Тахиона - Грай Татьяна - Страница 5

Наконец предположения по поводу табличек иссякли; Тронхэйм упомянул было о стене за домом колдуна, однако это сообщение прошло мимо общего внимания, не задев его. Ну, стена и стена, ничего особенного. Решили, что во второй половине дня Ланской и Скрибнер более тщательно осмотрят песчаные поляны, а Тронхэйм отправится на острова – возможно, кто-то из местных жителей разговорится, и Тронхэйму или Сергиенко удастся нащупать какую-то нить. Двухцветность изображения на табличках упорно напоминала всем о случае с Анен Симой – ведь он тоже какое-то время видел мир в черно-белых красках. Видимо, розовокожие знали это состояние, и похоже на то, что оно их не радовало, – иначе зачем такое количество амулетов? И сургоры знают о подобном явлении, – поэтому не удивились случившемуся с Анен Симой.

Поблизости раздался громкий треск, хлопанье – и Скрибнер, конечно же, выхватил разрядник первым, – а Ланской, как всегда, отстал от него на долю секунды. Но тревога оказалась ложной – это взлетела крупная птица. Шли вглубь джунглей с полчаса, а потом деревья и лианы образовали такую плотную стену, что дорогу нужно было бы прорубать в ней, и Скрибнер сказал:

– Не пойдем дальше. В другой раз. Давай возвращаться.

Прежним путем они вернулись на поляну. Перед тем как ступить на песок, по которому уже бодро маршировал автомат, Скрибнер внимательно осмотрел открытое пространство, и Ланской не удержался, спросил:

– Думаешь, пока нас не было, местные террористы бомбу подложили?

– Не тарахти, – оборвал его Скрибнер. – Смотри.

– На что смотреть?

– На поляну, – отрезал Скрибнер. – Сургоры не напрасно, наверное, с материка удрали. Что-нибудь да есть в этих поляночках… Вон, видишь? – он показал на два небольших бугорка неподалеку от «летучки». – Были эти шишки, когда мы уходили? Или их не было?

Ланской пожал плечами.

– Может, были, а может, нет. Я не заметил.

– Не было их, – сообщил Скрибнер. – А откуда взялись?

– Ну, знаешь, – возмутился Ланской. – Если прыщ на песке способен вызвать у тебя приступ тихой паники, что же с тобой будет, случись что-нибудь посерьезнее?

– А ничего со мной не будет, – безразлично произнес Скрибнер, не обращая внимания на язвительный тон врача. – А шишечки эти мне не нравятся. Ну, ладно…

Автомат стоял навытяжку возле «летучки», в метре от бугорков, и Скрибнер решил, что если бы бугорки представляли хоть какую-то опасность, автомат не проявил бы такого безучастия, – и вышел на поляну. Скрибнер уже открывал дверцу «летучки», когда Ланской решил все-таки посмотреть поближе на «прыщи», вызвавшие опасения разведчика, и, подойдя к ним, поднял ногу, намереваясь топнуть по бугорку. Скрибнер метнулся к врачу и толкнул что было сил, отбросив Ланского в сторону метра на три, – но при этом не удержал равновесия и сам наступил на выпуклость в песке. И…

Ланской не понял, что произошло. Он только увидел, как Скрибнер замер, обхватив руками голову и с ужасом глядя вниз, – и, не размышляя, схватил товарища и одним махом втащил его в «летучку». Автомат едва успел проскочить внутрь, как Ланской уже поднял машину над поляной. Скрибнер был без сознания, и врач, крикнув автомату, чтобы тот связался с командиром, подключил к Скрибнеру систему экстренного жизнеобеспечения. Паралич… полный паралич, остановилось дыхание, сердце… автомат на полной скорости вел «летучку» к лагерю, а врач, обливаясь потом, пытался вернуть друга к жизни. Скрибнер лежал с закрытыми глазами, и выражение ужаса застыло на его лице.

