Заговор посвященных - Скаландис Ант - Страница 56

7 июня, среда – Отключились накануне уже засветло, так что разбуженный через два часа будильником, я был еще полновесно пьян. «Хэннеси» плескался во мне ароматными волнами, и пришлось применить весьма сильные средства, дабы не дышать на учителей в Андрюшкином лицее, куда теперь надлежало идти мне. Да, именно идти, за руль решил не садиться – уж слишком мне было хорошо. А на обратной дороге с пьяных глаз надумал развлечь сына, и мы вдвоем жгли по всем дворам тополиный пух. А жарень стоит уже вторую неделю, сухое все, в общем, чуть не спалили какую-то помойку, а заодно и халупу, к которой она притулилась. Я бегал в ближайший ларек, и мы тушили начавшийся пожар двумя двухлитровыми бутылками «Бонаквы». Во, смеху-то было! Андрюшка страшно доволен остался. Потом всякие звонки начались. Много звонков. Но писать про них неинтересно. А вечером на Бульваре (в отсутствие Гоши, который гудел у себя в академии), мы устроили легкую репетицию завтрашней большой пьянки. Бухтияровы, молодцы, притащили к моему джину целый мешок льда, а Сашка Пролетаев – два пузыря тоника прямо из морозилки. В общем, было здорово. Дома подбивал Белку на повторение вчерашнего, но она – без всяких обид – просто пожаловалась на усталость. Неужели мы полностью помирились?

8 июня, четверг – На удивление светлая голова и яростное желание работать. Завтрак без всякого спиртного, две страницы текста с огромным удовольствием, а потом… Женька Жуков звонит прямо в дверь. Ну, думаю, началось. «Пошли. Прогуляемся немного». Очень хотелось послать его, предчувствие в душе гадкое было, но я уже понял, что этот Причастный высшей категории под номером «три» или «четыре» (черт его знает, какой у него там сейчас номер!) в мою судьбу всегда вламывается, как смерть с косой, и трусливо суетиться, мельтешить перед ним, а тем более сопротивляться его носорожьему натиску не только глупо, но и опасно. Я быстро собрался и вышел. Отъехали мы недалеко. На его машине. Встали на Чистых прудах, закурили, и Женька начал почти допрос:

– Почему ты не послушался Тополя?

– Я никого не собираюсь слушаться, я приехал жить в свой родной город. Мне разрешили делать все, что я захочу. Я и так уступил вам, я взялся писать заказной, не мною придуманный роман. Но я уже влез в него по уши, и закончу работу. А во всем остальном, ребята, идите-ка вы…

– Ответ принят, – процедил Жуков, не глядя на меня. – А почему ты пьешь, как лошадь? Анжей сказал мне, что ты просто взломал внутреннюю систему защиты организма, и теперь планомерно гробишь себя.

– Возможно, – нехотя согласился я.

– Вызвать тебе Вербу?

– Не надо. Я должен дописать роман в этом состоянии. Мне совсем чуть-чуть осталось.

– Хорошо, дописывай. Но все-таки, почему ты пьешь? Тебе плохо?

– Посмотри мне в глаза.

Он посмотрел. Нет, не издевается.

– Заботливый ты наш, – сказал я. – А то ты не видишь, как мне плохо.

– Уходит любовь? – спросил он на полном серьезе.

– С каких это пор Причастные стали бросаться высокими словами. Что ты знаешь о любви, психолог? Не больше, чем я. Не больше, чем все остальные. Что такое любовь, даже двое, между собой, почти никогда не умеют договориться. О чем ты, Женька? Ты можешь спеть красивую лирическую песню об умирающем чувстве, а можешь смачно выругаться и сплюнуть под ноги, резюмировав: «Депрессняк». А речь-то будет идти об одном и том же.

– Хорошо, – сдался Жуков, – без лишних слов. О чем идет речь?

– О том, что если я не буду пить, я уйду от Белки.

– Уходить не надо. Это действительно плохо. И ты уверен, что эти запои, это беспробудная гульба на Бульваре спасает Вашу семью?

– Уверен, Кедр.

– Хорошо, – еще раз сказал он. – А ты хоть знаешь, кто сейчас президент этой страны.

– Хватит называть мою страну «этой»! Президент России сегодня… – я запнулся, я чуть не сказал «Ельцин», потом вспомнил всю эту помпезно-картонную весеннюю инаугурацию и ответил честно. – Мне наплевать, кто у нас президент. Все равно последний год живем…

Женька выдержал долгую паузу и подвел черту:

– Все. Отдыхай. – Потом добавил. – Дай мне позвонить с твоей трубки, у меня аккумулятор разрядился.

