Сломанная роза - Беверли Джо - Страница 82

Гнев Галерана улетучился, осталась лишь ярость на тех, кто сделал с нею такое. Жаль, он не может сам отхлестать Фламбара.

Но вот гнев вернулся, споря со свирепой гордостью. Какая же она смелая, его жена! Да, конечно, первое бичевание она, наверное, вынесла легко, и второе тоже, но затем, когда становилось с каждым разом все больнее, продолжала терпеть, прекрасно зная — ведь это она послала Алину в побег, — что может одним словом положить конец мукам. И все это ради него.

Обстановка маленькой, тесной комнатки была совсем простая; вероятно, здесь дворецкий короля мог поспать немного, не уходя из Вестминстера. Кроме узкой кровати под балдахином да столика с умывальным тазом и кувшином, в комнате ничего не было.

Галеран прислонился к стене и замер, пытаясь разобраться в своих чувствах.

Ей следовало бы довериться ему; он привез бы их домой целыми и невредимыми.

Но, увы, такова уж Джеанна, — всегда, как раньше, так и теперь. Если ему нужна смирная, послушная жена, которая никогда не пытается принять участие в общих, пусть даже трудных делах, значит, судьба сыграла с ним злую шутку.

Но нет, никаких злых шуток судьба с ним не играла. Галеран не мыслил себе другой жены. Да и разве нашлась бы другая, столь же прекрасная, столь же отважная, решительная, благородная…

Он чувствовал, как желание завладевает им, но им с Джеанной предстояло еще долгое воздержание, покуда она не поправится. Что ж, подчас и воздержание бывает полезным.

Тихо и осторожно, чтобы не разбудить жену, Галеран отворил вторую дверь, увидел Алину, Уинифрид и ребенка и успел приложить к губам палец прежде, чем Алина вскрикнула от изумления.

Когда он закрыл за собою дверь, она спросила:

— Добрые ли вести ты принес нам?

— Да. Джеанна вне опасности, ребенок остается с нами, а Фламбар — в Тауэре.

— Слава Создателю! Но что с Лоуиком?

— Клянусь вратами рая, не могу понять! — вспылил Галеран. — Почему все так озабочены судьбой этого несчастного! Вот что значит родиться красивым!

— Красивым? — фыркнула Алина. — Он красив, как племенной бык моего отца! Просто в душе он — честный дурень. Таких нужно защищать.

Галеран весело расхохотался, так, что заболели скулы. Он повалился на скамью, слабея от смеха.

— Бедняга Раймонд! Бык, надо же! — Но тут же стал серьезным. — А что же тогда Рауль? Его ты тоже будешь защищать?

Алина залилась румянцем по самые уши.

— Он не так глуп и может защитить себя сам. Как и ты.

— Но Джеанна считала, что должна защитить меня от боя с Раймондом?

Девушка подбоченилась.

— И что же, ты сердишься на нее за это? Она любит тебя и потому хочет защитить. Что еще ей остается? Что остается нам всем в таких делах? Мы хотим уберечь от бед тех, кого любим, и это столь же обычно, как дышать.

Он улыбнулся ее горячности.

— Неужто? Отчего же никто никогда не говорил мужчинам, что такая защита — палка о двух концах?

— Потому, быть может, что мужчины никогда не слушают.

— Может быть, ты и права. Так что же, Алина, хочешь ли ты защищать Рауля?

Она смотрела на него как зачарованная.

— Не знаю…

— Быть может, — сказал он, — ты просто не слушаешь себя.

На кровати ближе к стене было расстелено одеяльце, на котором спала Доната. Неужели и она, когда вырастет, станет такой же, как ее мать и тетка, свирепой, как волчица, защищающая своих детенышей?

Или своего самца.

— Когда ее кормили? — спросил Галеран.

— Перед тем, как нас забрали из монастыря. Она скоро проснется.

Галеран уверенно взял Донату на руки, крепко прижал к груди. Ее пеленки опять были мокрыми, но это его совершеннo не беспокоило. Он держал девочку на согнутой руке, дотрагивался жестким пальцем до шелковистой кожи, тонкой, как лепесток цветка, внутренне содрогаясь от страха, что поцарапает ее.

— Ты мне как родная, маленькая моя, — тихо пробормотал он. — Я дал клятву.

Девочка зевнула, проснулась, открыла большие синие глаза и пристально посмотрела на Галерана. Но губки ее немедленно задвигались в поисках груди.

