Очарованный принц - Соловьев Леонид Васильевич - Страница 29

Уже сотни хитроумных способов выманить у менялы шесть тысяч таньга были придуманы и отвергнуты. «Обольстить его призраком ложной выгоды? – размышлял Ходжа Насреддин. – Или напугать?..»

И вдруг с головы до пят его прожгло мгновенным пронзительным озарением. Вот он – верный способ открыть денежную сумку менялы! Все сразу осветилось, как под белым блеском летучей молнии; сомнения рассеялись.

И такова была жгучая сила этого озарения, что она передалась от Ходжи Насреддина на другой конец города, в дом купца. Меняла беспокойно заворочался под одеялом, засопел, зачмокал толстыми губами, схватился за левую сторону живота, где всегда носил свою сумку.

– Уф! – сказал он, толкая локтем жену. – Какой нехороший сон привиделся мне сейчас: будто бы я, оступившись, упал с лестницы в кормушку с овсом, и меня вместе с моей денежной сумкой сожрал какой-то серый ишак. А потом ишак изверг меня в своем навозе, но уже без сумки – она осталась у него в животе.

– Молчи, не мешай мне спать, – недовольным голосом отозвалась жена, думая про себя: «Прекрасному Камильбеку, конечно, никогда не снятся такие дурацкие, такие неприличные сны!» Мечтательно улыбаясь, она устремила взгляд па розовевшее в лучах восхода окно, за которым начиналось утро, полное для каждого своих забот – и для нее, и для менялы, и для прекрасного Камильбека.

Глава двенадцатая

Но самые большие хлопоты и заботы принесло это утро Ходже Насреддину.

Оставив одноглазого вора в чайхане, он с первыми лучами солнца отправился в дальний конец базара, где торговали старьем. Там по дешевке он купил ветхий потертый коврик, пустую тыкву для воды, старую китайскую книгу, посеребренное зеркальце, связку бус и еще кое-какую мелочь. Затем по берегу Сая он вышел к мосту Отрубленных Голов.

Этот мост назывался так страшно потому, что здесь в прежние времена обычно выставлялись на высоких шестах головы казненных; теперь, по ханскому повелению, шесты с головами водружались на главной площади, чтобы их видно было из дворца, а мост, сохранив от минувшего только зловещий титул, перешел во владение гадальщиков и предсказателей.

Их всегда сидело здесь не меньше полусотни – этих мудрых провидцев сокрытых предначертаний судьбы. Наиболее почитаемые и прославленные занимали ниши в каменной ограде моста, другие, еще не достигшие таких высот, расстилали свои коврики возле ниш, третьи, самые младшие, размещались где попало. Перед каждым гадальщиком лежали на коврике различные магические предметы: бобы, крысиные кости, тыквы, наполненные водой из вещего источника Гюль-Кюпар, черепаховые панцири, семена тибетских трав и многое другое, необходимое для проникновения в темные глубины будущего. У некоторых, из числа наиболее ученых, были и книги – толстые, растрепанные, с пожелтевшими от времени страницами, с таинственными знаками, вселявшими в умы непосвященных страх и трепет. А самый главный гадальщик имел даже, по особому дозволению начальства, человеческий череп – предмет жгучей зависти всех остальных, Гадальщики строго делились по отдельным видам гадания: одни занимались только свадьбами и разводами, другие – предстоящими кончинами и проистекающими из них наследствами, третьи – любовными делами, областью четвертых была торговля, пятые избрали для себя путешествия, шестые – болезни… И никто из них не мог пожаловаться на скудость доходов: с утра до вечера на мосту Отрубленных Голов толпился народ, к закату солнца кошельки гадальщиков полновесно разбухали от меди и мелкого серебра.

Ходжа Насреддин подошел к самой большой нише, которую занимал главный гадальщик – хилый старик, до того высохший и костлявый, что халат торчал на нем какими-то углами, а череп, лежавший на коврике перед ним, казался снятым с его собственных плеч. Смиренно поклонившись, Ходжа Насреддин попросил указать место, где позволено будет ему расстелить коврик.

– А каким же гаданьем думаешь ты заняться? – сварливо осведомился старик.

Гадальщики повысунулись из ниш, прислушиваясь к разговору. Их взляды были недоброжелательны.

– Еще один! – сказал толстый гадальщик слева.

– Нас и так собралось на мосту слишком много, – добавил второй, похожий на суслика, с вытянутым вперед лицом, с длинными зубами, торчавшими из-под верхней губы, прихватывая нижнюю.

– Вчера я не заработал и десяти таньга, – пожаловался третий.

– И лезут еще новые! Откуда только они берутся! – добавил четвертый.

Иного приема Ходжа Насреддин и не ждал от гадальщиков, поэтому заранее приготовил умягчительные слова:

– О мудрые провидцы человеческих судеб, вам нечего бояться моего соперничества. Мое гадание совсем особого рода и не касается ни торговли, ни любовных дел, ни похорон. Я гадаю только на кражи и на розыск похищенного, но зато в своем деле равных себе, скажу не хвалясь, еще не встречал!

– На кражи? – переспросил главный гадальщик, и вдруг все его кости под халатом заскрипели, затряслись от мелкого смеха. – На кражи, говоришь ты, и на розыск похищенного? Тогда садись в любом месте – все равно ты не заработаешь ни гроша!

– Ни одного гроша! – подхватили остальные, вторя костяному смеху своего предводителя.

– С твоим гаданием в нашем городе нечего делать, – закончил старик. – В Коканде воровство изведено с корнем; для тебя лучше было бы уехать куда-нибудь в Герат или Хорезм.

– Уехать… – опечалился Ходжа Насреддин. – Где возьму я денег на отъезд, если у меня в кармане всего лишь восемь таньга.

Вздыхая, с угнетенным видом, он отошел в сторону и расстелил на каменных плитах коврик.

А базар вокруг уже шумел полным голосом: лавки открылись, ряды загудели, площади всколыхнулись. Все больше людей стекалось на мост – купцов, ремесленников, бездетных жен, богатых вдов, жаждущих обрести себе новых мужей, отвергнутых влюбленных и различных молодых бездельников, томящихся в ожидании наследства.

И закипела дружная работа! Будущее, всегда одетое для нас в покровы непроницаемой тайны, здесь, на мосту, представало взгляду совсем обнаженным; не было такого уголка в его самых сокровенных глубинах, куда бы ни проникали пытливые взоры отважных гадальщиков. Судьба, которую мы называем могучей, неотвратимой, непреодолимой, здесь, на мосту, имела самый жалкий вид и ежедневно подвергалась неслыханным истязаниям; справедливо будет сказать, что здесь она была не полновластной царицей, а несчастной жертвой в руках жестоких допрашивателей, во главе с костлявым стариком – обладателем черепа.