Гитлер и Сталин перед схваткой - Безыменский Лев Александрович - Страница 70

Сталин: Думаю, вы нас ругать не станете. Прошло 20 лет; мы стали сильнее, и вы тоже. Мы хотим говорить о тех же аэродромах и о военной защите. Ни вашу конституцию, ни органы, ни министерства, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем. Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией. Кроме того, если мы достигнем согласия, то для торгово-экономических дел имеются очень хорошие предпосылки.

Я попросил разъяснить политическую ситуацию и обещал сделать то же самое со своей стороны. Молотов основывался на договоре о ненападении с Германией. Немцы совершили крутой поворот. Мы отнеслись к нему сочувственно, ибо он означал неучастие в войне, хотя бы в нынешней войне. По всем основным вопросам мы достигли согласия, и ныне у нас нет не только вопроса о противоборстве, но и повода для трений. Основа наша прочна. Точно определили границу. Германия занята войной, к которой мы, правда, не присоединились, но думаем о будущем. Одно государство уже поплатилось. Вина здесь англичан, французов и поляков. С Германией наши отношения построены на долговременной основе, с Германией у нас нет также расхождений и в отношении Прибалтийских государств.

Но война ныне разгорается, и нам следует позаботиться о собственной безопасности. Уже исчезли такие государства, как Австрия, Чехословакия, Польша. Могут пропасть и другие. Мы полагаем, что в отношении вас у нас подлинных гарантий нет. Это и для вас небезопасно, но мы в первую очередь думаем о себе. То, что было решено в 1920 году, не может оставаться на вечные времена. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в каком больше оставаться нельзя. Поэтому хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту (разговор шел спокойно, без угроз. О литовцах сказал, что они, возможно, получат Вильно).

После этого я изложил свою точку зрения. Надо констатировать, что теперь мы имеем дело только с СССР и Германией. Поэтому, раз между ними существует договор о ненападении (Молотов поправил: договор о дружбе), то мы не понимаем, о какой дополнительной безопасности может идти речь?

Молотов: мы не можем допустить, чтобы малые государства были использованы против СССР. Нейтральные Прибалтийские государства – это слишком ненадежно.

Я: Но в Балтийском море правят Германия и СССР, и пока у вас дружба с Германией, нас никто не может использовать.

Здесь вмешался Сталин: Англия уже затребовала у Швеции несколько аэродромов и захода нескольких подводных лодок; она легко может втянуть Швецию в войну.

Вернулись еще раз к политической ситуации. Сталин подтвердил, что различие между национал-социализмом и коммунизмом продолжает оставаться. Как поступят с Польшей, сказать точно нельзя; на востоке пограничное урегулирование окончательное. На западе может быть создан протекторат. Если создавать нечто больше, то с Чехословакией следует сделать то же самое. Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся. Когда я сказал – нам нужно соблюдать мирный договор и с Германией, ответ был такой: если не мы, то немцы могут вас оккупировать. Но мы не желаем злоупотреблять. Риббентроп – разумный человек.

Нам нужны Лиепая, Вентспилс; для ваших безработных будет работа (здесь я вставил, что у нас нет безработицы, на что последовало замечание Зотова, что у нас 11 000 безработных). Можете забрать у нас территорию с русским меньшинством, ее нам не поднять. Молотов стал подробно расспрашивать об отдельных меньшинствах, но из этого никаких выводов не делал. Затем Молотов извлек проект. Сталин начал сыпать различными цифрами: 15 подводных лодок и базы для вспомогательных кораблей; 4 аэродрома (между прочим, он заметил, что немцы уничтожили очень много жидов, и удивлялся, почему в Даугавпилсе их так много)…

Затем началось аргументирование. Мой главный аргумент: у общественности должно сложиться впечатление, что это – дружественный шаг, а не навязанное бремя, которое приведет к господству. Коциньш и я привели еще ряд аргументов стратегического и военного характера. Сталин показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами. Он удивился, почему у нас дивизии такие маленькие, и сказал, что через Ирбентский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий. Батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе не смогут действовать…

Аэродромов требуется четыре: в Лиепае, Вентспилсе, у Ирбентского пролива и на литовской границе.

Вам нечего бояться. Содержите 100 000 человек. Ваши стрелки были хороши, а ваша армия лучше, чем эстонская. В Эстонии тоже критиковали договор: 1) одни говорили: измена; 2) другие: спасение; 3) третьи: поживем – увидим…»

Так «миролюбиво» вели себя Сталин и Молотов в октябре. Им нужно было одно: согласие Латвии (а также Эстонии и Литвы) на договор о взаимопомощи и на ввод советских войск в три республики. Оно было получено. Но это был лишь первый шаг.

В мае – июне 1940 года – сразу после разгрома немцами Франции – отношения СССР с Прибалтийскими государствами резко обострились. Москва заявила, что другая сторона не выполняет условий договора. В Москву снова были приглашены руководители трех республик, с которыми состоялся откровенный разговор. Запись беседы В. М. Молотова с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом 14 июня 1940 года гласит:

«Тов. Молотов заявляет Урбшису, что у него имеется весьма серьезное заявление Советского правительства к Литовскому правительству. Читает и затем вручает его Урбшису, подчеркивая при этом, что, в конце концов, нужно серьезно действовать, а не заниматься обменом любезными фразами. Литовское правительство, видимо, до сих пор не поняло всей серьезности положения.

Урбшис обращается к тов. Молотову с просьбой, ссылаясь на чрезвычайно сложный и ответственный момент в жизни Литвы, об отсрочке срока, упомянутого в заявлении Советского правительства.

Тов. Молотов отвечает, что он огласил ему решение Советского правительства, в котором он не может изменить ни одной буквы. Сделанное заявление, подчеркивает тов. Молотов, серьезное и категорическое, изменения и поправки в нем невозможны.

Урбшис спрашивает – сколько предполагается ввести еще сов. войск?

Тов. Молотов отвечает – 3-4 корпуса.

Урбшис просит уточнить – в дивизиях. Тов. Молотов отвечает, что примерно 9-12 дивизий, и поясняет, что Советское правительство хочет создать такие условия, при которых выполнение Пакта о взаимопомощи было бы обеспечено полностью…

Урбшис подает реплику, что Литовское правительство сразу же поняло, что положение серьезное. Тов. Молотов отвечает, что нет, оно этого не поняло. Он допускает и знает, что отдельные лица честно отнеслись к выполнению Договора о взаимопомощи, но Литовское правительство далеко было от этого.

Урбшис ставит вопрос о том, будут ли сов. войска вмешиваться во внутренние дела Литвы. Тов. Молотов отвечает отрицательно, подчеркивая, что это дело правительства. Правительство Советского Союза пролитовское, говорит тов. Молотов, и мы хотим, чтобы Литовское правительство было просоветским.

После краткого совещания с посланником Наткевичиусом Урбшис спрашивает – будут ли требуемые мероприятия перманентными или временными. Тов. Молотов отвечает, что они будут носить временный характер, но, в конечном счете, окончательный ответ на этот вопрос будет зависеть от будущего литовского правительства. Далее тов. Молотов подчеркивает, что вышеупомянутое заявление Советского правительства неотложно и если его требования не будут приняты в срок, то в Литву будут двинуты советские войска, и немедленно.

Наткевичиус спрашивает – если требования Советского правительства будут приняты, то будут ли с Литовским правительством потом согласованы вопросы о сроке ввода соввойск, местах их расположения и т. д. Тов. Молотов ответил лаконично – «да, при условии, если будут приняты все требования и в срок».