Порочный ангел - Блейк Дженнифер - Страница 36

День клонился к вечеру, холодок с озера стал проникать в комнату, побежали голубоватые тени, когда доктор Джоунс еще раз пришел к больному. Он перешагнул через порог, и его брови выгнулись дугой над очками.

— Что это? — прорычал он, переводя взгляд с Элеоноры, сидящей на краю кровати с чашкой мясного бульона, приготовленного сеньорой Паредес, на Гранта. Его усадили, подперев с боков подушками.

Ответил Луис, усевшийся на краю стола:

— Это демонстрация настоящей отваги. Элеонора пытается накормить моего друга, похожего на гремучую змею, которой придавили хвост. Это действительно могло быть весьма опасно, если бы он не был слишком слаб, так слаб, что может только шипеть.

— Охотно верю, — сказал врач, подходя к кровати. — Добрый вечер, полковник. Не ожидал увидеть вас в такой форме. Вы вернули мне веру в чудо.

Грант посмотрел на него, потом перевел взгляд на повеселевшее лицо Луиса.

— Добрый вечер, — ответил он подчеркнуто холодно.

— Вы должны простить полковника, — засмеялся Луис. — Мы как раз обсуждали ангельское терпение Элеоноры, захотевшей лечить его по-своему. И поскольку все утро она занималась с Грантом рукоделием, он сейчас не в настроении.

— Рукоделием? — сурово спросил врач. — Дайте-ка посмотреть.

Вмешалась Элеонора:

— Я бы хотела, чтобы он сначала доел бульон. Впервые за два дня полковник Фаррелл начал есть.

Доктор Джоунс остановился, скрестив свой взгляд со взглядом чистых зеленых глаз Элеоноры, затем коротко кивнул, огляделся, нашел стул и уселся ждать.

— Прекрасная работа, — признал он, возвращая на место повязку. Даже бегло взглянув на рану, доктор Джоунс не смог не оценить старания Элеоноры.

В ответ на слова хирурга Элеонора рассказала ему об отце.

— Ну что ж, могу повторить лишь то, что сказал вчера. Полковнику Фарреллу повезло. Я сам должен был сделать то, что сделали вы. Но мне предстояли две ампутации, и один больной со сломанной ногой ждал меня в госпитале. К тому же сообщили о схватке на границе с Коста-Рикой. И вчера поздно вечером привезли восемь раненых, из которых пятеро в тяжелом состоянии.

— А я думала, у нас мир, — ответила Элеонора.

— Да, мир, — иронично сказал доктор Джоунс. — Но пограничники в Гондурасе и в Коста-Рике не отказывают себе в удовольствии пострелять друг в друга. То и дело патруль обнаруживает, что нарушается граница, и все снова летит к черту. Тогда-то мы и получаем раненых. И только один Бог знает, сколько еще будет раненых, если состоится большое сражение. Вы знаете, что у этих так называемых Бессмертных было шестьдесят ран на пятьдесят человек в последней небольшой схватке? Таков результат тактики Уокера. Открытый бой, который ему так нравится, действительно романтичен, в определенном смысле эффективен, но он может быть очень опасен, когда враг предпочитает другую тактику.

— О, вы осмеливаетесь критиковать военный гений нашего генерала? — спросил Луис с притворным негодованием.

Доктор Джоунс пожал плечами.

— Трудно спорить с победителем, но я бы предпочел, чтобы он больше заботился о людях.

— Дело не в том, что он не заботится, — вмешался в разговор Грант. — Просто какие-то вещи он ценит выше, чем человеческую жизнь.

— В каких-то случаях идеалисты — прекрасные люди, — проворчал хирург, — но это не тогда, когда они ответственны за жизнь других людей.

— Я думаю, что вы, доктор Джоунс, сами идеалист. Иначе бы вас не было здесь, в Никарагуа, — сказала Элеонора.

— Что касается меня, то я просто дурак, — ответил он.

Когда врач собрался уходить, Элеонора встала, чтобы проводить его до двери, а потом, повинуясь его знаку, вышла с ним на галерею, к лестнице.

— Нужно оберегать покой полковника. Хотя мне это никогда не удавалось. Ему нужно побольше жидкости. Когда попросит, можно дать твердую пищу. Насколько я могу судить, это случится скоро.

