Магия в крови - Новак Илья - Страница 84

Снег прекратился, стало немного теплее. По палубе бесцельно слонялись несколько славных карл. Нос ковчега Гарбуш не видел, но знал, что Владыка стоит там, глядя вперед.

– Я люблю везде лазать, – негромко рассказывал Дикси. – Исследовать всякие места таинственные, изучать. В нашем квартале, в Форе, – там тоже разные такие были лазы заброшенные, а если ниже спуститься, так и пещерки всякие. В одной я, представляешь, скелет даже видел, прикованный. Можно было бы и еще дальше спуститься, ниже, в смысле. Если б не нога… – малец наклонился и постучал пальцем по твердой корке.

Гарбуш слушал его – и думал о своем. Любопытно: малец не изменился. Все, что они пережили в Остроге-На-Костях и после, пробираясь к большой мастерской, смерть Кепера в страшной кузнице, ожог, который так и не сошел со лба Дикси, – все это не оставило следа в его душе. И ведь нельзя сказать, что он бесчувственный чурбан, лишенный сострадания. Нет, просто легко относится к происходящему, беззаботность помогает ему: после всего произошедшего Дикси лишь встряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды, и побежал по жизни дальше, с легкостью неся бремя костяной ноги – пусть даже он и жаловался, что она стала ныть после ранения.

– Я весь этот путь, который мы сейчас пролетаем, лучше бы под землей прошел, – продолжал карла. – Нет, летать – оно тоже любопытственно, но это вначале, а теперь вот скучно становится. Погляди вокруг – ну что интересного? Там океан, там небо… и все. Не на что смотреть.

А вот Гарбуш теперь совсем другой, и это его печалило. Он и раньше беспечностью не отличался, а говорливым и подвижным становился, лишь когда с мастером Бьёриком выдумывал и строил очередную «штуку», в прочее же время больше молчал и думал. Теперь всякая живость окончательно оставила его. Кепер… Это Гарбуш виноват в том, что он остался лежать в кузнице с размозженной головой. Ипи… Это именно из-за Гарбуша ее похитили, перерезав всю семью. И, главное, чем дальше, тем все больше летящие на малом ковчеге юные карлы признавали его за старшего, за командира, бегая к нему с вопросами по поводу и без. Несмотря на возраст, он становился тем, кого в племени традиционно называли «мудрым мастером», – но Гарбуш не хотел этого! Ему не нравилось управлять карлами, он любил придумывать и строить, а не говорить другим, что им делать.

– Хотя летать тоже интересно. Как думаешь, без доброго Бьёрика и взрослых мы смогли бы построить ковчег? Ну, может, не такой здоровый, но все-таки…

Взрослых? Гарбуш, повернув голову, уставился на юное, почти детское лицо. А ведь малец и вправду остался мальцом, он все еще воспринимает себя так и, значит, таким и является… Вот оно, подумал Гарбуш, вот почему они все ходят ко мне. Я стал взрослым не из-за того, что возмужал с виду, – просто после событий в Остроге, болезни Ипи, я стал думать иначе, относиться к себе иначе, а они это почувствовали и переменили отношение ко мне. Но я не хочу командовать! Это несовместимо – изобретать и управлять, и то и другое требует слишком много времени и сил.

Дикси, не замечавший, что друг во все глаза смотрит на него, болтал:

– Не свезло мне с ногой. Вроде и привык давно, а все одно. Вечно она цепляется за что-то, стучит, мешает, теперь вот еще и побаливать стала…

– Надо обмотать ее тряпками.

– Что? – Малец взглянул на него. – А, да я пробовал уже, без толку. Как их ни крепи, как ни приматывай – слетают.

Гарбуш перевел взгляд на костяную ногу. Лицо его чуть оживилось, затем стало сосредоточенным. Он тихо засопел.

– Если слетают… Значит, надо чехол сделать.

– Чехол? Что за чехол? Да ладно, брось…

– Нет, погоди. Значит, так… Можно сделать навроде сапога, но без подошвы. Вернее – с мягкой подошвой. Мерку снять с твоей ноги…

Малец возразил:

– Соскальзывать будет. Она ж видишь какой формы у меня… – Он провел ладонями по икре. – К ступне так полого сужается. А корка эта, она только с виду шероховатая, но на самом деле вроде как гладкая. И с нее…

– Ремень сверху, – перебил Гарбуш. – Ремень, чтоб над коленом его застегивать. Ну точно, я уже все придумал!

– Так давить будет, неудобно.

– Чего там – неудобно! Сойдет. А если неудобно, так поменяем ремень, шире сделаем или у€же, еще как-то…

Они замолчали, услыхав шаги. Подошедший Владыка негромко произнес:

– Надо закрепить все на палубе.

– Закрепить? – переспросил Гарбуш.

Дикси, заелозив ногой по доскам и ухватившись за фальшборт, встал, а Гарбуш остался сидеть, снизу вверх глядя на Октона.

– Для чего?

Великий Чар повернулся, глядя в сторону носа, сказал:

– До Солнечного Пятна остался день пути. Вернее – ночь. Уже смеркается. Вскоре станет тепло, потом жарко. Когда я скажу, все должны будут спуститься в кубрик, в каюты. Привязаться там веревками или ремнями к чему-то, что хорошо закреплено.

Дикси удивился:

– Если в каюты – так зачем привязываться? Если и так внутри…

– Мы полетим очень быстро, – отрезал Владыка. – Может статься, до острова доберется только скелет без обшивки.

Гарбуш молча встал и пошел прочь, чтобы отдать приказания карлам. «Остров? – звучало в его голове. – Так мы летим к острову?» Октон Маджигасси впервые, пусть даже и так расплывчато, назвал цель их похода.

Глава 5

Теперь в голове было четыре червя. Они улеглись в извилинах на поверхности мозга, не шевелясь, впитывали сведения, что поступали через глаза и уши Некроса Чермора, просеивали их сквозь свои мягкие водянистые тела и лишь потом впрыскивали в сознание чара. Это приводило к странным последствиям: каждый предмет виделся очень явственно, приобретал дополнительный объем и полновесность, казался существующим отдельно от прочего. Каждый жил своей жизнью, никак не связанной с жизнью окружающего. И каждый чуть двигался, шевелился, извивался или дрожал – не в такт с дрожью, движением остального. Когда взгляд чара падал на что-нибудь, оно мгновенно напитывалось красками и выпячивалось, демонстрируя в подробностях свою фактуру, все свои складочки, трещинки, ворсинки – все, что составляло его поверхность, выступало из тусклого размазанного фона. Он переводил взгляд на другой предмет – и тот становился зримым, объемным, а предыдущий будто сдувался, тускнел и сливался с фоном. Мир как взаимосвязанная система исчез, превратился в совокупность вроде бы пребывающих в пространстве рядом друг с другом, но разобщенных явлений.