Хижина дяди Тома - Бичер-Стоу Гарриет - Страница 68

68

Прошло немало времени, прежде чем Саймон снова вспомнил свою мать. Как-то раз в самый разгар кутежа ему подали письмо. Он распечатал конверт; оттуда выпал длинный локон – выпал и обвился вокруг его пальцев. А в письме было сказано, что мать Саймона Легри умерла и что, умирая, она простила сына и послала ему свое благословение.

Легри сжег и письмо и локон, но глядя, как огонь пожирает их, он внутренне содрогался, думая об адском пламени. С тех пор чем он только ни пытался заглушить в себе воспоминания об этом – попойками, разгулом, богохульством, – ему ничто не помогало. И по ночам, когда среди глубокой тишины Саймон оставался наедине со своей неспокойной совестью, перед ним вдруг вставал бледный призрак матери, он чувствовал, как ее локон мягко обвивается вокруг его пальцев, и, весь в холодном поту, вскакивал с постели.

– Проклятый негр! – бормотал Легри между глотками пунша. – Где он достал эту штуку? Ни дать ни взять тот самый… Уф! Я думал, все забыто, да где тут забыть! Ох, тоска какая! Эмми, что ли, позвать? Она ненавидит меня, да я на это не посмотрю, заставлю ее спуститься вниз!

Он вышел в большой вестибюль, в дальнем конце которого виднелась лестница во второй этаж. И лестница и вестибюль, когда-то пышно убранные, были теперь завалены всяким хламом, заставлены ящиками. Голые ступеньки уходили во тьму. В разбитое полукруглое окно над дверью лился слабый лунный свет. Воздух здесь был затхлый, в нем чувствовалась пронизывающая сырость словно в склепе.

Легри остановился у лестницы и прислушался. Наверху кто-то пел. Как странно и жутко было слышать пение в этом запущенном старом доме! А может, у него просто нервы разгулялись? Тсс!..

Сильный и нежный голос пел песню, излюбленную рабами:

Слезы, слезы,Плач и слезы у престола господня.

– Вот проклятая! Придушить ее мало! – пробормотал Легри. Потом крикнул: – Эмми! Эмми!

Но ответом ему послужило эхо, насмешливо повторившее его зов. А звонкий девичий голос продолжал:

Расстаются навеки,Расстаются навекиМать и сын у престола господня.

Легри поднялся на одну ступеньку и снова замер. Он постыдился бы признаться в этом самому себе, но крупные капли пота выступили у него на лбу, сердце ёкнуло от страха. Ему показалось даже, будто во тьме перед ним мелькнуло что-то белое. Уж не призрак ли это покойной матери?

– Теперь мне ясно одно, – прошептал он, нетвердыми шагами возвращаясь в гостиную, – этого негра надо оставить в покое. Тут без колдовства не обошлось. Иначе с чего бы меня так знобило и прошибало потом! Откуда он взял этот локон? Неужто тот самый? Да нет, не может быть! Ведь тот я сжег, сжег собственными руками. Не из пепла же он возродился!.. Довольно вам спать! – Легри засвистал и топнул ногой на собак.

Но те сонно повели на него глазами и не двинулись с места.

– Сэмбо и Квимбо, что ли, позвать? – продолжал Легри говорить сам с собой. – Пусть спляшут, повеселят меня, разгонят эти черные мысли.

Он надел шляпу, вышел на веранду и затрубил в рог, призывая к себе своих верных приспешников.

Когда Легри бывал в хорошем расположении духа, он часто призывал к себе Квимбо и Сэмбо и, предварительно напоив этих головорезов, развлекался их пением, плясками или дракой – в зависимости от настроения.

Возвращаясь от Тома около двух часов ночи, Касси услышала несущиеся из дома дикие крики, посвист и улюлюканье вперемешку с оглушительным лаем собак.

Она поднялась на веранду и заглянула в окно гостиной. Легри и оба надсмотрщика, вдребезги пьяные, горланили песни, орали, метались по комнате, опрокидывая стулья, и строили друг другу нелепые и страшные рожи.

Касси отвела рукой створку ставни и долго смотрела на то, что творилось в гостиной. Ее темные глаза горели страхом, презрением и яростной злобой.

– Неужели грешно избавить мир от такого мерзавца? – прошептала она.

Потом круто повернулась, вошла в дом с черного хода и, поднявшись по лестнице, постучалась к Эммелине.

