Жемчужина императора - Бенцони Жюльетта - Страница 76

Альдо одним глотком осушил протянутый ему стакан, потом встал и поклонился со сдержанностью, достойной британского офицера:

– С позволения Вашего Величества, я предпочел бы удалиться. Я внезапно ощутил усталость от путешествия...

– Хорошо, хорошо! Идите отдыхать, милый Морозини. Мы увидимся завтра. Вас проводят в ваши покои.

Выходя из-за стола, Альдо мимоходом заметил испуганное лицо ботаника и перехватил озабоченный взгляд сэра Акбара, но ему нестерпима была мысль о возможности остаться пусть даже на минуту в этом роскошном зале, где только что несчастного мальчика постигла страшная и явно незаслуженная кара. Князя раздирали два противоречивых желания: задушить этого монстра с его сверкающим ореолом и бежать со всех ног из этого дворца, из этой страны, снова оказаться в подрагивающем вагоне поезда, который унесет его в другое место, как можно дальше отсюда! И то, и другое было неосуществимо: убить Альвара означало подписать собственный смертный приговор, а то, что Адальбер гостил у Дивана, мешало покинуть город, оставив друга на растерзание мстительному магарадже.

Вернувшись в свою комнату, где рассчитывал найти Аму, Морозини увидел другого слугу, стоявшего у двери, которую юноша открыл с глубоким поклоном.

– Ты кто? А где Аму?

Слуга приподнял тяжелые веки, показав зрачки, словно плавающие в черной воде:

– Аму болен. Я Рао... и к твоим услугам, сагиб!

– Спасибо. Сегодня вечером я в тебе не нуждаюсь. Можешь идти.

Не настаивая, слуга удалился, предоставив Морозини задаваться вопросом о том, что означает эта внезапная болезнь человека, который превосходно себя чувствовал несколько часов тому назад. И что вообще означают события этого странного вечера. Откуда взялось внезапное обвинение в том, что подсыпали яд в огромное блюдо, на которое для отравления потребовался бы килограмм мышьяка или стрихнина. Несомненно, все это было подстроено, а может быть, попросту предназначалось для того, чтобы дать понять именно ему: следует ублажать человека, для которого человеческая жизнь так мало значит. В этом заключалось предупреждение. И, может быть, угроза...

Альдо взял из портсигара сигарету, закурил и подошел к окну, чтобы подышать ночной прохладой. Окно выходило во внутренний двор, за стены которого цеплялись красные и белые бугенвиллеи. В цветнике, разбитом на восточный лад, то есть расчерченном на квадраты, цвели гвоздики, вербена и роза. Местечко было бы прелестное, не будь оно так наглухо закрыто. Наверное, туда нелегко было бы добраться, пришлось бы обходить дворец, размеры которого превращали его собственное родовое жилище в скромный особнячок. Кроме того, под внутренней галереей, между колоннами показалась воинственная фигура стража, вооруженного длинной кривой саблей.

Венецианец несколько минут постоял, дыша ночным воздухом, прислушиваясь к отзвукам странной музыки, которую исполнял оркестр магараджи.

Докурив, он решил лечь: надеялся, что сон поможет ему прояснить мысли, и потом, действительно чувствовал себя усталым. Разделся, разбросав вещи по ковру, затем направился в ванную, чтобы в последний раз на сегодня принять душ и почистить зубы. Но, взяв приготовленный для этого стакан, обернутый в розовую шелковую бумажку, нашел внутри тонкий листок, скрученный в плотную трубочку. Развернув его, Морозини прочел единственное, но малоутешительное слово:

«Уезжайте!»

Глава XIII

БАЛА КИЛА

Когда Альдо Морозини, которого провожал Рао, вышел из главного входа дворца, его уже ждала длинная синяя машина «Бугатти» с шофером, с ног до головы одетым в белое. Похоже, слуга с бегающими глазами окончательно заменил Аму. С утра, когда еще не рассвело, Альдо разбудила записка магараджи, приглашавшего его немедленно совершить прогулку в обществе хозяина. Почти сразу появился и Джай Сингх, и гость, привыкший к роскошным нарядам хозяина дворца, с трудом на этот раз его узнал. Сейчас, одетый совсем просто, в белые галифе, твидовую куртку и рубашку-поло, на голове – маленький белый тюрбан без всяких украшений, на руках – замшевые перчатки, он был сам на себя не похож, казался моложе... и был в превосходном настроении.