— Есть, есть, и только есть, да? — усмехнулся он. — Ты отлично знаешь, чего тебе надо. Что ж, хорошо. Пусть тетя Алина переоденет тебя, и я отнесу к маме.

Тогда у меня появится повод разбудить ее.

Мне нужно, чтобы она проснулась.

Мне нужна она.

Доната безропотно позволила распеленать, обтереть и переодеть себя, только не сводила глаз с Галерана, будто понимала, что отныне он — главный в ее мире человек.

Узнает ли она когда-нибудь, какую кутерьму вызвало ее появление на свет?

Он постарается, чтобы она никогда об этом не узнала.

Галеран взял девочку на руки и понес к Джеанне. Осторожно присев на краешек кровати, он потряс Джеанну за плечо.

— Просыпайся, соня.

Она медленно, неохотно потянулась; затем боль и явь дали о себе знать, и она охнула. Застыв в неловкой, скованной позе, она смотрела на Галерана и моргала.

— Галеран? Где?.. Что?.. Ах, Доната…

— Да, ей пора есть.

Он положил ребенка на кровать и помог Джеанне сесть. Видимо, любое движение причиняло ей боль, но она ничем не выказывала, как ей трудно, лишь шумно вздохнула.

Доната почувствовала, что о ней забыли, и захныкала.

— Потерпи, маленькая. — Галеран дал девочке палец, за который та немедленно уцепилась, и спросил:

— Ты справишься?

— Ничего, не беспокойся. Только дай мне ее.

Он взял ребенка и осторожно положил на колени Джеанне. Она тревожно, почти со страхом смотрела на него. Он знал, сколько всего ей хочется спросить, но Доната не могла ждать и уже начинала сердито кричать, прихватывая губками рубаху на груди Джеанны.

Успокаивая ее, Джеанна подняла тунику, и несколько минут в комнате раздавалось только довольное чмоканье. Джеанна в упор взглянула на мужа, что было уже больше похоже на нее.

— Так что же, все хорошо?

— Почему ты так решила?

— Ты какой-то… отдохнувший. Или счастливый?

Дразнить ее дальше было нечестно. Галеран позволил себе улыбнуться.

— Все хорошо. Ты права, я чувствую себя отдохнувшим и почти счастливым.

Джеанна прикрыла глаза.

— Слава богу.

Но затем спросила:

— А Раймонд?

Галеран рассмеялся.

— Честный бык? Здоров и свеж и отправляется рубить неверных.

— Бык? — недоуменно протянула она, но потом тоже улыбнулась. — Умно придумано. Ему понравится.

— Он доволен жизнью: теперь он убедился, что я не размажу тебя по стене, когда буду не в духе, и не отдам Донату на воспитание на кухню.

Джеанна опустила глаза и поудобнее переложила ребенка, но Галеран понимал, что таким образом она просто выгадывает время, чтобы подумать. Но вот она посмотрела на него.

— Так что ты хочешь у меня спросить?

— Ничего.

— Нет, что-то есть.

Теперь не время для таких расспросов, да и вообще стоило ли затевать этот разговор? Не проще ли вернуться домой и сделать вид, что ничего не было…

Ничего — кроме ребенка, которому он не отец, и другого, родного, похороненного под розовым кустом в Хейвуде.

Но прошлого не воротишь, и можно лишь заботиться о нынешнем дне.

Впрочем, один вопрос он мог ей задать спокойно.

— Ты и меня считаешь честным дурнем, которого нужно защищать?

Она сразу поняла.

— Ах, Галеран, в этих делах мужчины почти ничем не отличаются от женщин. Ты бы мог спокойно стоять и смотреть, как я иду в трясину, и не пытаться помешать мне?

— Нет. Но я всегда давал тебе идти твоим путем и верил, что ты знаешь, куда ступить. И ты могла бы ответить мне тем же.

— А я оступилась и попала в трясину! Что еще хуже, потянула за собою тебя и Раймонда. Значит, я и должна была вытащить всех на твердую землю.

— Но не так!

От его громкого голоса Доната вздрогнула и выпустила грудь. Молоко все лилось, и Джеанна не сразу опомнилась, подставив под струйку подол рубахи и снова приложив дочь к груди.

— Я знал, что делаю, — продолжал Галеран уже спокойнее. — Я не позволил бы им избивать тебя, пошли ты мне хоть слово.