старая женщина-гном, встав на табурет, зашила ее конец слева на спине. В длинном меховом плаще Лучшей Песни лазать по шахте было несподручно, пришлось обрезать его снизу – при этом плащ испустил несколько последних, тихих и жалких нот. Ни одни ножны гномов также не подошли, и Эльхант вновь сделал подобие перевязи на левом плече. На правом вместе с ножом слепца висели сумка с едой и фляга. Кристаллуголь – вроде мягкого хрусталя, пояснял Джард, ну, не то чтобы мягкого, но податливого, а не ломкого, и еще он горит, но не так, как дерево, а скорее внутри себя, тлеет, испуская сильный жар. Порошок из толченого кристаллугля, смешанного с другими составляющими, засыпается в ствол огнестрела и, сгорая от искры, выталкивает наружу дробь или пулю. "Пуля" – тяжелый железный стерженек, заточенный с одного конца. Когда он попадает в тело, рана получается хуже, чем от стрелы, пущенной с такого же расстояния.

Они спускались долго, пробирались под низкими сводами, протискивались, становились на четвереньки, – впрочем, последнее приходилось делать одному Септанте, спутники же его лишь нагибались, – и сползали на задах по крутым каменным скосам. И вот, ниже пещеры, где лежали брошенные рабочими негодные кирки, и туннеля с мерцающими в стенах редкими осколками кристаллов, ниже весело журчащего крошечного ручья-водопада и завала из сломанных тележек, после того как старейшина объявил, что дальше они не пойдут, Эльхант сказал:

– Мне они не нравятся.

При этом он рассматривал огнестрелы, протянутые ему гномом-сопровождающим. Тот снял перевязь, на которой висела одна квадратная и пара треугольных сумочек, и ослабил пряжку ремня, чтобы Эльхант смог надеть его на себя. Но агач не спешил принять оружие.

– Я умею драться мечом, – пояснил он старейшине. – Могу двумя мечами, если легкие. Ножом, дубинкой. Владею луком и пращой, хотя ею не так хорошо. Еще копьем, лучше – длинным. Цеп, но им хуже всего. Этим – нет.

– Все просто, – Джард стал рассказывать, что нужно делать, показал, как шестерня высекает искру из закрепленного вплотную к ней кремня, как воспламеняется пропитанный горючим маслом короткий фитиль, объяснил, что ствол нужно направлять в того, кого хочешь поразить, и крепко при этом стоять на ногах, повернувшись боком – потому что, вылетая из ствола, "метательный снаряд" как бы отталкивается от огнестрела, и тот сильно подается назад, толкая воина… Треугольные сумочки предназначались для оружия, а в квадратной лежала железная дробь, пули и сменные фитили.