Предсмертное желание, или Поворот судьбы - Шилова Юлия Витальевна - Страница 41

Юрьевич уснул, а у меня бессонница. Я направилась в ванную, меня слегка пошатывало. Наверное, нервы. Голова шла кругом, но спать совсем не хотелось. Зазвонил телефон, и я поспешила снять трубку.

– Викуля, привет. Я тебя разбудила? Я проснулась и не нахожу себе места. Да и Вадима дома нет. На кухне какая-то кровь и осколки. Ты не знаешь, что здесь произошло?

– В твоего мужа стреляли. – Что?!

– Твоего мужа хотели убить.

– Кто?!

– Тебе виднее. Он же твой муж, а не мой.

В трубке воцарилась тишина. Я ни на шутку перепугалась за состояние подруги и защебетала, как воробей:

– Послушай, он жив, ему просто прострелили легкое, он сейчас в больнице, завтра ты обязательно его навестишь.

– Давай выпьем, и ты мне все расскажешь подробно, – донеслось мне в ответ.

– Ну хорошо, давай выпьем.

– Я уже налила остатки водки.

– А я уже иду к бару и достаю из него бутылку шотландского виски.

Налив рюмку виски, я чокнулась ею о трубку и рассказала Миле о том, что произошло в этот злосчастный вечер.

– Может, в него эта шлюха выстрелила? – высказала Мила свою гипотезу.

– Ты точно еще не протрезвела. Как же она могла выстрелить, если ты ее отравила? Вадим звонил ей домой и на сотовый. Все телефоны молчат. На реке никого не было.

– Ах, так. Значит, он ее обыскался. Перепугался бедненький, что его давалка пропала.

– Немедленно прекрати! – громко прикрикнула я и налила себе вторую рюмку виски.

– Я знаю, отчего это произошло, – Милка тихонько всхлипнула и чокнулась о трубку своей рюмкой водки. – Господи, и почему я не выпила эту колу сама?! Вадим нашел другую потому, что я не могу иметь детей.

– Что?!

– Что слышала. Я никогда не смогу забеременеть и родить ребенка.

– Твое бывшее заболевание не имеет никакого отношения к рождению ребенка.

– Когда я была больна, мне удалили матку.

– Как? Ты никогда не говорила мне об этом …

– А что, по-твоему, я должна была об этом кричать направо и налево?! Беременность могла спровоцировать развитие злокачественной опухоли в яичниках. Разве ты не знала, что существует какая-то связь между молочной железой и яичниками? Меня стерилизовали.

– Даже если и так, это ерунда. Вы с Вадимом можете кого-нибудь усыновить. В тысячах семей живут приемные дети. Родители их любят и просто прекрасно с ними ладят.

– Знаешь, мы с тобой бывшие раковые больные и на нас всегда будет стоять это клеймо.

– Неправда. Моему Юрьевичу глубоко наплевать на то, что было со мной раньше. И я уверена, что если бы со мной случилось еще одно несчастье, он бы всегда был рядом и помог бы мне справиться с любыми трудностями.

Я не сомневалась в том, что Мила не обратила внимание на мои слова. Она пила водку, как воду, и слушала только себя.

– Всю мою жизнь слово «рак» означало смерть. Я всегда боялась этого слова, а когда им болел кто-то из моих знакомых, просто сжималась от страха. А потом заболела я и тогда перестала относиться к этому как раньше. Я не испугалась. Я просто хотела жить. Любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Я излечилась и научилась не вспоминать про эту болезнь, но я никогда не думала, что именно она станет причиной разлада моей личной жизни.

– Не говори глупостей. Твоя бывшая болезнь тут совершенно ни при чем. – Я почувствовала, как к моему горлу подступили слезы отчаяния.

– Тогда почему он с ней связался?

– Не знаю.

– Но кто-то же должен за все это ответить!

– Мне кажется, что ответили уже многие. Любовница твоего мужа отравлена. В твоего мужа стреляли. Кто бы это мог быть?

– Ума не приложу, – Мила задумалась. – Он был отродясь никому не нужен. У него и дел особых никогда не было. Большие деньги не водились. Если в человека стреляют, то из-за денег, а у нас их не было.

– В человека стреляют не обязательно из-за денег.

– Ты хочешь сказать, что могут быть еще какие-либо причины?

