Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 67

Контролировали мы реальную ситуацию в стране? Мне казалось, что нет. Ясень считал, что в какой-то мере, а Тополь философски отвечал на этот вопрос, что если б не мы, все было бы еще хуже, гораздо хуже… Кто из нас выполнял какие функции, решалось по ходу дела. Права были у всех равные, решения принимались коллегиально. Некоторое преимущество ощущалось только за Ясенем. Все-таки он был отец-основатель, персональный избранник и ставленник Дедушки. А вообще никакой субординации не существовало. Для некоторого упорядочения и еще одного уровня конспирации мы присвоили себе номера, означавшие не более чем последовательность вступления в организацию: Ясень был Первый, я – Второй и так далее.

Надо заметить, только Четвертый, то бишь Кедр, занимался работой по специальности. Его психология была для нас в то время, быть может, важнее всего остального. Ведь интуитивный набор людей, разумеется, не годился при формировании среднего и нижнего звена организации. Здесь-то и потребовались психологические тесты. Плюс к тому, под руководством Кедра целая группа молодых талантливых психологов работала над созданием различных программ для практического применения. Темы были, например, такие: установление контактов с людьми из высших эшелонов власти, вербовка рядовых агентов, адаптация прошедших войну и адаптация прошедших зону, психология толпы, воспитание детей в условиях обострения конфликта поколений…

Таким образом юные психологи Кедра оказались частично втянутыми в наши проблемы на очень серьезном уровне, их уже трудно было назвать просто исполнителями. Так появились первые "полупричастные" (деепричастные, как шутил Тополь), термин, конечно никому не понравился. И Ясень распорядился ввести понятие "категория причастности". Мы пятеро стали принадлежать к высшей категории. А банда кедровских психологов, зам Тополя по секретной части, сестра Ясеня и еще несколько человек были отнесены к первой категории. С каждым годом градация по категориям становилась все сложнее. В сегодняшней нашей системе их уже пять. А впрочем, какая разница? Как быстро любое дело обрастает рутиной! Как быстро.

А меж тем в конце того года я действительно забеременела.

Глава пятая

На день рождения и на Новый восемьдесят девятый год я уже не пила шампанского. Только соки. Курить, естественно, бросила, ну, и "излишества всякие нехорошие" тоже пришлось временно забыть. Так что, по старым моим понятиям, никаких радостей в жизни не осталось. Однако на самом-то деле настроение было на редкость отличное. Впервые за последние семь лет я встречала Новый год бодро и оптимистично. Как в детстве. Вместо взрослых радостей у меня теперь снова на первом месте были радости детские. И главная среди них – радость ожидания, предвкушения. Словно и впрямь вот тут, в уголке под елкой ждет меня мой главный подарок в праздничной, шелестящей, искрящейся упаковке. И надо только встать, подойти, развернуть его – и… Я сразу стану мамой, на свете появится крошечный, смешной, похожий на меня и на Сережу человечек.

Мы сделали друг другу подарки и действительно положили их под украшенную елку, и елка была настоящая, пушистая, пахнущая лесом, морозом, мандаринами и давно прошедшими счастливыми годами. Но в этом ностальгически-горьковатом аромате уже отчетливо ощущался тонкий привкус надежды, мечты, наступающей весны, завтрашнего счастья. Мы оба прекрасно понимали это, но боясь сглазить, Сергей не рискнул дарить мне что-нибудь для будущего ребенка, даже в написанных к празднику стихах он суеверно не упомянул о малышке ни единым словом.

Однако зря он так боялся сглазить. Никакого сглаза на свете не существует. Впрочем, точно так же, как и пресловутой улыбки Фортуны.

Уже в конце января открылось кровотечение и меня увезли в Кунцево на скорой. Я провалялась там три недели, как дура. Даже читать не было никаких сил. Если не смотрела телевизор, значит просто лежала, уставясь в потолок. Хваленые эскулапы из "кремлевки" со всем их арсеналом импортной химии и техники помочь не смогли. Сделали чистку. Не скажу, что это уж очень больно. Физически. Но морально… В общем, веселенькая история.

