Архаические развлечения - Бигл Питер Сойер - Страница 31

Она ласково встряхнула Фаррелла, показав в усмешке мелкие белые зубы и так повернув лицо, чтобы подставить жестокому свету все его рытвины и ямы – подобно тому, как загнанный волк подставляет горло автоматическому милосердию курка.

– Я старая женщина, имеющая молодого любовника, – произнесла она. – Вот и вся история, Джо. И я сказала тебе об этом еще в то утро, когда мы с тобой познакомились.

Она стояла так близко к нему, что он ощущал аромат черного кофе, который она пила беспрестанно, еле слышный запах запутавшегося в волосах дыма и исходящий от рук лоснистый, муксусный душок земляничного дерева.

Фаррелл спросил:

– Сколько это уже продолжается? Давно он вот так бегает по лесам, играя в Эгиля Эйвиндссона, раззоряющего монастыри?

Насмешливая, открытая улыбка Зии искривилась, как сломанная нога.

– Если ты говоришь о Лиге, то он состоит в ней всего лишь год или чуть больше: сражается в их потешных войнах, участвует в турнирах, – всякий раз, как речь заходила о Лиге, Зия принимала ровный и отчужденный тон. – А вот Эгиль – другое дело. Эгиль гораздо старше этого.

Она вдруг выпустила руку Фаррелла и резко отступила от него, споткнувшись о спавшую под шахматным столиком овчарку. Брисеида, исторгнув из себя вопль, приберегаемый ею для землетрясений, трусливо шарахнулась к Фарреллу, уселась ему на ногу и мгновенно заснула. Зия, не отрываясь, смотрела Фаррелу в лицо.

– И Эгиль реален, – негромко, но отчетливо сказала она.

Фаррелл ощутил холодок в желудке – привычное предчувствие малоприятного знания, которое вот-вот обрушится на него. А Зия продолжала:

– Бен узнал бы тебя – наш Бен. Эгиль Эйвиндссон не знает никого в этом мире.

О Боже, опять то же самое. И этот мой дар никуда не делся, я снова влипаю все в ту же историю. Он почесывал Брисеиду за ухом, изо всех сил стараясь сосредоточиться только на этом занятии, и слушал собственный лепет:

– Тут я тебе верю – знаешь, мы когда-то играли с ним в однй пьесе, в «Трех сестрах», и Бен просто исчез, растворился в своей роли, в Тузенбахе, он не выходил из образа несколько недель, даже после того, как мы отыграли спектакль. Представь себе Тузенбаха на какой-нибудь пьянке – тот еще подарок.

Что же за чушь такая происходит между мной и сверхъестественным, как нам удается отыскивать друг друга? Черт, а я-то думал, хоть один из нас наконец вырос из этого.

– Иди-ка сюда, Джо, присядь.

Это прозвучало командой, хоть голос Зии остался тихим. Она взяла его за руку и подвела к кушетке, а он все продолжал бормотать:

– А я играл Чебутыкина. Такого старичка.

Твердой рукой Зия усадила его и сама присела напротив, на скамеечку для ног, приподняв плечи и свесив руки между коленей. Если б не яркий взгляд, серый, словно луна, она бы в точности походила на бесполого батрака, угрюмо собирающего остаток сил, чтобы плюнуть в огонь. Может быть, это Эгиль Эйвиндссон с нею и спит. А Бену такое даже в голову не приходит.

– Как далеко это у них зашло, я тебе рассказать не могу, – сказала она. – Ты знаешь больше меня. Бен когда-нибудь говорил о нем, помнишь ли ты, чтобы он хоть раз упомянул это имя?

Фаррелл, не останавливаясь, тряс головой, но она продолжала.

– Вы ведь с ним играли в похожие игры, подделывали голоса, разыгрывали воображаемых людей, я видела, как вы это делаете. Ты ни разу не слышал голоса, который мог бы принадлежать Эгилю?

– Господи, разумеется, нет, – сказал Фаррелл. – Мы просто валяли дурака – так, способ занять время, пока ждешь в два часа ночи поезда в подземке или долго едешь куда-то автобусом. Ты же говоришь о множественных личностях, о своего рода переселении душ. Это же разные вещи.

– А что ты знаешь о переселении душ?

По быстроте и резкости вопроса Фаррелл понял, что рассердил ее.

