Туманный берег - Русанова Вера - Страница 66

- Мужчина, руки уберите немедленно! - выкрикнула Кира Петровна почти истерично. Лиля встала, мельком взглянула на себя в зеркало, успев ужаснуться: "Господи! Как глупо! Какая же я дура!". Толкнула дверь комнаты, на секунду прищурившись от яркого света. Увидела мужской силуэт. Не тот силуэт, который ожидала увидеть! Инстинктивно отступила на шаг назад, глухо охнула.

- Лилька! - сказал он. И она, готовившаяся произнести: "Вадим", выдохнула пораженно и горько:

- Это ты...

* * *

Валерка выставлял на кухонный стол тушенку, сгущенку, тетрапаки с соком и рыбные консервы, а она почему-то думала о том, что банки для консервирования на даче всегда готовил он. Он пересчитывал крышки и резиновые кольца, он кипятил и стерилизовал

посуду, она раскладывал овощи на кучки: крупные - отдельно, средние отдельно, а совсем маленькие и помятые - в большую эмалированную чашку. Валерка всегда был чрезвычайно хозяйственным.

Когда из необъятной спортивной сумки на стол переместился ещё и пластиковый пакет с картошкой, Лиля только вздохнула:

- Зачем? Мы не голодаем.

- Пусть будет, - он старался не поднимать на неё глаз. - Места не пролежит. Не на Киры Петровнину пенсию же жить, правда?

Она опустилась на табуретку, подперла лоб обеими руками. Пробормотала:

- Как ты нас нашел?

Впрочем, ей было все равно. Нашел и нашел. Что от этого изменится? Рано или поздно её найдут все те, кто ищет. Нельзя до бесконечности скрываться в стандартной панельной пятиэтажке посреди Москвы. Нельзя вздрагивать от каждого звонка, от каждого шороха за дверью.

Это только любовница Вадима умеет прятаться так, что найти её невозможно. Все, что напоминает о её существовании - это запах духов, клочок ваты и тихий, странный смех в трубке. А ещё фотография мертвой Олеси с растрепанными, залитыми кровью светлыми волосами...

Валерка что-то бормотал уже несколько минут.

- Что? - Лиля, поморщившись, отвела руки от лица.

- Да я говорю: ты не сердись на меня. Никто не узнает, что ты здесь. Просто в прокуратуре сказали, что ты сбежала. Вот я и подумал: куда тебе деться?

Она попыталась усмехнуться: уголки губ жалко дрогнули. Куда деться? А, на самом деле, некуда деться! Только к старой доброй квартирной хозяйке Кире Петровне. Только на харчи к бывшему любовнику, который помнит все, что было три года назад - в том числе и адрес квартиры, в которой она снимала комнату.

В тот миг, когда она поняла, что её разыскал не Вадим, что-то в ней больно оборвалось. Не Вадим, не Вадим, не Вадим...

- ... Лиль, ты, правда, не волнуйся! Я когда сюда шел - все время оборачивался. Точно говорю: никто за мной не следил. Хотя в прокуратуру все ещё таскают. Ищут тебя. Подальше бы тебе уехать надо.

- Зачем? - спросила она точно таким же тоном, каким спрашивала о консервах и картошке.

- Так у тебя же дочь... И потом, ты ведь не виновата, правда?

Пожала худыми плечами:

- Я и сама уже не знаю. Может у меня провалы в памяти? Убила и не помню?! - и расхохоталась, прижимая руки к лицу с такой силой, словно собираясь продавить побелевшими пальцами лобную кость.

Он кинулся к ней, неловко задев ногой стол. Две банки с грохотом упали на пол и раскатились по линолеуму. "Сайра", "сайра", "сайра" несколько раз мелькнуло на черной бумажной этикетке.

- Лилька, погоди, хорошая моя! Девочка моя! Это не может вот так кончиться! Я-то знаю, что ты ни при чем. Ты не могла!

Она уже не плакала и не смеялась. Только вздрагивала. В дверях появилась Кира Петровна, молча подошла к раковине, набрала в чашку воды, поставила прямо перед Лилей воду и бутылек с таблетками. Она взглянула на них лишь мельком и подумала почему-то о болгарским сигаретах "Опал" и о том, что умри она вместо той девочки в шестнадцать лет, ничего бы сейчас не было. Не пришлось бы думать о том, что будет с Оленькой, о том, как переживет все это мама, за спиной которой будут шептаться: "Надо же! Столько сил в дочь вложила: вылечила, на ноги поставила, в Москву отправила. А получилась уголовница!"