«Чушь какая-то», – подумал я. Но трубку дал.

И вот буквально в эти минуты, пока Женька занимал мой номер, подонок и отморозок Сергей Зеварин, наткнувшись на короткие гудки, перезвонил мне домой. Оказывается, по его понятиям, я остался ему каких-то денег должен, то ли двести долларов, то ли сто пятьдесят. Он спрашивал абсолютно серьезно, похоже, даже без всякого задания от своей конторы. Он просто не хотел терять последнего кусочка с моего стола. Но главное, что все это он с удовольствием и в подробностях выложил Белке. Дальнейшее в комментариях не нуждается. «Ты все еще общаешься с этим недоумком, с этой плесенью?!» – вопросила моя жена с порога. И я оставил всякие надежды на примирение еще на добрую неделю.

Удивляюсь, как я дотерпел до вечера! Впрочем, знаю: мне безумно хотелось нажраться, но не в одиночку, а вместе со всеми, я должен был прийти в компанию трезвым. Вот в чем дело. Мне хотелось оттянуться по-настоящему. Как в юности.

Что я и исполнил ближе к ночи в лучшем виде. Просто в рекордном варианте.

Чем еще был наполнен этот день, и вспоминать не стану. Потому что ночь выдалась потрясающая.

На бульваре гулял Гоша, пили почти горячую водку с почти горячим томатным соком (про лед почему-то все дружно забыли), зато и сока и водки было много, а когда все закончилось, Пролетаев побежал в магазин за добавкой. Но и там продавалась водка с температурой окружающего воздуха, то есть плюс тридцать два. Некоторые считают, что в жару много не выпьешь. Полная ерунда! Едва не закипающая «кровавая Мэри» легко опрокинулась в наши желудки, лишь возбудив новые желания. И тогда Гоша позвал всех к себе, благо жена его Нелли и сын Вася были в отъезде. Многие возражали. Гоша уговаривал. В итоге не удалось уговорить лишь двоих: Владимира Ивановича (у него Лиза болела) и мою Белку (у нее, наверно, душа болела). Недопустимо язвительный тон? Но я, правда, обиделся: ведь Белка возражала сильнее прочих. На то, чтобы я отвел домой собаку (как поступил, например, Олег), не согласилась. Ушла сама и просила вернуться пораньше. Ну, я и вернулся. Так рано я еще никогда не возвращался – в четыре утра.

Но я же говорил: мне вдруг захотелось оторваться по полной программе. Специально употребляю этот молодежный штамп. Хотелось расслабиться и загулять именно по-молодому. Понятно, что Белке это не нравилось. Пока Олег отводил своего далматина Фари, а Ваня – овчарку-переростка Стендаля мы отправились с Гошей к нему на кафедру за чудесным армянским коньяком домашнего розлива. Привез какой-то слушатель в качестве подарка огромную бутыль и оставалось в ней еще литра три. Так что мы с Гошей напиток, конечно, продегустировали прямо там, в кабинете. Оценили тонкий букет (после изрядной дозы водки с томатным соком!) и в обнимку с бутылью вернулись к женщинам на Бульвар. Вот тут оно и случилось.

Армянский коньяк оказался волшебным. Я вдруг совершенно другими глазами посмотрел на Ланку Рыжикову. Она улыбнулась, увидев нас, откинула челку со лба и стала как две капли воды похожа на ту самую свою фотографию. Впервые за полгода. Я просто онемел от восторга.

Ну, а дальше вся пьяная компания завалилась к Гоше домой. И там было по-настоящему здорово. Коньяк выдули весь, виски, правда, не тронули. А стояло его в баре – хорошего, настоящего, – немерено. Зато еду смели полностью и вылакали до капли всю водку из холодильника. Курить выходили на лестницу босиком, наслаждаясь прохладным каменным полом, ведь температура так и не опустилась ниже тридцати. А уж какая была температура у меня в крови!.. Мы же музыку врубили и танцевали всю ночь, как школьники, грамотно чередуя быстрые танцы и медляки, меняясь партнершами, вновь присаживаясь к столу и наливая, а затем вновь вскакивая и окунаясь в горячую стихию движений.

Гоша, отпустив тормоза, беззастенчиво клеился к Арине, благо Дима отсутствовал; Сашка – более скромно, но тоже недвусмысленно приглашал все чаще Ланку Бухтиярову под ядовитые шуточки законного мужа и своего друга Вани, а я…