Странник - Резанова Наталья Владимировна - Страница 50

50

На столе стоял открытый бочонок с пивом. На боку его висел ковшик с медной ручкой. Адриана зачерпнула и, расплескивая пиво, выпила прямо из ковша. Унимая дрожь в руках, сложила их на столе. Стыдно! Чего, собственно, она так боится? Ну, приедут и уедут. Неделя, не больше… Но почему именно Лауда? Тогда, у Энола, ей никто не приказывал выбрать Лауду. Можно было вообще не уходить в города, но приближалась зима, а скитаться зимой в горах… На родину, в Книз? В доме ее, если он и уцелел, наверняка жили чужие люди. И ее бы узнали, последовали бы расспросы, где она пропадала все эти годы, и неизвестно, что повлекли бы за собой эти расспросы. В Книзе жили родные Даниеля. Нет, Книз оставался для нее закрыт. Другой возможностью был Вильман – богатый, веселый город, где хранились накопления Странника и имелись кое-какие полезные знакомства. Однако деньги у нее с собой были, а через Вильман скорее всего должна была пройти королевская армия (так оно впоследствии и случилось), и она никогда не опускалась до того, чтобы рисковать из-за денег. А что до знакомств, то ей не хотелось видеть рожи этих подонков, которых Странник считал милейшими людьми. По понятным причинам отпадал Арвен и все приближенные к столице поселения. На побережье продолжалась война. Так что из всех городов, лежащих за горами, она выбрала Лауду – большой торговый город, где всегда много приезжих. Так пропал в горах одинокий бродяга, и после ноябрьских дождей появилась в Лауде Адриана – молодая вдова при деньгах.

Выдумка была удачной. Черный вдовий платок многое объяснял. Неожиданный переезд, стремление к одиночеству, седую прядь, случайно выбившуюся на лоб. «К тому же, – усмехалась она наедине с собой, – я и в самом деле в трауре. Я похоронила Странника».

Уладив дела с покупкой дома, Адриана зажила тихо и уединенно. Трижды в неделю приходила к ней одна бедная женщина убирать и готовить. Заходила также и сваха, но ей дали понять, что ее визит прежде времени. Полное отшельничество могло бы вызвать лишние толки, и поэтому изредка Адриана посещала церковь и другие места, появление в которых не казалось предосудительным. Неизмеримо же большую часть времени она проводила дома и в одиночестве, благо спешить теперь было некуда. И то – приходилось заново учиться ходить, говорить, смотреть, держать голову, внимательно следя, чтобы ничто из прежней жизни случайно не проскользнуло в обращении. Как Странник был незаметен на своем месте, так должна была стать незаметна в своей среде и Адриана. Пока что ей это удавалось. Когда она проходила по улице в черном своем плаще и платке, в шапке из седой лисы (подробность, приводящая ее в состояние мрачного веселья), никто не таращился и не оборачивался. Женщина как женщина.

Но, сказать по правде, все эти опасения, хитрости, уловки были жалкой попыткой обмануть самое себя, создать видимость того, что она все-таки занимается делом. В действительности ничего ей делать не хотелось. После того как Адриана получила возможность самой распоряжаться собой – а мысль об этом, бывало, выводила ее из самых тягостных состояний души, – ей овладела полная апатия. Что бы она ни говорила, но раньше цель у нее была – то самое, пресловутое «когда все кончится». И все кончилось. И стремиться стало некуда. А новой цели она еще не нажила. Она оправдывалась тем, что слишком устала, что у нее нет сил для новых предприятий, что она еще успеет, а пока нужно отдохнуть и собраться с мыслями… и мучила ее тоска по всему, что она оставила в прошлой жизни – нелепая тоска, ведь она ушла добровольно. Тоска эта сама собой сложилась в песню:

Нет, не найти мне дороги,Чтобы вернуться сюда.Не задержусь на пороге.Я ухожу навсегда.Всякое в жизни бывало.Прежняя ноша, прости!Встречу, чего не искала,То, что ищу, – не найти.

Нелепость содержания удивляла ее настолько, что заставляла забыть, что она первый раз в жизни почувствовала потребность сочинить стихи. Куда вернуться-то? Дома у нее не было. А раз не было дома, не было и порога. Глупо, одним словом. И все равно пела, бормотала, благо слышать никто не мог. И только она заставила себя немного привыкнуть к такой жизни, только все наладилось… послезавтра!

Бежать? Скрыться в Нижней Лауде, где-нибудь еще? Или закрыться в доме, запереть ставни и не высовываться наружу, пока все не кончится? Дернул же черт купить дом вблизи собора, мало ли кого из них может занести на эту улицу!

А Вельф? Ее всю передернуло от ужаса. Он, правда, не должен приехать, да вдруг возьмет и передумает!

Голова стала совсем пустой, страх ее достиг высшей точки, дальше уж идти было некуда. Ну нет! Она так просто не проигрывает. Сколько раз гибель казалась неминуемой, и все равно она спасалась. Причем только раз спасение можно было счесть случайным – последний. Это – да, Бог спас. Но Адриана всегда придерживалась мнения, что Бог помогает тому, кто сам себе помогает. Не чудо выманило Генриха Визе из кольца охраны и направило его на нож убийцы, не чудо провело ее сквозь каменные стены орденского замка, все это сделала она сама. Точнее, это сделал Странник… Безусловно, он и здесь бы что-нибудь придумал. Но Странника не было. Никакого. Ни оборванца, бредущего по зимнему лесу в неизвестность, ни лазутчика с кинжалом и печатью, ни солдата, летящего в бой на рыжем Кречете. Круг замкнулся – Адрианой. Она добровольно отказалась от Странника, и воскресить его – значит изменить себе. Нет уж, придется обойтись своей головой.

А чего тут думать-то? Запрусь – и все. Заболела. Выйти не могу. В конце концов, кому какое дело до бедной вдовицы с ее хворями? А навела на эту мысль болтовня в лавке… И они, между прочим, могут засвидетельствовать, что мне стало плохо и я жаловалась на головную боль… А на кой черт мне понадобились свидетели? Совсем рехнулась от страха. Ничего не будет.

В дверь замолотили. Адриана мигом вскочила. Рядом со связкой ключей на поясе – ножны. Спокойно, спокойно… Она неслышно прокралась в прихожую и глянула в проделанный собственноручно глазок. Глубоко вздохнула. Это же Ленк из лавки. И точно рехнулась. Крикнула: