Компрессия - Малицкий Сергей Вацлавович - Страница 20

– Ну ты как там?

– Ты где? – справилась с дыханием Моника.

– Был у отца.

– А сейчас? Ты уже был у Брюстсра?

– Что ты хочешь? – с тоской оглянулся Кидди.

– Скажи Брюстеру, чтобы он… Скажи, что я не могу спать, что он должен прилететь и все объяснить мне. Мне не все равно, отчего умер Миха. Мне вовсе не наплевать на Миху. Пусть он не думает так!

– Я не понял.

– Скажи, что он должен все объяснить мне! – повысила она голос.

– Скажу.

– Спасибо.

Она помолчала ровно столько, чтобы понять, сбросил ли Кидди линию или нет.

– Ты где решил остановиться?

– Еще не решил.

– Я же знаю, ты не уживешься с отцом и одного дня.

Она торопилась сказать эти слова.

– Имей в виду, что я дома. Если хочешь, я уйду. То есть уеду. Ты можешь ночевать. У нас… у меня тут тихо. Ну если… Ты понимаешь? Тут были журналисты, не застали тебя, я сказала, что ты не вернешься…

«Не вернусь», – подумал Кидди.

– …сказала, что ты не вернешься, и они убрались, задав мне кучу глупых вопросов, на которые я отказалась отвечать…

– Ты несешь какой-то бред, – оборвал ее Кидди и тут же добавил, поморщившись: – Мы обязательно еще увидимся. Я не собираюсь сегодня к Брюстеру, может быть, завтра. Поговорим обо всем. К тому же я забрал разговорник Михи.

– Хорошо, – прошептала Моника. – Они не вернутся, не волнуйся. Прилетай.

Кидди сбросил линию и присмотрелся к старику. Он сидел с закрытыми глазами, перебирал пальцами отверстия дудки, надувал щеки, но не извлекал ни звука. Чиппер на его запястье иногда пощелкивал, словно неслышимой музыке внимали невидимые слушатели и неосязаемо сбрасывали на счет музыканта скромную благодарность. Кидди задумался, в очередной раз убедился, что под ногами не псевдограв, а уличный пластик, и направился к эскалаторам. Тут его и догнал Хаменбер.

– Стойте, Кидди! Вы не убежите от меня просто так!

Ол Хаменбер тяжело дышал и, расстегнув рубашку, обмахивался шейным платком.

– Чего вы хотите? – шагнул в сторону и стряхнул с рукава руку толстяка Кидди.

– Подождите! – согнулся Хаменбер. – Подождите, а то я свалюсь с сердечным приступом, и вы будете вынуждены оказывать мне первую помощь! Дайте отдышаться! Вот уж не думал, что придется побегать. Мне это тяжело, несколько лет назад пришлось пережить баротравму, не могу до конца залечить последствия. Голова раскалывается. Сейчас.

– Я юрист, Хаменбер, – отрезал Кидди. – Я прекрасно знаю свои права. Не доставайте меня.

– Бросьте, – усмехнулся, не разгибаясь, Хаменбер. – Я хочу вас спасти.

– Разве мне что-то угрожает? – нахмурился Кидди.

– Безусловно. – Толстяк наконец выпрямился и вытер платком лоб. – А вы еще не заметили? Ну из парома вы улизнули удачно, но долго так продолжаться не может. Вас настигнут.

– Кто? – нетерпеливо оборвал его Кидди.

– Коллеги! – развел руками Хаменбер. – Мои коллеги! Понимаете, эта ваша компрессия сейчас в топе новостей и, по моим представлениям, продержится там не меньше недели. Это если, конечно, не разогревать ее. Если разогревать, то и месяц, и больше! Представьте себе такой заголовок: «Убийца, осужденный на десять лет лишения свободы, хорошенько выспался, через неделю вернулся домой и задушил собственную жену!» Как вам? Представляете? Не лучше ли все разъяснить, закруглить тему? Ну провести шоу, три или четыре круглых стола, пригласить компрессанов из числа наиболее благонадежных, рассказать парочку душещипательных историй? Получить за это наконец определенную сумму на счет? Я знаю, вы в отпуске, поэтому можете совершенно официально заключить краткосрочный договор. Ваша репутация не пострадает.

– А если я откажусь? – процедил Кидди.