- Лиль, а это ведь я виноват. - Валерка попытался обнять её за плечи. Ей, честно говоря, было все равно, но инстинктивно она дернулась. Он отступил, сел на табуретку, устало свесил с колен смуглые крупные кисти с набрякшими суставами. - Слышишь, что говорю?.. Нет?

Ей не хотелось ничего слышать и было глубоко наплевать на то, в чем он считает себя виноватым. В том ли, что не настоял на их свадьбе (поженись они тогда, ничего этого теперь не было бы), в том ли, что не уберег её сейчас?

- Я тебя слышу Валера...

- Не я даже - Томка моя. Но она тоже не со зла.

- Какая Томка? - голова болела все сильнее.

- Ну, Тома - жена моя. Я ведь женился. Ты знаешь?

Лиля кивнула и впервые за этот вечер посмотрела в его глаза. Те же светлые пушистые ресницы, те же крапинки на светлой радужке, та же неуверенная ласковость.

- ... Женился я, Лиль. Помнишь девчонку, с которой я до тебя подружил немного? Потом мы снова сошлись, вот уже год живем.

Она помнила эту темноволосую девушку в разлетающемся зеленом платье, помнила цокот её каблуков по асфальту.

- Я рада за тебя. Поздравляю.

Валерка покраснел, набрал за щеки воздух, с шумом выпустил:

- Лиль, я не о том. Ты, наверное, правда, знать должна. Томка же всегда к тебе ревновала. Она считала, что и бросил я её из-за тебя. Дескать, увела, переманила разлучница. А тут ещё недавно подружка у неё появилась. Стерва белобрысая! Откуда она только её взяла? И зудит, и зудит на уши! И зудит, и зудит! Мол, все мужики к своим бывшим любовям бегают, все они на сторону глядят. Что-то там сидели на картах ворожили, Томка ей жаловалась. Эта сучка, оказывается, потом накапала, что какую-то черненькую девушку возле наших дверей видела... - Помолчал. - Ты не заходила?

Лиля помотала головой, говорить не хотелось. Тупая боль стекала от затылка к шее.

- Я тоже Томке сказал, что у них с подружкой на пару крыша съехала окончательно: кругом одних вражин видят! Галлюцинации уже: клипсу, дескать, чужую в прихожей нашла, Лиля твоя к тебе шляется! И прикинь, что она учудила? Я откуда это все узнал-то! Она, оказывается, к колдунье ходить повадилась, чтобы та порчу на тебя напустила! Свечек понабрала, по кладбищу чуть ли не ночами шарилась, заговоры какие-то повторяла!

- Господи! - выдохнула она, снова закрывая руками лицо. Валера смущенно прокашлялся:

- Лиль, может мне не рассказывать?

- Почему? Рассказывай.

- А я как узнал? Прихожу на днях домой - моя рыдает. "Чего?" спрашиваю. Она: так, мол, и так, прости меня, дуру! Влезла к колдунье в долги, та деньги требует за то что, вроде как, тебя извела: тюрьма, милиция - чего уж хуже? У Томки денег нет, а шарлатанка эта прямо домой приперлась, сидела полчаса и грозилась, что если что - и на неё порчу наведет. Главное, баба-то самая обыкновенная, такие на рынке стоят, помидорами торгуют. А Томка перепугалась. "Давай, - просит, - денег достанем. А то она и сглазит, и порчу нашлет, и чуть ли не зеленых чертиков в дом напускает!" У Томы же моей ума много: она у неё по полному прейскуранту услуги заказала: и фигурку твою из воска сделала, и какие-то петли из волос свила. И, мало того, ещё в ту ночь, когда англичан убили, на кладбище поперлась у покойников помощи просить!

- На какое кладбище? - она вздрогнула.

Валера покраснел ещё гуще:

- Лиля, это не то, о чем ты подумала. Тома, так же как ты, к этим убийствам отношения не имеет. Она - дура просто. Дура, и ещё - легко внушаемая... Я за что прощения-то попросить хочу? Это ведь она в прокуратуре про тебя ляпнула, когда они спрашивать стали, есть ли знакомые женщины с длинными черными волосами. Потом уже мне призналась. Подружка зудит, чтобы она лучше за мужем следила, а эта слушает - уши развесила. Я просто узнал просто, уже после визита к нам этой "колдуньи"... Нет, встречу ещё когда эту Ладку - точно убью!