Сергей встретил меня и сказал:

– Не расклеивайся. Все еще будет хорошо. Я говорил с врачами. Ты обязательно родишь. С первого раза сегодня у многих не получается. Со второго легче, правда. Это стандартная ситуация…

Я слушала его и не слышала. Мне было абсолютно на все наплевать в тот момент. Жизнь стала вдруг бесцветной, бессмысленной, нелепой. Зачем рожать? Все равно убьют. Все равно. Из этих, сегодняшних младенцев, никто не умрет своей смертью. Никто. Разве что от болезни… Рожаем, убиваем, опять рожаем, опять убиваем – непоследовательно как-то. Глупо. Уж лучше просто убивать. Вот такие кургузые, неуклюжие, мрачные мысли кружились в голове, сталкивались, разлетались. Гудели назойливо. Озлобляли.

А дома Сергей спросил прямо (разгадал он, что ли, мое угрюмое молчание?):

– Ты что, не хочешь больше рожать?

– Не хочу.

– Почему?

– Не хочу и все!

– Извини, я не прав. Сейчас, конечно, не надо все это обсуждать. Ну, не хочешь – не будем разговаривать.

– Как это не будем разговаривать?! – Я аж подпрыгнула. – Я уже намолчалась там в этих белых стенах! Чуть с ума не сошла. Как раз я очень хочу с тобой поговорить. И именно о том, что случилось. О самом главном. Я не буду больше пытаться рожать. Я для этого не предназначена.

– С чего ты взяла, дурашка?

Он, кажется, еще пытался шутить.

– Я очень долго там лежала одна. Лежала и думала. А когда очень долго думаешь, и никто тебе не мешает, начинаешь понимать удивительные вещи. И я поняла. Ошиблась та армянская тетка. Ошиблась. Понимаешь? Это ведь я только с виду обыкновенная девчонка. А на самом-то деле разве я девчонка?

– А кто же ты?

И этот вопрос был с подколкой, но я видела: ему уже становится не до шуток.

– Сказать?

– Скажи.

Господи, что я собиралась ему сказать? Это был очень странный разговор: я произносила несколько слов и совершенно не представляла себе, о чем буду говорить дальше, чем закончу и к чему вообще это все. Словно катала давно забытую программу. Выезжаешь на лед под звуки с трудом узнаваемой музыки и рассуждаешь так: "Ну, ладно первые три элемента я точно знаю, а дальше как-нибудь само собой все вспомнится." И ведь вспоминалось. Словно и не я танцевала, а кто-то другой за меня. А сейчас – словно не я говорила…

– Сказать?

– Скажи.

– Одни люди предназначены для того, чтобы производить на свет новых, а другие – наоборот. Я – из второй категории. Не хочу никаких детей, никакой нормальной семьи и спокойной жизни. Все равно так жить не сумею. Я только одно могу и только этого теперь хочу – у-би-вать.

– Кого? – ошарашенно выдохнул он.

– А кого угодно! Ну, то есть, кого ты покажешь, или Дедушка, кого я сама сочту нужным убить, гэбэшников, цээрушников, бандитов, всю эту сволочь, хрен знает сколько их развелось, убивать некому. А я умею. Хорошо умею. В общем каждый должен заниматься своим делом.

Тут я даже сама немного удивилась тому, что сказала, но мне начал нравиться этот эпатаж, я стала входить во вкус и, наверно, произнесла бы большую пламенную речь, да только Сергей моих ужасов смертных нисколько не испугался, а даже напротив – как бы успокоился. Он все никак не мог въехать, что со мной, а теперь вот понял.

Улыбнулся, обнял за плечи, прижал к себе. И тихо сказал:

– Девочка, я знаю. Я знаю как это бывает. У меня тоже случаются приступы озверения. Но запомни: не для того я вытаскивал тебя из этого гадючника, не для того повышал твою квалификацию в Израиле, не для того мы создали команду и нашли уже пятерых замечательных ребят – не для того, чтобы теперь я позволил тебе работать заурядным киллером. Ну, умеешь ты убивать. Нашла чем хвастаться! По-моему, ты трахаться умеешь еще лучше, чем драться и стрелять. Так, может, лучше этим займешься? На первую древнейшую профессию спрос не снизился. Даже наоборот: сексуальная революция – одна из главных составных частей перестройки. Тебя как специалиста экстра-класса теперь оценят и будут платить щедрее прежнего. Разве это не приятней, чем ножи кидать под пятое ребро? А? Что ты молчишь?