Медицинский отсек «Эксора» был оборудован с учетом самых невероятных случаев, однако далеко не сразу Ланскому удалось найти причину внезапного паралича, поразившего Скрибнера. Только утром следующего дня Эмиль Юлианович, вызвав Винклера, доложил, что обнаружил в кровеносной системе больного неизвестные микроорганизмы, неведомо как туда попавшие. В данный момент занимается анализом этих тварей. Винклер, глядя на бледное до синевы лицо врача, предложил Ланскому немного отдохнуть, – на некоторое время его вполне мог заменить Сергиенко. Но Ланской только покачал головой и выключил экран. Винклер понимал, что настаивать на замене – даже на самое короткое время – было бы сейчас жестоко: Ланской не мог простить себе собственной неосторожности, из-за которой теперь Скрибнер находился на грани жизни и смерти. И ясно, что врач не уйдет из отсека, не станет отдыхать, пока Скрибнер в опасности.

Несчастье выбило исследователей из колеи, но продолжать работу все же было необходимо. Разумеется, Винклер категорически запретил даже и думать о полетах на материк, но Тронхэйма отправил на атолл Ла-Тис – последний к югу в цепи островов. Там, по сведениям, полученным Сергиенко, жил самый старый из сургоров, Ду-лализе, знающий все предания племени. И после завтрака социолог отбыл на Ла-Тис.

III

Тронхэйм начал с разговора о посторонних вещах, затем повел речь о жизни сургоров – теперешней, а не прошлой. Ду-лализе охотно рассказывал обо всем – как и в какое время полагается ловить рыбу в океане, когда можно удить в лагуне (например, Тронхэйм узнал, что в сезон цветения пальмы «си» в лагуну заплывает много ядовитых рыб, – в эти дни вода в океане становится прохладной, и рыбы ищут место потеплее; а во время брачного полета птицы «лой» нельзя есть корни травы фито-кос, той самой, стебли которой идут на изготовление одежды). И о домашних животных рассказывал старик, и о том, что дикие звери живут лишь на очень большом острове, на атоллах же все звери ручные… Но ни разу старик не упомянул о розовокожих или о тахи, – словно их не было вовсе или ему никогда не приходилось о них слышать.

Наконец Ипполит Германович заметил, что старый сургор утомился, – речь его замедлилась, часто возникали паузы, – и Тронхэйм, поблагодарив Ду-лализе, распрощался с ним и отправился в лагерь.

Вечером Винклер сообщил товарищам, что Ланской вывел из крови Скрибнера парализовавшие разведчика микроорганизмы; они оказались спорами неизвестного растения. Часть спор Ланской поместил в протоплазму, чтобы выяснить ход их развития. Что касается Скрибнера, то он пока еще слаб, но врач заверил, что осталось снять общую интоксикацию, возникшую в результате проникновения в кровь чужеродных существ, – и Адриан Антонович выйдет из лазарета.

Высказав несколько предположений о том, как именно споры могли прорваться через защитный комбинезон, занялись обсуждением проблемы «колдун – тахи».

– Мы ничего не сможем узнать, пока знахарь не разрешит сургорам говорить, – заявил Тронхэйм в ответ на вопрос Винклера о результатах утренней поездки. – Авторитет колдунов огромен – в любой племенной культуре. Жизнь племени построена на традиционных верованиях, сургоры пребывают в постоянном страхе перед духами, а колдун – не просто толкователь сверхъестественного, он еще и единственный посредник между двумя мирами – обычным и потусторонним. Ослушаться колдуна – значит навлечь на себя непоправимые беды. Нам нужно начать с Карпацико-тина, привлечь его на свою сторону, – но как?

– А если попробовать пригласить его сюда, на Ки-Нтот? – спросил Винклер. – Показать лагерь, объяснить, что мы не враги сургорам, наоборот, хотим помочь, сделать безопасным большой остров, избавить сургоров от страха перед бурями?

– Во-первых сургоры не посещают Ки-Нтот, – сказал Тронхэйм, – правда, неясно, почему – табу на остров не наложено, это точно. Во-вторых, я что-то не заметил у них страха перед тайфунами, и не обнаружил также особого интереса к большому острову, а тем более желания переселиться туда.

– Уж конечно, у них нет такого желания, – сказал Сергиенко. – Розовые переселились на большой остров – и где они, эти розовые? Надо полагать, сургорам известно, чем кончилось переселение.

– Тем более, – сказал Винклер, – мы должны объяснить Карпацико-тину, что хотим узнать причину гибели прежних его соплеменников и уничтожить эту причину. А на материке ураганы им, естественно, не будут страшны.