Наш Декамерон - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 22

22

- Ну, как житуха?

- В порядке.

- А как твой "комендант"? - спрашивал, пряча глаза, Иванов Второй.

- Не жалуюсь. Команду "Ложись" исполняет справно - в шестой раз рожать поехала.

Потом родила его фигуристая Машка седьмого… Потом восьмого… Потом девятого… И вдруг - стоп! Девятый - и все!

И вот как-то на совещании ударников встречает Иванов Первый Иванова Второго. Разговорились они, но чувствует Второй, что чегой-то мнется Первый Иванов. Мялся-мялся, а все ж таки разговор завел:

- Детни у меня много. Девять.

- Много, - сказал выжидающе Иванов Второй.

- А баба моя все цветет. Девять нарожала - а глаз не оторвешь.

Помолчали. Надо было спросить, и Второй спросил:

- А чего ж десятого не родишь?

- Надо бы, - вздохнул Первый и добавил: - За десять детей "Мать-героиню" дают и деньгами добавляют каждый месяц.

- Так сделай.

- "Сделай"! Разве не сделал бы? Не выходит! К врачу ходили, говорит: "В вас все дело", - во мне то есть… Случилось со мной что-то. Девять вышло, а десятый…

Прошло еще немного времени, и вдруг зовет Первый Иванов Второго к себе домой.

Пришел тот к нему в дом впервые после майских. Машка его румяная да свежая - годы совсем над ней невластные: ходит, задом вертит, фигуристая.

Ну, поставил Иванов Первый бутылку. Выпили. Тогда Иванов Первый и сказал проникновенно:

- Коля, дружок твой в беде. Выручай.

Иванов Второй только этого и ждал - он ведь давно все понял.

- Согласный.

- Еще б не согласный. Такая фигуристая, - только вздохнул Первый.

Ну, закончили они бутылку. Первый Иванов ушел как бы погулять, ну Машка его, естественно, в курсе была. И, не откладывая дела, начали Второй Иванов и Маша Петрова добывать вдвоем эту самую медаль. Оба статные, красивые - так что все получилось у них с одного раза.

И вскоре приходит Иванов Первый ко Второму, веселый, довольный, бутылку на радостях приносит.

Проходит девять месяцев положенных, и рожает Мария. И пуще прежнего хорошеет.

А Иванов-то Второй было снова к ней - знакомой тропкой. Но Мария - женщина строгая, встретила его с медалью на высокой груди и дала ему от ворот поворот: "Я, говорит, за случайными связями не гонюсь". А любовь у Иванова Второго все крепчает. Тоскует: пить начал. Кричать начал: "Это что ж за дела? У Машки медаль на грудях, и Колька деньгу лишнюю имеет, а мне, значит, за все про все - бутылку?" И подал он тогда в суд - с обиды, и всю правду описал в заявлении: "Ребенок, дескать, мой, делал его за бутылку". Ну, суд во всем разобрался и принял такое справедливое решение: каждый месяц удерживать с Иванова Второго четверть зарплаты на алименты. Вот так-то! Прошло еще время, много воды утекло, и постарели наши Николаи Ивановы, седые стали. И вот как-то Иванов Первый и говорит Второму Иванову:

- Я, говорит, Иван, зла на тебя не держу, жизнь мы свою уже прожили, умирать скоро. Да и Машка твоя теперь тоже стала, как моя, - фигуристая жирная старуха.

И помирились. И снова неразлучные стали. Ну, а как помирать пришлось - опять все одному везет. Так что первым помер Коля Иванов Второй, красивый и невезучий. Завод ему хорошее место на кладбище выделил, оградку поставил, памятник.

Пришла очередь и Первого Коли - тоже без мук помер и тоже в одночасье. А так как мест к тому времени на центральном кладбище уже не было и был он друг неразлучный Второго Иванова, то схоронили его за той же оградкой. И надпись сделали такую же: "Иванов Николай Иванович". Только года другие проставили.

Прошло еще время. Машка, некрасивая, жирная, но бойкая - возьми да и выйди замуж второй раз. И стал муж ее болеть. А баба она была хозяйственная, предусмотрительная. И говорит она подруге своей, Машке красивой:

- А ну, убирай своего с нашего места. Я там, может, моего нового захороню.

- Да ты что, как же я заберу?

- Как положила, так и забирай. Думаешь, я забыла, сколько вы моему крови испортили? Думаешь, я не знаю, через кого он здоровье потерял да умер?

И так как Мария Первая своего не забирала, то Мария Вторая обратилась в суд.

И судья опять справедливо сказал нашим Мариям:

- Стыдно, гражданки! Лежат вместе два хороших товарища, а вы их покой нарушаете. Пусть себе лежат. Пусть отдыхают.

И разошлись молча подруги в разные стороны и с той поры до смерти словом не перемолвились.

Так любовь трижды победила хорошую дружбу.

- А я расскажу наоборот: как непобедима любовь к другу… - начал веселый баритон. - Да и что на свете может быть выше товарищества, как сказал бы Тарас Бульба?

Итак, о любви к другу…

О ЛЮБВИ К ДРУГУ

В шестидесятые годы, я настаиваю - в шестидесятые, жил-был руководитель второго ранга и руководил он чем-то в РСФСР. У него тоже была самая распространенная фамилия - Попов. И когда произносили его фамилию, то всегда добавляли: "Только это не тот Попов, а этот, из РСФСР". Потому что имелся "тот Попов", руководитель первого ранга.

Так он жил, Попов из РСФСР, не тужил и добра наживал. Помаленьку разваливал он вверенные ему ведомства, потихоньку переходил из одного в другое, пока не дожил до скандала прямо-таки международного.

Поручили ему послать в подарок развивающейся африканской стране быков-производителей. Вроде все ясно: погрузили быков на корабли, - и поехали наши быки, все в медалях, здоровенные, - оплодотворять ихних негритянских коров. Ехали они через моря-океаны и приехали. Вывели красавцев быков на берег, организовали им теплую встречу, сыграли музыку - все чин чинарем. Но только оплодотворять этих самых негритянских коров наши быки не захотели. Стоят как мертвые - не хотят оплодотворять! И все тут! Тогда наш Попов передал по телексу приказ: брать быков измором. Но тут выяснилось, что слова "взять измором" оказались буквально пророческими. Мало того что сволочи быки дружественных коров не захотели - они и еду местную коровью жрать наотрез отказались.

Сообщили все это опять по телексу Попову. Попов потребовал представить ему соответствующую бумагу. А пока суд да дело, пихать быкам еду насильно - пущай, дескать, акклиматизируются…