Эон - Бир Грег - Страница 89

Хайнеман расспрашивал Ольми о личности франта, который их сопровождал, подозревая, что тот мог поменяться местами с одним из девяти других франтов, летевших на корабле.

– Он выглядит иначе. Вы уверены, что это тот же самый франт?

– Во взрослом состоянии они все выглядят одинаково, – заметил Ольми. – Какое это имеет значение?

– Я просто хочу знать, с кем стою рядом, – покраснев, ответил Хайнеман.

– Это действительно не имеет значения, – повторил Ольми. – Они передают друг другу свою память, и когда один уходит, другой может полностью его заменить.

Хайнемана это не убедило, но он решил, что настаивать не стоит.

Диаметр транспортного диска был равен длине корабля. Он поднялся к оси, остановившись в тридцати метрах от нее; по его поверхности бегали молнии заряда, полученного от плазменного поля. Затем сияние соскользнуло с верхней поверхности диска, словно фосфоресцирующая морская пена, и в центре его появилось круглое отверстие.

Затем открылись люки корабля, и гости выпрыгнули наружу, поддерживаемые силовым полем. По очереди, парами и тройками, держась друг за друга, они плавно опускались в отверстие диска. Ольми поддерживал Фарли и Лэньера, а Лэньер помогал Патриции; Рам Кикура держала за руки Кэрролсон и Хайнемана. Сгруппировавшись, они летели следом за остальными.

Диск был по форме не более, чем увеличенным куполом, закрывшим ворота за седьмой камерой. Внизу у него не было ничего, кроме паутины светящихся линий и, к ужасу Хайнемана, никакой платформы или пола, на котором можно было бы стоять. Все просто плавали под диском, поддерживаемые невидимым и всеобъемлющим силовым полем, которое, в свою очередь, создавалось меньшими полями. Все, что отделяло их от вакуума, все, что находилось между ними и стенами Пути в двадцати пяти километрах внизу, было неуловимым энергетическим барьером.

Лэньер увидел у краев диска нескольких пилотов-гомоморфов и значительно больше неоморфов и роботов. Он наблюдал, как похожий на веретено неоморф пронизывает пурпурное силовое поле, а за ним следуют ящики из другой секции корабля. С противоположной стороны восемь франтов тоже ждали своей очереди на посадку. Их собственный франт вернулся к своим товарищам и уже обменялся с ними памятью, сделав вопрос Хайнемана чисто академическим.

Лэньер взялся за тонкую пурпурную силовую линию и, развернувшись, посмотрел на Хайнемана.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Паршиво.

– Неженка, – хмыкнула Ленора, сама немного бледная.

– А я-то думал, тебе понравится, – заметил Лэньер. – Ты же всегда был влюблен во всякие машины.

– Ха, машины! – прорычал Хайнеман. – Покажите мне хоть какие-нибудь машины! Они работают без всяких движущихся частей. Это противоестественно.

Пока они разговаривали, диск начал снижаться. Группы пассажиров возбужденно обменивались пиктограммами; Патриция плавала, раскинув руки и ноги и держась за ту же силовую линию, что и Лэньер.

Она посмотрела вниз на терминал, наблюдая за дисками, которые входили и выходили через ворота у основания пирамиды по всем четырем направлениям. Значительно большее число дисков ожидало своей очереди; они были составлены в стопки, словно блины, или летали по спирали вокруг колонны.

Диск медленно опускался, давая пассажирам возможность наблюдать за движением вокруг терминала. Большинство трасс было заполнено машинами-контейнерами самых разнообразных форм: сферами, яйцами, пирамидами, каплями, состоящими из множества сложных кривых.

Лэньер пытался найти во всем этом какой-то смысл, пользуясь информацией, полученной в библиотеке, но не смог – смысл явно был, но оставался неясным. Патриция подплыла к Гарри.

– Вам понятно все это? – спросил он.

Она покачала головой.

– Не все.

Рам Кикура отделилась от группы ярко одетых гомоморфов и приблизилась к ним.

– Мы пройдем ворота через несколько минут, – сказала она. – Вам следует знать, что я могу сделать вас очень богатыми людьми – если позволят Ольми и Нексус.

– Богатство все так же много значит? – с сомнением спросила Кэрролсон.