– Масса причин. Любовь, ревность, предательство.

– Если так, то, значит, в него его шлюха стреляла.

– Да как же она могла в него стрелять, если ты ее отравила?!

Милкины рассуждения начинали меня раздражать.

– Получается, что я ее не дотравила, и она осталась жива.

– Если бы она осталась жива, ты бы уже давно сидела за решеткой.

– Тогда куда она подевалась? Трупа же на реке мы не видели!

– Не знаю.

– Прямо чертовщина какая-то или фильм ужасов.

Поняв, что я устала разговаривать с Милой, я пожелала ей спокойной ночи и пообещала заехать утром, чтобы отвезти в больницу к Вадиму. Поставив бутылку в бар, я достала записную книжку Вадима и нашла телефон Ольги. Последние слова подруги прочно запали мне в душу и не давали успокоиться. Не дотравила… Не дотравила… Где же Ольга? В морге, в больнице, дома??? Да и связано ли покушение на Вадима с отравлением Ольги? Вроде бы тут не может быть никакой связи. Никакой.

Три часа ночи. Для телефонных звонков поздновато. Но это не тот случай, когда нужно соблюдать правила приличия. Набрав телефонный номер, я напряглась, словно струна, и принялась терпеливо ждать. Ждать пришлось недолго, словно на том конце провода сидели у телефона, позабыв про ночной отдых и сон.

– Простите за столь поздний звонок, я могу поговорить с Ольгой?

– А Оленьки еще нет. – Вне всякого сомнения, голос принадлежал пожилой женщине. Она была очень взволнована, слышались даже немного плаксивые, истеричные нотки.

– А вы не подскажете, где она? Она мне очень нужна.

– Не знаю. Я сижу у окна и высматриваю любую редкую тень, которая приближается к нашему подъезду. Она до сих пор не вернулась. Ее мобильный отключен. Обычно она меня предупреждает, что где-то задерживается, а в этот раз даже не позвонила…

– Вы ее мама? – Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Я ее бабушка. У Оленьки нет родителей. Они погибли в жуткой аварии, когда она была еще совсем маленькой. Я вырастила ее сама без посторонней помощи. Нам с Оленькой было очень тяжело, ведь я почти слепая. С каждым годом зрение садится все больше и больше…

От безысходности и томительного ожидания пожилая женщина хотела поговорить, поделиться своей тревогой.

– Я думаю, она где-то задержалась. Правда, она очень обязательная, никогда не заставляла меня страдать. Она очень чуткая и очень ранимая. Только с виду такая взрослая, а на самом деле сущий ребенок. Прячется за бабушкину спину от всех невзгод, обожает пирожки, которые я стряпаю, боится темноты и уколов. Она бережет меня, никогда не показывает своего плохого настроения. Если ее кто-то обидит, она придет домой, включит музыку, распустит свои длинные волосы и начинает танцевать. Оленька очень красиво танцует. Она, когда совсем маленькой была, в кружок танцев ходила. Все ее грамоты у нас дома развешаны. Я вот только не пойму, почему она так сильно задерживается.

Неожиданно пожилая женщина замолчала и после паузы испуганно спросила:

– Простите, милая девушка, а вы кто?

– Я ее подруга.

– Вы учитесь вместе с Оленькой в институте?

– А Оля учится в институте? – опрометчиво спросила я.

– Она защищается в этом году. На красный диплом идет. Ее все преподаватели хвалят; Очень умная девочка. На бесплатном отделении учится. Сама поступила, без всякого блата. А еще она в торгово-производственной фирме подрабатывает. Получает неплохо, потому что трудится не покладая рук. Ее на работе ценят. Она с прошлой зарплаты мне новое платье купила и босоножки. Очень даже удобные. А вы ее откуда знаете?

– Мы с ней у института познакомились, – соврала я и, не попрощавшись, бросила трубку.

Я опустилась на пол, обхватила колени руками и заревела. Кто-то потряс меня за плечо. Это был Юрий. Он подсел рядом и положил свою голову мне на плечо.

– Вика, что происходит? Почему ты не спишь? Может, ты мне все-таки расскажешь, что произошло?

Я моментально успокоилась и посмотрела на мужа любящим взглядом.

– Юрец, если ты когда-нибудь полюбишь другую женщину, я просто умру.