Печать на сердце твоем - Валентинов Андрей - Страница 69

69

Пока котелок закипал, Ярчук, постелив полушубок прямо на полу, прилег, буркнув что-то малопонятное о закате да о стальном ноже, что над дверью торчит. Згур, взглянув на дверь, убедился, что никакого ножа ни над нею, ни поблизости нет и еще раз уверился, что венеты – странное племя.

От настоя шел густой лесной дух. Згур не выдержал, отхлебнул – горько! Напоить венета оказалось труднее. Ярчук отмахивался, что-то бурчал, и Згуру еле удалось уговорить его сделать несколько глотков, после чего «чугастр» повернулся на бок и немедленно заснул. Теперь оставалось одно – ждать.

К вечеру сон сменился бредом. Ярчук бормотал бессвязные слова, пытался привстать, хрипел, то и дело заходясь стоном. Потом он принялся объяснять, что такое «тык левицей», и даже попытался показать – но не Згуру, а кому-то другому. Згур уже успел пожалеть, что в первые дни заставил «чугастра» выложиться и тем разбудил хворобу. А все Ивор! Вот ведь угадал – дал ему в охранники больного, которого впору самого на горбу волочь! А может, всезнающий Ивор потому и навязал ему хворого венета? Всем ведомо, что воин Края никогда не бросит товарища, даже если не товарищ это, а пугало болотное. Вот и возись теперь с «дяденькой альбиром»!

За маленьким, затянутым бычьим пузырем окошком уже начало смеркаться. Ярчук, наконец, затих, бред кончился, перейдя в глубокий сон. Згур приоткрыл дверь и быстро выглянул, стараясь не напустить в избу мороза. На поляне тихо, вокруг – ни души, даже птиц не видать. Можно спать спокойно, никто не тронет.

– Приходили?!

Згур дернулся, открыл глаза. Ночь, от остывающей печки приятно тянет теплом, дверь засовом закрыта да поленом привалена. А вот и Ярчук – черная тень, почему-то с топором в руке.

– Приходили, говорю? Чего молчишь, боярин?

Кажется, травы не помогли. Згур поморщился – вылезать из-под нагретого полушубка не хотелось. Связать его, что ли?

– Нож в притолоку втнул?

Опять нож! Как бы не дошло до «тыка левицей»!

Пришлось вставать. Згур нашарил на лавке связку лучин, зажег одну, огляделся.

Ярчук был уже у двери. Бородища дыбом, в правой руке – топор, в левой – узкий засапожный нож. Згур поежился, на всякий случай отодвигаясь подальше.

Нож с треском вонзился в старое дерево. Венет резко обернулся:

– Так приходили?

Згур покосился на топор, выпрямился, вылупил глаза:

– Никак нет! Осмелюсь доложить, господин Ярчук роду Бешеной Ласки! За время дневания…

– Ты чего, боярин?

– А ты чего?

Топор с грохотом упал на лавку. Згур, облегченно вздохнув, мысленно помянул Мать Болот. Уберегла!

– Аль не понимаешь? Третья ж ночь седни!

Третья ночь? Згур быстро подсчитал. Да, верно, третья ночь после той, в Хоромине.

– Придут ведь! Те, кого мы в Ирий отправили! Убиенные! И к тебе придут, и ко мне! Я уж и бороду расчесал, и власы…

Бредит? Вроде нет! Неужели «чугастр» в такое верить может?

– И нож не втнули, и кругом избу не обвели! Я ж, боярин, на тебя понадеялся!

Згуру представилось, как на пороге появляется убитый им Коровяк – посиневший, со сведенными судорогой пальцами…

– Оно ж у нас и дитям ведомо! Ежли боги попустили кого в Ирий отправить, то должно бороду расчесать, да власы, да подали от прочей люди хорониться…

Ах вот почему «чугастр» пировать не пошел!

– А на третью ночь – приходят! Особливо те, что злобу имели да перед богами неправду творили. А мы с тобой, боярин молодой, самых супостатов жизни лишили. Колдун аль кобник сам в Ирий не уйдет, нас с собой прихватить захочет!