ГЛАВА XXXVI

Эммелина и Касси

Касси открыла дверь и увидела, что Эммелина, бледная от страха, сидит, забившись в дальний угол комнаты. Девушка вздрогнула, но, узнав Касси, бросилась к ней, схватила ее за руку и сказала:

– Касси! Как я рада! Я думала, что… Боже мой, если б ты знала, что там делается весь вечер!

– Мне ли не знать! – сухо сказала та. – Я не в первый раз это слышу.

– Касси! Если бы убежать отсюда! Все равно куда: на болота, где змеи, – куда угодно! Неужели нам отрезаны все пути?

– Отсюда только один путь – в могилу, – сказала Касси.

– И ты никогда не пробовала убежать?

– Другие пробовали, а я видела, чем это кончалось.

– Я готова скитаться по болотам, глотать древесную кору. Пусть там змеи! Лучше жить среди змей, чем около этого человека! – волнуясь, говорила Эммелина.

– Многие так думали, – ответила ей Касси. – Но на болотах долго не пробудешь: выследят с собаками, приведут обратно, а потом… потом…

– А что он сделает, если поймает? – Девушка жадно всматривалась ей в лицо, дожидаясь ответа.

– Спроси лучше, чего он не сделает, – сказала Касси. – Этот человек изучил свое подлое ремесло среди пиратов в Вест-Индии. Ты потеряешь сон, если послушаешь, что мне приходилось видеть здесь, и узнаешь, как он похваляется своими подвигами. У меня, бывало, по неделям стояли в ушах вопли его жертв. Ты еще не видела пустырь за поселком, не видела сухое дерево с обуглившимся стволом, а под ним горы золы. Спроси, кого хочешь, что там делалось, и тебе никто не посмеет сказать правду.

– Какую правду?

– И я тебе не скажу. Мне даже вспомнить об этом страшно. А что будет завтра, если Том не покорится ему?

– Боже мой! – прошептала Эммелина, и лицо ее побелело от ужаса. – Что же делать, Касси?

– То, что делаю я: пить! Сначала мне тоже было трудно привыкнуть к этому, а теперь не могу без вина. Надо же иметь какую-то радость в жизни. Выпьешь, и кажется, что не так уж все страшно вокруг.

– Моя мать предостерегала меня: никогда не пей, – сказала Эммелина.

– Мать тебя предостерегала! – с горечью воскликнула Касси. – Кому нужны материнские наставления! Нас покупают, за нас платят деньги, и мы не принадлежим самим себе. Вот так-то! Пей, Эммелина, пей, сколько сможешь, и тебе станет легче.

– Касси, Касси, пожалей меня!

– Пожалеть? А разве я не жалею? Ведь у меня тоже была дочь! Где она? Кто над ней сейчас властвует, одному богу известно. Наверно, пошла по стопам своей матери. И ее детей ждет та же участь. И не будет этому конца, ибо над нами тяготеет вечное проклятие!

– Лучше бы мне не родиться на свет божий! – воскликнула Эммелина.

– Я тоже не раз говорила это и давно наложила бы на себя руки, да вот только решимости не хватает, – сказала Касси, устремив в темноту тяжелый, полный отчаяния взгляд.

– Это большой грех, – прошептала Эммелина.

– А разве не грех жить так, как мы живем?

Эммелина отвернулась от нее и закрыла лицо руками.

Пока обе женщины разговаривали наверху, попойка в гостиной кончилась, и мертвецки пьяный Легри успел заснуть.

Сон у него был неспокойный, полный странных видений. Вот перед ним вдруг выросла женская фигура, закутанная в саван. Холодная рука легко коснулась его лба. Он узнал, кто это, узнал, не видя лица, и задрожал всем телом. Потом все тот же локон обвился вокруг его пальцев, скользнул выше и, словно петлей, сдавил ему шею, не давая дышать. Послышался леденящий кровь шепот. И вдруг перед ним разверзлась бездна, чьи-то руки толкали его туда, он отбивался от них, не помня себя от ужаса, и, оглянувшись, увидел Касси. Она смеялась и тоже протягивала к нему руки, а за ее спиной стоял тот призрак… но уже без савана, и это была его мать. Она медленно отвернулась от своего сына, и он, не удержавшись на краю бездны, полетел вниз под дьявольские визги, крик и хохот.