– Если откажетесь? – Хаменбер усмехнулся. – Вас караулили возле квартиры отца двенадцать групп. Вы сумели от них уйти. К счастью, у этой мелкой репортерской рыбешки не все в порядке с мозгами, а я рассчитал ваш примерный маршрут. С вашим характером я ничего не ждал, кроме того, что вы в первый же день решите оформить отношения с собственным начальством! Где же еще вас ждать, как не у административного центра? Только не думайте, что я один такой умный. Рано или поздно они вас достанут и начнут преследовать, сменяя друг друга, пока вы не решите, что с этим надо завязывать. Зачем же дело доводить до крайности?

– Бросьте врать! – Кидди в бешенстве стиснул предплечье толстяка. – Какое право вы имели меня сканировать и пеленговать?

– Такая работа! – вскрикнул от боли Хаменбер. – У меня такая работа. По-другому ее сделать невозможно. Зато я честен.

– Честен? – удивился Кидди.

– Ну решайтесь, – с гримасой потер руку Хаменбер. – Канал TI200, аудитория – три миллиарда. Если мы сговоримся, прочие даже подойти к вам побоятся! Я даже сумею приставить к вам охрану!

– Мне не нужна охрана! – стиснул зубы Кидди. – Мне нужен покой и отдых! У меня и без вашего TI200 проблем по горло!

– Каких проблем? – оживился Хаменбер, оглядываясь на идущих по тоннелю людей. – Это как-то связано с компрессией?

– Это связано лично со мной, – оборвал толстяка Кидди. – Я не согласен. А вам искренне советую пригласить кого-нибудь из корпорации. Они, по крайней мере, смогут рассказать вам о своих планах.

– Будет человек из корпорации, – вновь ухватил за рукав Кидди Хаменбер. – Руководитель департамента будет, Стиай Стиара. Но вы тоже необходимы. Тем более что Стиай настаивал на вашем участии!

– Нет! – отрезал Кидди.

21

Стиай уже хозяйничал у решетки. Он широко улыбнулся и Кидди, и Сиф, только глаза у него были пустые. Точно такие, как перед боем на первенство академии, когда он стоял перед крепким парнем со старшего курса, который до этого дня слыл непобедимым. «В глаза ему смотри, Сти!» – рычал сквозь гул зала за спиной Стиая Рокки, но его подопечный ничего не слышал. Он смотрел сквозь соперника, словно тот был пузырем из-под тоника, и что Стиай видел за его спиной, он так потом и не смог объяснить. Или не захотел. «Бесноватый», – прозвали после того боя Стиая в академии, хотя он никогда не терял самообладания и не потерял его, даже уничтожив еще в первом раунде соперника. Спокойно остановился, едва тот упал на колено, и отошел в сторону, прикрыв длинными, почти девичьими ресницами прозрачный взгляд. Вот и теперь он смотрел не на Кидди или Сиф, а на кусок холодного берега, что остался у них за спиной.

– Как водичка? – бодро поинтересовался Миха, словно пытался расшевелить окаменевшую рядом с ним Монику. – Когда вы успели искупаться? Кидди, ты в очередной раз оказался ловчее всех! И как твое чувство бездны? Как тебе твой сон?

– Ты что-нибудь почувствовал… там? – спросил Билл.

Кидди медленно опустился в кресло. Внезапно он понял, что было общим и там, когда он осознал себя сидящим на горячем песке, и здесь, когда открыл глаза в кресле, поднялся и тут же схватился за пузырь с тоником, – он падал! Он стремительно летел в пропасть, с трудом удерживаясь, чтобы не свалиться с ног, но падал он вместе со всем миром и вместе с пышущей жаром пустыней сна, и теперь вместе с известковыми холмами, серым океаном, сырым ветром и даже домом, который силился взлететь, но стальные спицы крепко удерживали его и тоже тянули вниз. Он падал в пропасть, стремительно и безостановочно, с мгновения своего рождения, точнее, с того мгновения, когда он сам, Кидди, сын неудачливого отца и погибшей матери, постоянный воспитанник чужих людей, осознал самого себя. Какие уж тут сны, страшно подумать, куда он проваливался, засыпая. Отчего же эта раскаленная пустыня не раскрыла свои недра, а удержала его на поверхности, устремясь в бездну вместе с ним. И отчего теперь, в это самое мгновение, он не проваливается сквозь землю?

– Ты что-нибудь почувствовал? – повторил вопрос Билл.

– Ничего, – ответил Кидди. – Впечатления сами по себе оказались слишком яркими.

– А искры, ты видел искры? – прищурился Билл. – Искры чужих сновидений видел?