Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 60

– Да! – в азарте подпрыгнул Алги-мурза. – Гумер, коня!

Створки с грохотом обвалились, подняв облако пыли. Нукеры, пешие и конные, кинулись вперед. Послышался новый грохот, поднялись новые тучи пыли, в которых оказалось вовсе ничего не разобрать. Грохнул пушечный выстрел с дальнего угла, свалив десяток коней и нескольких татар, потом снова выстрелила ближняя пушка, добавив дыма. От ворот доносился звон железа, выкрики, стоны.

– Да что же там такое?! – в нетерпении подпрыгивал мурза и крутил головой: – Гумер! Где тебя нечистый носит?!

Наконец пыль начала оседать, и в просветах чистого воздуха татарин стал различать образовавшийся на месте ворот каменный завал. Подняться на него верховому – только ноги коню ломать. Ногайцы спрыгивали с седел и пытались вскарабкаться наверх, на ходу отбиваясь от копий, которыми русские кололи сверху. Это еще полбеды. Имея даже такой лаз во вражескую твердыню, отважные нукеры все равно пробились бы внутрь и добились победы. Но с обеих угловых площадок им в бок били лучники, а еще…

Б-бах! – выстрел пушки смел с каменистой россыпи и тех, кто уже почти забрался наверх, готовясь ступить на стену крепости, и тех, кто еще только начинал карабкаться на завал.

Б-бах! – выстрел с другой площадки ударил по тем, кто еще только приближался к стене.

Ногайцы еще надеялись на успех и торопились вперед, но их радостный порыв уже начал заметно угасать. Алги-мурза понял, что, не срыв хоть одну из угловых площадок, войти в крепость ему не удастся. Это значило подводить таран к стене, выколачивать из нее несколько тех толстых дубовых кряжей, что местами выглядывают из-под земляной насыпи, потом подкапываться под нее, пока та не начнет проседать под ногами защитников. А это не воротину выбить, это работа долгая и нудная. На нее еще и не всякий нукер согласится. Если, вообще, согласится хоть один.

Штурм захлебнулся. Ногайцы отхлынули от крепости, оставив перед бывшими воротами закатившийся в пересохший ров таран и десятки темных тел. Русские тут же принялись швырять к поставленному на колеса срубу хворост и дрова. Потом выстрелили из пушки – одно из колес подломилось, со стены донеслись радостные крики. Вскоре от метко брошенного факела занялся и хворост.

Алги-мурза испытал жгучую, невыносимую тоску. Он понял, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра этой крепости ему не взять – разве только тупо погнать степняков вперед на каменный завал, или с лестницами на стены, позволить русским перебить половину, чтобы другая смогла-таки прорваться внутрь. Но где найти силу, что сможет заставить нукеров пойти на такое массовое и бессмысленное самоубийство? Скорее, они поднимут на копья своего мурзу. Сесть в долгую осаду, заставив их сдаться голодом? Начать подкапывать угловую площадку? Но через несколько дней почти наверняка примчатся боярские сотни из Оскола, если только они уже не скачут сюда. И тогда им придется столкнуться с кованой конницей, а не деревянными стенами.

– Ты меня звал, Алги-мурза? – запыхавшись, подбежал нукер.

– Где тебя вечно носит, – поморщился татарин. Глубоко вздохнул и приказал: – Сворачивай шатер. Мы уходим назад.

– Татары! – тревожно закричал стрелец с угловой башни, оглянувшись на крепость. Потом поправился: – Татарин! – А потом, уже намного тише, поправился еще раз: – Татарка!

Всадница, ведя в поводу еще двух заводных коней, домчалась до ворот, которые ради одного возможного врага запирать не потрудились, пронеслась, не снижая галопа, до воеводского двора, перекинув ногу через голову лошади, спрыгнула на землю и заторопилась к дому.

– Ты куда? – заступил ей дорогу один из стрельцов.

– Боярыня Батова к воеводе! – грозно прикрикнула татарка, оказавшаяся выше его на полголовы.

– Да какая ты боярыня?! – хмыкнул стрелец, перехватывая бердыш горизонтально и толкая им гостью. – Пошла прочь отсюда!

– Да как ты… – Она ухватилась за древко, толкнула вперед, а потом, как давеча на берегу, откинулась на спину и, перекинув по-собачьи вякнувшего стрельца, оседлала его, придавив древком бердыша горло: – Как ты смеешь, смерд! Ты как с боярыней разговариваешь?!

– Эй, пусти его! Пусти, говорю! – подбежал второй стрелец. Рубить так, сразу, бабу, да еще безоружную – рука у него не поднималась. Этак недолго и самому на дыбе оказаться.

– Боярыня Юлия? Как ты здесь? – послышался знакомый голос боярина Храмцова. – И отпусти ты этого несчастного, задушишь. Степан, коней боярыни подбери!

Юля поднялась, кивнула:

– Здравствуй, Сергей Михайлович. Воевода мне нужен, срочно.

– Так он, вроде, у Тайной башни, боярыня, сейчас подойдет.

– Татары усадьбу нашу обложили, Сергей Михайлович. – Юля внезапно ощутила, как к горлу подкатился ком, и отвернулась, боясь, что сейчас расплачется. – Выручайте, бояре…

– Это боярыня Юлия, жена боярина Батова, Варлама Евдокимовича. Что поместье аккурат на Изюмском шляхе получил. Почти год на дороге смерти живет, – услышала Юля за своей спиной. Потом еще, и еще. Она несколько раз глубоко вдохнула, успокаивая себя, осушила слезы и повернулась.

Рядом с Храмцовым стояли несколько закованных в кольчуги и бахтерцы бородачей, а со стороны подходили другие воины.

– Татары у нас, – стараясь говорить спокойно, сообщила Юля. – Усадьбу мужнину обложили. Выстрелы с утра слышала. Бьется.

– Знаем мы, – ответил кто-то слева. – Подмогу, вот, собираем.

– Боярыня Юлия? – наконец-то появился, раздвинув толпу, воевода. – Помилуй Бог, да тебя теперь и вовсе от татарки не отличить!

– Это не мое, – мотнула головой женщина. – Это я в обозе татарском взяла.

– Тебя что, боярыня, опять в полон взяли? – встревожился Храмцов.

– Да нет, – поморщилась она. – Просто… Ну, разогнала я немножко обоз.

– Как-как? – заинтересовался воевода.

– Ну… Ну, в общем, купались мы с кухаркой, когда татары налетели. Что мне теперь, голой ходить?

– А почему голой, боярыня? – не понял воевода.

– Ну, купались мы, – вздохнула Юля. – А тут татары налетели. Трое.

– И?

– Ну, – она виновато пожала плечами. – Пришлось их немножко… Перебить.