Яд древней богини - Солнцева Наталья - Страница 74

– Зачем? – поник Серебров.

– Чтобы вы узнали все и запечатлели ее в своем сердце! Она хотела оставить свой огненный знак в вашей душе. Она ушла, чтобы вернуться. Она будет искать вас вновь. Чтобы осуществить то, чего ни вы, ни она не испытали в полной мере.

– Боже… Но почему она мне не открылась?

– А вы бы поверили? – горячо воскликнула Ева.

Игнат Николаевич промолчал, подавленный ее правотой.

– Я люблю ее, – прошептал он. – Всегда любил. Не как дочь, и это лишало меня рассудка. Я хочу быть с ней.

– Несмотря на то, что Карина – убийца? – не удержался Всеслав.

– Вам ведомо, какие силы нас соединяют? – без обиды произнес Серебров. – Существует необъяснимое. Любовь… она не приемлет условий… и преодолевает все, даже смерть. Любое зло сгорает в ее огне.

– Дай-то бог! – вздохнул сыщик. – Вы верите в оборотней?

Господин Серебров поднял на него измученные глаза:

– Я потерял веру во что бы то ни было. Я не хочу, не могу больше верить никому и ничему. Я буду просто ждать.

Заключение

Смирнов написал подробный отчет о проделанной работе и вручил его Гордею Рудневу вместе с копиями писем, справкой, составленной экспертом, фотографиями и металлической коробочкой с ядовитым порошком.

– Прежде, чем вы углубитесь во все это, – сказал он, – ответьте на один вопрос. Не посещала ли ваша мама оздоровительный центр «Анастазиум»?

Руднев надолго задумался.

– Она обращалась в какой-то центр, хотела подлечить нервы. «Анастазиум»? Не припоминаю.

– Кажется, обращалась, – вмешалась Ирина, жена Руднева. – Она и меня приглашала туда. Но я все никак не могла выбрать время. А что?

Смирнов пожал плечами.

– Последний штрих! – усмехнулся он. – Читайте.

– Вы считаете дело раскрытым? – не решался притронуться к бумагам Руднев. – Окончательно? Моей семье… ребенку больше ничего не угрожает?

– Думаю, вы можете успокоиться.

Рудневы занялись чтением. Когда они закончили, в гостиной их комфортабельной квартиры уже стемнело. Сыщик терпеливо ждал, стоя у открытого окна – он курил и любовался зажигающимися огнями города. Гордей Иванович, потрясенный, подошел к нему.

– Их действительно нашли мертвыми, Карину Сереброву и Межинова? Что же будет?

– Скорее всего, дело закроют. Убийство и самоубийство на почве ревности – вот как истолкуют происшедшее. Наказывать некого, следовательно, постараются замять скандальный факт. Милицейский начальник все-таки… честь мундира и прочее. Ну, вы понимаете.

Руднев кивнул.

– Мне нечего сказать. Как моя мать позволила себе впутаться в эту дикую историю?

– Не нам ее судить, – ответил Всеслав. – Я не обвинитель, я – сыщик.

– Да, конечно… А куда девать ядовитый порошок?

– Положить в еще один контейнер и закопать в лесу, глубоко-глубоко. Сделаем?

– Обязательно.

От Рудневых он поехал домой. Ева испекла клубничный пирог. Они решили устроить чаепитие по случаю успешного расследования.

– За дело, которое раскрылось само собой! – воскликнул Смирнов, поднимая чашку с зеленым чаем.

– Ты Локшинову ничего не станешь говорить? – спросила Ева.

– Нет. Зачем? Чтобы он обрел дочь и тут же потерял ее навсегда? О! До меня только сейчас дошел смысл слов, которые произнесла Мавра при расставании с ним: «Через тебя пришло то, что должно было спать во мраке». Ты поняла, о чем она?

– О Карине. Жестоко… Может быть, отдавая девочку, она надеялась оградить ее от зла? Но зло пришло вместе с ней. – Ева помолчала. – А впрочем… это не нашего ума дело. Нам бы со своими проблемами разобраться. Как быть с Ершовым, например?

– Он знает, что Карина мертва. А остальное его не касается, – твердо сказал сыщик. – И вообще, я в очередной раз убедился: все зло на земле – от неспособности быть счастливым. Реализуйся Карина как любящая и любимая женщина Игната Сереброва, возможно, и не было бы всех этих убийств. «Локуста» так и не проснулась бы в ней.

– Ой ли? Не забывай, что Карину предали в самом начале ее пути. Мавра, которая должна была направлять и помогать ей, отказалась от дочери. Испугалась? Не захотела ребенку «черной судьбы»? Этого мы до конца не поймем. Карина вынуждена была двигаться на ощупь, на свой страх и риск… как слепец. Ее письма к отцу – жест безысходности. То, что она не могла больше держать в себе, выливалось на бумагу: правда, вымысел, мечты, воспоминания… Время вынесет всему этому свой приговор – разрушение и забвение. Всему, кроме любви. Хотя, возможно, ты прав: не влюбись Карина в своего «отца», она не стала бы мстить. И вообще… зачем она приходила, жрица Гулы? Этого мы не узнаем.

Смирнов молчал. Он думал о неиссякаемой щедрости жизни, которая всегда несет в себе нечто, делающее ее прекрасной.

Ева вышла на балкон. Великий город лежал перед ней. Далеко в темном небе вспыхивали зарницы.

Лето вошло в силу, перевалило за середину и пошло на убыль. В зелени садов и парков появилось первое осеннее золото. Жаркие, спелые краски сентября сменило ненастье – затяжные дожди, слякоть. Незаметно подкралась зима: уже в ноябре земля покрылась снежной порошей, а там и морозец грянул. Запели нескончаемую песню метели…

Ранними зимними вечерами господина Сереброва неудержимо тянуло из дому. Он сам садился за руль, чтобы не шокировать водителя, и ехал на кладбище. Пробирался по снегу к двум могилам – Зои Серебровой, Карины Серебровой. У последней он стоял и стоял, глядя на звезды. Он не чувствовал, что Карина ушла. Она – где-то рядом…

Между сугробов поджидала одинокого посетителя большая черная собака. Ее шерсть серебрилась в лунном свете, глаза сверкали… Над горизонтом низко висела, сияла легендарная звезда Сириус.