Доктор продолжал давать указания по уходу, хотя Элеоноре показалось, что сам он думает о чем-то другом. У лестницы он остановился.

— Положение в госпитале меня очень беспокоит. Наши работники все вроде Педро. Их набрали из местных. Они, конечно, хорошие парни, но неумелые, и язык для них проблема. А раненые все прибывают. И я вижу, что растет военное сопротивление Уокеру и демократии. Думаю, эти столкновения на границе — не случайность. Но Уокер не слушает. Он хочет, чтобы длился мир, хочет здесь закрепиться. Он никогда не слушает того, чего не желает услышать. Но дело не в этом… Я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам помогли. И вы, и другие женщины, говорящие по-английски. Любой покажет, как пройти к госпиталю, а там просто спросите меня.

Большего, чем подумать об этом предложении, Элеонора не могла пообещать. Так что доктору Джонсу пришлось этим удовлетвориться. Наблюдая, как он вприпрыжку спустился по лестнице, она подумала, что вряд ли он остановится на этом. В его идее был определенный смысл. Но сейчас у нее другие задачи, которые ей надо решать в первую очередь. И, тут же забыв о докторе и его предложении, она вернулась к больному.

Гранту становилось лучше. В первое время он много спал, а когда и бодрствовал, его настроение было разным — от буйного до покорного. И последнее еще больше настораживало. Он лежал, наблюдая за каждым движением Элеоноры, пока она не приходила в смущение. Иногда по ночам Элеонора вставала с постели и шла в его комнату, нащупывая путь во тьме по галерее, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Часто, стоя возле его кровати, она думала, что, как бы тихо она ни входила, ее присутствие всегда будит его. Элеонора не хотела показывать, что она беспокоится, ведь он и так это знал.

Из посетителей допускался только Луис. Постепенно посланцы из Дома правительства перестали приходить, и самые важные вопросы передавали через подполковника. Со временем Элеонора научилась доверять его суждениям — о чем можно спрашивать Гранта в каждом конкретном случае. Испанец обладал внутренним так-том, основанным на хорошо скрываемой чувствительности, позволявшей не переутомлять друга. Постепенно оба мужчины стали перебираться для работы от кровати к столу. Когда Луис был рядом с Грантом, Элеонора могла расслабиться и заняться всякими мелочами, до которых раньше не доходили руки, например, своим скудным гардеробом, или помыть волосы, сходить на рынок, чтобы купить что-то особенное, что ей хотелось приготовить.

Во время одного из таких выходов на рынок она встретила Мейзи и пригласила ее в дом на чашку кофе. Когда они устроились с кофе в патио, Элеонора стала расспрашивать о делах труппы.

— Все идет прекрасно, — сказала Мейзи. — Сейчас все взбудоражены новой пьесой. Премьера послезавтра, и если Грант будет хорошо себя чувствовать, вы обязательно должны прийти и посмотреть. А если вдруг доведется увидеть генерала, замолви за нас доброе слово. Все будут в восторге, если он придет. Я не думаю, что это повредит нашей театральной кассе.

— Я попытаюсь, — сказала Элеонора неуверенно. — Но я не думаю, что в данный момент генерал мною доволен. Я не пустила его к его любимому офицеру.

— Не могу себе представить, как ты осмелилась. Я до смерти боюсь этого человека.

— Ну, я не думаю, что смогла бы, если бы он явился лично, но надеюсь, этого не случится: генерал, может быть, и эгоист, но достаточно разумный эгоист. И если он в состоянии понять, насколько Грант болен, он не станет его беспокоить.

— Похоже, он тебе нравится.

— Пожалуй.

— Такая холодная рыба?

— Как ты можешь так говорить о человеке, которого его же подчиненные называют Дядя Билли? Человеке, который содержит любовницу, да еще такую претенциозную особу, против собственных же принципов?

— Мужчинам свойственно следовать за кем-то. А любовниц они, случается, берут по разным причинам, не только по душевной близости.

— Предположим, что так, — кивнула Элеонора, проводя пальцем по краю кофейной чашки. — Но он все равно мне нравится. В нем есть шарм, он смелый человек. Мужественный, и у него есть характер. А о большинстве мужчин такого не скажешь.