– Вчера вам пришлось пережить средневековый вечер, – сказал магараджа с улыбкой, которую умел делать обольстительной, – и, поскольку вы не привыкли к нашим нравам и обычаям, я подумал, что легче всего вам будет вернуться в наше время, совершив утреннюю прогулку в одном из тех автомобилей, которые я так люблю водить сам.

И действительно, закутав голову в неожиданное на нем синее покрывало, Джай Сингх сел на место водителя, а тот символическим жестом открыл перед гостем крохотную дверцу, которую князь легко мог бы перешагнуть.

– Погода сегодня идеальная, – снова заговорил магараджа, – и я хочу показать вам мою страну...

Было раннее утро. Небо окрасилось в розовые тона, милые сердцу здешнего хозяина, но у самой земли оно делалось ослепительно алым. Вот-вот солнце должно было вынырнуть из-за горизонта и начать свой дневной путы.

– Яне слишком рано вас разбудил? – участливо спросил магараджа из-под своего покрывала.

– Нисколько, монсеньор. Мне всегда нравилось смотреть, как встает солнце. А здесь это зрелище особенно красиво...

– Не правда ли? Вот потому у нас существует обычай приветствовать дневное светило. Слушайте!

В самом деле, где-то в садах, по которым рассыпались занятые поливкой люди, сгибающиеся под тяжестью бурдюков с льющейся из них водой, послышались нежные звуки.

– Особая флейта, которая служит только для этого...

Но конец фразы потонул в реве мощного мотора, и машина сорвалась с места, издавая треск рвущегося шелка и рассыпая из-под колес мелкий голубоватый гравий. Впечатляющий отъезд, разогнавший Птиц... и садовников. Джай Сингх вел машину так, словно они с ней были одни на свете, и Морозини, любивший скорость и хорошие автомобили и, как полагается истинному итальянцу, прекрасно умевший их водить, уже спрашивал себя, не пора ли прочесть молитву. Так, на всякий случай...

Ракетой промчавшись по садам, магараджа направился к гряде холмов, не снимая ноги с педали газа и не обращая внимания ни на тучу белой пыли, которую он поднимал, ни на то, что могло за ней скрываться. В то утро рассталась с жизнью не одна домашняя птица, погиб под колесами и молодой кабанчик, отважившийся вылезти из родного логова. Царственный водитель пробормотал что-то нечленораздельное, но не остановился. Равно как и тогда, когда перед ним оказалась женщина с кувшином на голове – он отбросил ее на ковер сухой травы.

– Остановитесь, монсеньор! – запротестовал возмущенный Морозини. – Что, если вы убили эту женщину...

– О, беда невелика, убив, я избавил бы ее от скорби, подстерегающей всякое живое существо, и от ужасов старости. Но нет, она уже поднимается, – прибавил адский водитель, мельком глянув в зеркальце заднего вида.

Женщина и в самом деле поднялась с земли, но с трудом, а ее кувшин был разбит вдребезги.

– Прошу вас, остановитесь, Ваше Величество! Я хочу выйти...

– Чтобы на вас с воплями набросилась вся семейка и содрала с вас все вплоть до рубашки? Вы шутите, дорогой мой? Поверьте, я знаю их лучше, чем вы.

Он смеялся, очень довольный собой, а его пассажиру очень хотелось задушить весельчака этим нелепым синим покрывалом или хотя бы покинуть навсегда, но ни того, ни даже другого не сделаешь... Глупо ведь выскакивать из машины на полном ходу, рискуя жизнью... И бешеная гонка продолжалась —по высоким травам, через колючки, а время от времени и по неглубоким заболоченным озерцам, по берегам которых росли старые деревья с искривленными ветвями и блестящими после только что закончившегося сезона дождей, дочиста вымытыми листьями. Они выехали из горной долины, в которой помещался Альвар, и дорога, казалось, убегала в бесконечность. Джай Сингх, поглощенный радостью вождения, с застывшей на лице улыбкой, не произносил ни одного слова, ни о чем не рассказывал. Странный у него был способ знакомить со своей страной...