Згур пожал плечами. Мертвые мертвы…

– Ярчук! Год назад наша сотня была на Четырех полях. Тогда погибли тысячи – и правых и неправых. Я был там на третью ночь…

В третью ночь они справляли тризну. Похоронили только своих. Тысячи трупов в меховых личинах лежали там же, где погибли. Згур вспомнил то, что случилось в таборе. Если бы они все пришли за ним!.. Нет, лучше не думать!

Ярчук почесал бороду, вздохнул:

– То битва была! А вот ныне – дело другое. Эх, был у меня амулет-змеевик, да отобрали! От мертвяков, которы попроще, черными словами оборониться можно. Ан тут не поможет. Кощуна нужна, боярин!

Ко всему еще и кощуна! Слово звучало дико, но показалось почему-то знакомым. Точно! Один парень-сполот, что в Ольмине служил, рассказывал…

– Кощуна – это песня? Про всякие гадости?

Венет кивнул:

– Кощуна для того и складается – чтоб нежить всяку не пускать. Эх, не ведаю ни одной! Может, вспомянешь, боярин? А то придут! Чую! Чую! Вона, холодом несет!

В иное время Згур просто посмеялся бы над «дикуном». Но грех смеяться над хворым! И вправду, может спеть чего? А то «дикун» вновь за топор схватится!

– Я, вроде, знаю одну…

– Так чего молчишь? – вскинулся венет. – Скорее, боярин! Пой! Утянут ведь нас! Вона, уже шелест пошел! Идут они, идут!

Кощун Згур никогда не слыхал – негде было. Зато вспомнилась песенка, даже не песенка – попевки. Такое у них в Буселе мальчишки поют, особенно когда взрослыми хотят показаться. А уж если доведется хлебнуть глоток-другой браги…

Згур откашлялся, радуясь, что никого, кроме «чугастра», поблизости нет. Итак…

– Кощуна страховидная. Премерзкая. Про мертвяков!

Он вновь кашлянул, набрал побольше воздуха. Ну, держись, нежить!

Моя милка в домовине,Домовина на рябине.Ничего, что холодна,Мне по гроб верна она!Эх-ма!

Краем глаза он покосился на венета. Тот слушал серьезно, кивая в такт немудреному напеву. Згур нахмурил брови:

Ты – мертвячка, я – мертвяк,Мертвяками станет всяк!Покладу на ложе яМертву, но пригожую!Эх-ма!

– Ух, ты! – подхватил венет и даже притопнул.

На погосте – шум и гам,Мертвяки гуляют,Задирайте, девки, юбки,Ежели поймают!Костомаху обгрызу,Черепок оставлю,Чем землею засыпать,Лучше тризну справлю!Эх-ма!

– Ух, ты! – повторил Ярчук, вновь притопнул и внезапно завел хриплым басом:

Нонче ночка удалась –Раскопал могилу.Хочь воняет оно сильно,Все одно я с милой!

– Эх-ма! Ух, ты! – грянули они в два голоса, после чего Згур петь больше не смог – его душил хохот.

Ярчук тоже засмеялся – громко, натужно. Затем с трудом перевел дыхание и удовлетворенно хмыкнул:

– Отож!

И, подумав, добавил:

– Крута кощуна! Таперя не сунутся!

Згур и сам был доволен. Только бы «чугастр» не предложил ему спеть этакое где-нибудь на людях! Тут не только мертвяков распугаешь!

Ночью вновь приснился давний сон. Бусел – сгинувший, тот, что был до Великой Войны, десятки черных крыш, высокий частокол у речного плеса. Отец стоял рядом, глядя куда-то вдаль, в сторону подернутого вечерней дымкой леса. Згур успел удивиться. Здесь всегда лето, когда бы сон не снился…

– Ты отомстил?

Отец спросил, не оборачиваясь, и Згуру почудилось, будто Навко Месник, тысячник Седой Велги, сердит на сына. Ведь он обещал!

– Я не смог, отец…

– Почему? – Навко резко обернулся, молодые глаза смотрели сурово, неулыбчиво. – Почему? Потому что Ивор был когда-то воином Велги? Пожалел оборотня?

– Ивор… Ты… Он не обротень!

Згур растерялся. Наверно, он должен ненавидеть Палатина. Но ведь тот, кто ныне правит в Валине, и есть…