– Информация – да, – ответила Рам Кикура. – Я уже переговорила с четырьмя из пяти могущественных распределителей информации.

– Посылаете нас в турне, словно каких-то цирковых уродцев, – проворчал Хайнеман.

– О, поверьте мне хотя бы немного, Ларри. – Рам Кикура коснулась его плеча. – Вам не будет плохо. Я этого не потерплю, и даже если я окажусь – как вы это называете? – дерьмом, вас защитит Ольми. Вы это знаете.

– Знаем ли? – вполголоса сказал Хайнеман, когда она удалилась.

– Не будь брюзгой, – нахмурилась Ленора Кэрролсон.

– Я просто сохраняю бдительность, – раздраженно бросил инженер. – Будучи в Риме, остерегайся общественных уборных.

Лэньер рассмеялся и покачал головой.

– Черт побери, я даже не знаю, что он имеет в виду, – признался он Патриции. – Но я восхищаюсь его осторожностью.

Диск находился теперь на одном уровне с широкими низкими воротами восточной части терминала. Поверхность здания была покрыта материалом, напоминающим молочное стекло, с полосами медно-оранжевого металла, расположенными на кажущихся случайными расстояниях друг от друга.

– Чудесно, – восхитилась Фарли. Патриция согласилась и вдруг почувствовала теплую влагу в глазах; она не могла с уверенностью сказать, из-за чего, но у нее перехватило горло, и она вытерла капли, побежавшие по щекам.

– Что случилось? – спросил Лэньер, придвинувшись к ней поближе.

– Действительно чудесно, – сказала она, подавляя рыдания. Лэньер почувствовал, что и его глаза невольно увлажнились.

– Мы не можем забыть их, верно? – спросил он. – Где бы мы ни были, что бы ни видели – они всегда с нами. Все четыре миллиарда.

Она быстро кивнула. Ольми подплыл к ним сзади и протянул Патириции архаичный и неожиданный носовой платок. Она удивленно взяла его и поблагодарила.

– Если вы будете продолжать в том же духе, – шепотом предупредил он, – вас может в течение нескольких минут окружить толпа. Мы не привыкли видеть плачущих.

– О, Господи, – простонала Кэрролсон.

– Не судите нас строго, – сказал Ольми. – Наши люди могут испытывать столь же сильные чувства, но мы по-другому выражаем их.

– Со мной все в порядке. – Патриция безуспешно пыталась вытереть глаза. – Вы принесли это на случай, если мы?..

Ольми улыбнулся.

– На случай крайней необходимости.

Лэньер отобрал платок и сам вытер ей лицо, потом помахал платком в воздухе, словив несколько случайных капель.

– Спасибо, – поблагодарил он, возвращая платок Ольми.

– Не за что.

Они вошли в терминал. Внутри прозрачного сооружения лучи света прочерчивали пути для транспорта. В центре, примерно, в километре под ними, находились сами ворота – широкое, с расплывчатыми краями, отверстие, ведущее в лишенную каких-либо черт синеву.

– Это наши вторые большие ворота, диаметром пять километров, – пояснил Ольми. – Самые большие имеют ширину семь километров и ведут в мир Тальзита на отметке три экс семь.

– Мы направляемся туда? – спросил Хайнеман. Диск уже возобновил снижение.

– Да. Это безопасно.

– За исключением моего душевного здоровья, – пробурчал Хайнеман. – Гарри, хотел бы я быть маляром.

Теперь они находились прямо над воротами, но за синевой не было видно никаких деталей. Группа из пяти дисков поменьше расчищала им дорогу вниз. У края ворот сотни цилиндров и других машин каскадом летели в величественном управляемом падении.

Яркие путеводные линии, перестроившись, колонной окружили диск. Когда они оказались примерно на одном уровне с краем ворот, Лэньер внезапно различил детали. Мир франтов виднелся сквозь синеву, искаженный, словно старинная картина, нарисованная на цилиндре. Он мог различить океаны, отдаленные горы, чернеющие на фоне ультрамаринового неба, вытянутый сверкающий овал солнца.

– Господи, – прошептала Кэрролсон. – Посмотрите туда.

– Я был бы рад, если бы мне не пришлось этого делать, – заявил Хайнеман. – Как ты думаешь, у Ольми есть немного драмамина?