Катализ - Скаландис Ант - Страница 88

88

А Катя сидела возле Женьки на коленях и расстегивала ему воротник рубашки.

– Он жив, Андрей, – выдохнула она. – Врача! Скорее!

Черный бросился к улице и в этот момент Женька прохрипел:

– Все равно завтра буду в Норде.

– Перестань, глупый, не говори сейчас ничего.

– Ерунда, – улыбнулся Женька через силу. – Ну, как тебе мой безумный поступок?

– Молчи, молчи, – повторяла Катя.

Вернулся Черный.

– Спокойно, Жека. Сейчас будет врач.

– Ты скажи ему, – попросил Женька, – что мне умирать нельзя.

Понимаешь, никак нельзя. Если умру, Брусилов их всех передавит.

Собственными руками передавит. А они же еще дети, придурки…

– Что ты несешь, Жека? – строго сказал Черный. – Да тебя любой фельдшер вылечит. И мы с тобой еще бессмертными станем. Ты же сам всегда говорил: за семьдесят-восемьдесят лет, что нам отпущены, неужели не откроют секрет вечной жизни?

– Верно, – прохрипел Женька. – А завтра – в Норд.

– А завтра в Норд, обязательно, – согласился Черный, хотя оба они прекрасно знали, что черепно-мозговые травмы, даже у вакцинированных, лечатся очень и очень не быстро.

– Слушай, Рюша, ты знаешь…

– Да замолчи же ты, замолчи! – взмолилась Катя.

Женька с трудом глотнул, потом слегка повернул голову и сплюнул кровь. И Черный вдруг увидел неправдоподобно большую трещину в Женькином черепе.

– Догадайся, Рюша, – проговорил Женька, – чем заканчивает Борис свою «Хронику».

– Каким-нибудь театральным выстрелом в последнего негодяя? – предположил Черный, ощущая всю неуместность подобного разговора. – Или философским рассуждением с афоризмом в конце о бесплодности всех наших надежд?

– Не угадал, Рюша. Ты прочти. И тогда поймешь, за что я люблю этого парня. Он оптимист. И без него в моих фильмах была бы одна чернуха. Я ни во что не верю. Понимаешь? А он верит.

И Женька замолчал.

А Черный не думал про Бориса и его книгу. Черный думал про Женьку.

Конечно, его еще могут спасти. Но если не спасут, он все равно будет завтра в Норде. И ни Черный, ни Катя действительно ничего не скажут Брусилову. На всякий случай.

Женька как член секретариата Всемирного Совета творческих деятелей имеет право на сиброкопию, и, может быть, завтра в Норде с ними вместе будет пить и веселиться Женькина копия, совсем свеженькая, сделанная неделю назад. И все будет здорово. Но только Черный ведь не сможет забыть ни эту площадь, ни этот оскверненный памятник, ни этих подонков, ни эту кровь на каменных плитах, ни эту трещину в черепе… Он будет помнить. И будет пить весь праздник. И когда-нибудь он обязательно расскажет обо всем новому Женьке.

Когда-нибудь. А сейчас думать об этом было страшно. Страшнее всего.

Из книги Бориса Кальтенберга «Хроника последнего утра»

5 марта 115 года ВК. 11.00 по Гринвичу

На набережной возле порта гремела музыка. Целые толпы веселящихся жителей изо всех ворот стекались сюда. Первым делом по традиции подходили к морю и бросали в воду оружие. А потом окунались с головой в прекрасный Праздник возвращения солнца. И праздник кружил людям голову. И головы в нем теряли. Повсюду рвались ракеты, шутихи, петарды. Искрились бенгальские огни. Конфетти летело дождем, и огромные белые снежинки парили в морозном воздухе. А снег под ногами был утоптан до твердости и блеска выложенного мрамором проспекта. На нескольких только что собранных сценах выступали циркачи, музыканты, танцовщицы. Мелькали в толпе расторопные, но чопорные официанты во фраках с подносами, полными напитков и кушаний. По серым волнам сплошь в огнях скользили быстроходные глиссеры. Чертили в небе узоры яркие светящиеся авиетки.

– Здорово! – сказал Женька.

– Еще бы! – ответила Ли.

– Слушай, я вот только никак не пойму, чему они все так радуются, Ли? Ну, сделали искусственный оранжит. Ну, старик Игнатий преставился. А в целом-то все по-старому. Верно?

– Дурачок, – ответила Ли в своей излюбленной манере, – тебе этого не понять. Они же день встречают, Новый День! Пойдем-ка к Нурвику.

Там должны быть ваши.

И тогда они вышли к пирсу, шум и сверкание праздника остались в стороне, за высоким торосом, а здесь лишь шелестели ленивые волны, перекатывая льдистое крошево, да светила слабыми, рыжими и уже ненужными огнями старенькая лоханка Билла Нурвика. На пирсе в форменной куртке экспедиции стоял Черный и рядом с ним Катя, похожая в своей шубке на белого медвежонка.

– Идите сюда! – закричал Рюша. – У нас есть, что выпить.

И Женька поднял Крошку Ли на руки, а ее уже много лет никто не носил на руках, и теперь она смеялась, счастливая, а Женька тоже смеялся и легко бежал по рыхлому снегу к пирсу.

На палубе «ледового башмака» Эдик откупоривал шампанское. Черный, Катрин, Нурвик, даже Шейла – все держали в руках бокалы.

– За наступление дня! – провозгласил Черный.

Из-за тороса появился Конрад со всею шумной разноязыкой компанией ученых и журналистов. Крошка Ли принялась показывать и объяснять Женьке, кто есть кто на этом невиданном симпозиуме, и они уже разобрались почти со всеми, когда Черный вдруг крикнул:

– Смотрите!

Сверху, от стен города по заснеженному склону, перепрыгивая со льдины на льдину, сбегали Брусиловы. Все четверо были в пляжных костюмах, смуглые, стройные, волшебно красивые на фоне сверкающего золотом снега. И с ними была Светка.

Веселая, радостная, обманувшая смерть Светка Зайцева в одних блестящих трусиках на кнопках.

– Айда купаться, ребята! – закричал Брусилов, и, дружно высоко подпрыгнув, они все пятеро с хохотом и визгами побежали вдоль пирса к воде.

И тогда над белой безбрежностью океана показалось солнце – огромный оранжевый шар с южного края небес, и снег заискрился, и льдины заиграли всеми цветами радуги, и день настал.

Москва – Владимирская губерния – Сочи – Дубулты, 1983 – 1987