Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 77

– Как-нибудь выживу, ведьма. Делай свое дело.

Тирц опустил левую руку, стиснул зубы. Колдунья полосонула ножом немного выше старого шрама, подставила ковш под вязкую струйку. Когда корец наполнился, развернула сверток и дала русскому сложенную пополам тряпицу, между слоями которой были набиты какие-то травы. Сама отошла к первому из глиняных воинов, пробила в его груди дыру, оставила рядом ковш, отошла к голове, вложила что-то в прорезь рта, потом вернулась, вылила кровь в ямку на груди, пробежалась и шепнула в ухо заветные слова.

Потом вернулась к своему хозяину, отняла тряпицу от руки и снова подставила ковш. Кровь темно-вишневым вином медленно поднималась от донышка к краям. Наконец, шаманка решила, что добытого редкостного снадобья достаточно, побежала ко второму глиняному чудищу.

А Менги-нукер начал медленно и лениво откидываться на спину.

– Что с тобой? – подскочил к нему сзади бей.

– А?! – вздрогнул русский, приходя в себя. – Нет, все в порядке.

Закончив чародейство, подошла колдунья. Внимательно вгляделась в глаза господина:

– Может, оставим третьего на следующий поход, ифрит?

– Делай свое дело… – прошептал Менги-нукер и протянул ей руку.

Третий корец набирался куда дольше остальных, но и он был наполнен до самого краешка. Колдунья направилась к последнему из глиняных людей, а русский опять отвалился на спину и теперь окончательно потерял сознание.

– Менги-нукер! Менги-нукер, что с тобой?!

Гирей и султанский наместник перепугались не на шутку. Какой смысл в затеянном походе, в вылепленных истуканах, в стараниях шаманки, если умрет единственный, кому подчиняются созданные монстры? Они пытались поднять его, трясли, били по щекам, начали расстегивать ремни кирасы.

– Уйдите от него! – закричала подоспевшая колдунья. – Пошли вон!

Она упала рядом на колени, приложила ухо ко рту, потом сунула ладонь под поддоспешник, благо кираса оказалась расстегнута на плечах, подняла и положила его голову себе на ноги, вскинула лицо:

– Чего стоите?! Зовите нукеров. Пусть отнесут его в шатер. Руку, руку замотайте, снова кровь потекла. Мне нужно мясо и мозговые кости, примерно пополам, полный котел. Кувшин красного вина.

– Пророк запрещает… – неуверенно начал Кароки-мурза.

– Лучше два, – перебила его шаманка.

– У Ширин-бея есть, – кивнул Девлет-Гирей. – Знаю я, как он в своем дворце, в Карасубазаре, вечера проводит. Эй, нукеры! Ко мне!

Русского отнесли в шатер. Шаманка раздела его, обтерла холодной водой. Ифрит застонал, приоткрыл глаза, дернул рукой, пытаясь дотянуться до женщины:

– Третьему… Хватило…

– Да, хватило. – Она выхватила из ножен короткий блестящий нож и, крутя между пальцами, пронесла над лицом господина от груди наверх. – Спи…

Потом поставила на огонь принесенный от Гирея котел, в котором мяса оказалось больше, чем воды. Снова растерла Тирца холодной водой.

Часа через два пришел Девлет-Гирей с двумя высокими медными кувшинами, поставил возле огня:

– Что с Менги-нукером, знахарка?

– Пока жив, – кратко ответила она, криво усмехнулась и поправилась: – Выглядит живым.

– Завтра поднимется?

– Нет! – на тот раз шаманка ответила твердо и уверенно, после чего зачерпнула окровавленным ковшом крепчайший мясной отвар и принялась на него старательно дуть, остужая, прежде чем дать больному.

На второй день русский пришел в сознание, но постоянно проваливался в забытье, дышал слабо, не мог произнести ни слова, не имел сил донести до рта ковша с бульоном или пиалы с вином. Девлет-Гирей и Кароки-мурза сидели в шатре постоянно, как заботливые родичи, иногда пытались помогать, но знахарка каждый раз отгоняла их от больного. Единственное, что она позволила именитым гостям – это съесть ненужное ифриту вываренное мясо.

Утром третьего дня Менги-нукер, хотя встать и не мог, но стонал громко, в забытье не впадал и даже пытался разговаривать. Когда окончивший завтрак с командующими армией беями Девлет-Гирей откинул полог, русский подманил его пальцем к себе, шепнул:

– Сделайте носилки…

Татарин обрадованно кивнул и убежал.

Ровно в полдень четверо гиреевских телохранителей принесли укрытые дорогим персидским ковром носилки со слабым, неспособным ни встать, ни рукой взмахнуть Менги-нукером к поляне, на которой сохли на солнце три вытянутые глиняные груды. Русский повернул голову и хрипло прошептал:

– Вставайте…

Несколько мгновений ничего не происходило, потом все три голема одновременно сели, вырывая из земли прилипшую к спинам траву, оперлись на руки и выпрямились во весь рост, тут же повернувшись лицом к своему отцу. Дикие, перекошенные лица, длинные руки, непропорционально большие ладони. Головы – на уровне надвратных башен Тулы, ноги – по пять саженей в обхвате.

– Вот так, – откинулся на подушку Менги-нукер и повернул голову к Девлет-Гирею: – Несите меня к городу. Големы! За мной!

Появление глиняных воинов было встречено восторженными выкриками всех татар, и даже то, что не разбирающие дороги великаны растоптали несколько костров, седел, вьюков и снесли три шатра, не убавило общей радости. Ногайцы торопливо садились на коней, мчались впереди гигантов, отважно кидались под стены крепости, меча в город стрелы. Со стен и башен так же отвечали стрельбой из луков и самострелов, но ни в кого не попали.

– Я думаю, досточтимый Кароки-мурза, первыми должны войти в Тулу ваши воины, – с улыбкой приложил руку к груди Гирей. – Вы можете поднимать ваши тысячи в седла.

Султанский чиновник, крутя головой в поисках своих мурз, отстал, а Девлет, дрожа от возбуждения, попросил:

– Менги-нукер… Прикажи глиняным людям сломать ворота!

Тирц приподнялся на носилках на локте, вглядываясь вперед. Ворота города находились в самом центре стены – справа две башни со стенами между ними и слева две башни. Разумеется, сами ворота защищались куда основательнее: над ними возвышались сразу две надвратные толстостенные каменные махины со множеством бойниц, с теремом между ними, по высоте в полтора раза выше стен, да еще и с двумя рядами бойниц, из которых выглядывали пушки.