– Не так, чтобы много, – смиренно ответил он. – Люди, у которых изо рта вылетают бесы, мне не попадались, но я знал на Гаваях одного китайца, душа которого после его смерти вселилась в джип, – Зия негромко зарычала, и Фаррелл поспешил поправиться: – Ну, на самом-то деле, я знал лишь его племянника, как раз ему этот джип и принадлежал. И еще у меня был знакомый в Нью-Йорке, так его дважды в неделю посещала Джейн Остин. Если не ошибаюсь, по понедельникам и четвергам. Он мне звонил, когда ему вздумается, и зачитывал огромные куски романа, который она писала его рукой. Действительно, здорово смахивало на Джейн Остин.

Долгую минуту спустя, рычание перешло в хрипловатый смех, и Зия сказал:

– Я тебе верю. Эти истории настолько невероятно глупы, что остается лишь поверить каждому твоему слову. Но было бы куда интереснее, если бы этот твой друг вселялся в Джейн Остин так, что она начала бы писать, как он. Тебе не приходилось слышать о чем-то похожем?

– Нет, разумеется, нет, – идея странным образом обескуражила Фаррелла, от одной лишь попытки вдуматься в нее у него закружилась голова.

– Переселения душ назад во времени, ретроактивного переселения попросту не бывает, это какая-то ерунда, так оно не работает. Нет, такого не может быть.

– Ты Бену об этом скажи, – ответила Зия, и именно в это мгновение Брисеида, несуразно развалившаяся на спине рядом с камином, издала, не открывая плотно сомкнутых глаз и указывая одной из передних лап в потолок, самый жуткий звук, какой Фарреллу приходилось когда-либо слышать от животного. Звук был настолько тонок, холоден и слаб, что казался не имеющим никакого отношения к плотскому существованию. Фаррелл едва ли не видел его: тоненькая, как срез лепестка, проволока в оболочке из толченого стекла, вроде струн, на которых крепятся азиатские змейковые аэростаты, выматывалась из кишок собаки, подтягивая ее, мучительными, почти жеманными шажками к выходной двери, так, словно в наружном мраке кто-то крепко держал проволоку за другой конец. Свернув шею вбок и назад, Брисеида порыкивала, не спуская с Зии неверящих глаз.

Зия вскочила на ноги еще до того, как Фаррелл успел произнести: «Господи, это что еще за чертовщина?» Повернувшись к двери, она и сама спустила бессловесный вопль, столь примитивный и пронзительный, что от него загудели окна гостиной и хрипло зашептались старинные копья в проволочной корзинке. Снаружи никто не ответил, но Брисеида вдруг задохнулась, плюхнулась набок и, тут же вскочив, убралась в чулан для метел, чтобы уже не показываться оттуда в ближайшие двадцать четыре часа. Зия даже не взглянула ей вслед, вместо этого, она медленно подняла к груди левую руку – жестом, каким в немых фильмах изображали ужас и изумление. На ногах она стояла нетвердо, чуть приметно покачиваясь.

– Ты, – тихо, но очень внятно выговорила она. – Это ты.

Один раз она встряхнула головой и произнесла что-то на языке, полном трескливых, щелкающих звуков. По-английски она добавила:

– Ты не можешь войти сюда. Все еще не можешь.

Пока она говорила, звякнул дверной звонок и послышался безошибочно удостоверяющий близость Эйффи, разлетающийся в осколки смешок.

– Срочная доставка. Эй, кто-нибудь, распишитесь за посылку.

Что-то тяжелое грохнулось о дверь и поползло по ней вниз.

Не шевельнувшись и не повернув головы, Зия направила Фаррелла к двери. Пересекая гостиную, он слышал нетерпеливое хихиканье Эйффи, сквозь которое проступал серебристый шелест отчаявшегося голоса, обращенного к себе самому. Слова оставались неразличимы, но Фаррелл и не нуждался в словах.

Когда он открыл дверь, к ногам его рухнул Бен, успевший еще в падении судорожно скорчиться. Шлем с навершьем исчез вместе с висевшим на поясе топором и медными украшениями, изодранную черную мантию, как и волосы Бена, покрывали шматки присохшей грязи. Присев на корточки, Фаррелл ощупал его в поисках ссадин или чего похуже, и с облегчением понял, что засохшая кровь на его лице вытекла всего лишь из двух длинных, оставленных плетью ежевики царапин. Бен открыл глаза, и Фаррелл вмиг отшатнулся от беспомощно жаждущего крови взгляда безумного незнакомца. Затем – так же вдруг, как нечто, владевшее Брисеидой, отпустило ее – взгляд смягчился, и Бен, едва успев спокойно сказать: «Птицы мерзли», тоненькой струйкой выблевал нечто оранжевое на брюки и туфли Фаррелла и потерял сознание.