Порочный ангел - Блейк Дженнифер - Страница 49

Когда Луис убедился, что она успокоилась, он повернулся, расстегнул седельную сумку и вынул цепь около двух футов длиной с кольцами на концах. Встряхнув ее, он взял левую руку Элеоноры за запястье и, прежде чем она догадалась, что он намерен делать, защелкнул один из стальных браслетов. Другое кольцо он застегнул на своей правой руке. И только потом посмотрел ей в глаза.

— Извините меня, — сказал он, — но это единственный способ обеспечить вашу безопасность, пока мы не вернемся в Гранаду. Эти наручники дал мне Грант. Такими пользуются начальники военной полиции. А ключ от них я надежно спрятал.

— Но не думаете же вы, что мы будем носить их постоянно? — возмутилась Элеонора. Ее бросило в жар от обиды, лицо запылало — еще бы, ее насильно лишили элементарной возможности уединиться, это ее просто потрясло.

— Так надо.

— Почему? Я и сама могу защитить себя.

— Как только что? А что помешает Курту взять вас в любой момент в кустах?

— Он не мог бы…

— Не мог бы? Возможно… Пока. Но впереди у нас длинные мили и долгие дни пути. Мы все глубже уходим в джунгли, где горячее солнце выжигает холодные манеры джентльменов. И сильные набрасываются на слабых, которых они выбрали. Натура людей, идущих с нами, вполне соответствует законам джунглей.

— Мы должны идти?

— Возможно, что генерал смягчится. Если нет, станем пробираться через горы, через те места, где никогда не ступала нога белого человека. Мы пойдем к побережью Мексики, к Атлантическому океану. Это побережье охраняют англичане, считая район индейцев москито протекторатом Короны. И не хотят уступить эту территорию Уильяму Уоке-ру. Может быть, нас подберет там какой-нибудь корабль.

Элеонора молча размышляла. По руке, на которую она опиралась, полз муравей. Она хотела сбить его щелчком, но короткая цепь не дала. Она сжала пальцы в кулак и резко ударила себя по колену.

— Нет! — воскликнула она. — Я так не могу. Вы сами не понимаете, что придумали.

Не ответив, Луис снова лег на спину и заложил руки за голову. Цепь при этом дернулась так сильно, что если бы Элеонора не удержалась, то упала бы ему на грудь.

— Боюсь, — сказал он, улыбаясь, — что вам придется смириться.

— Ну пожалуйста, — начала она тихим слабым голосом.

— Вы что, попытаетесь меня переубедить? — спросил он. — Говорю вам откровенно — не выйдет.

Она посмотрела в его лицо, находившееся так близко от ее глаз, и заметила, какая красная у него кожа. От чего — от солнца или от температуры? Может быть, на самом деле ему хуже, чем он пытается показать? И, может, именно его состоянием объясняется столь отчаянная мера?

— Но это будет невыносимо. Вы должны понимать.

Лицо Луиса выглядело печальным.

— Я знаю, это нелегко. Но вы, дорогая, уже видели меня обнаженным. Так почему же я должен капризничать, если вам придется это повторить? Что касается вас, то мои чувства к вам останутся неизменными. Я не могу сказать, что спокойно переношу вашу близость, но в данный момент не в состоянии воспользоваться представившимися возможностями. Так что вам нечего бояться.

Элеонора молча выслушала его и, посмотрев ему в лицо, наконец спросила:

— А если бы смогли?

— Тысячу раз — да, моя душа! — ответил он весело. — Разве вы не знаете, что мужчина судит о других мужчинах по себе?

Наступила ночь, взошла луна, мужчины с Хуанитой все еще не вернулись. Элеонора слишком устала и более того — очень переживала из-за ограничения своей свободы, что не давало ей спокойно спать. Она просыпалась от каждого ночного шороха, крика и даже сквозь дремоту ощущала неудобства, чувствуя через одеяло каждую веточку и камешек на земле. Ей стало холодно, и она потянула край одеяла, чтобы прикрыть ноги.

Она проснулась от шума голосов. Ее бок, прижатый к Луису, согрелся. Он ли подвинулся к ней ночью, или она к нему — Элеонора не знала, но, проснувшись, отстранилась, стараясь не разбудить его. И лишь после этого повернула голову, прислушиваясь.

Двое мужчин, поддерживая ее брата под руки, вели его через поляну к месту, где он должен был спать. Жан-Поль спотыкался, голова упала на грудь, как у человека, слишком много выпившего. Они почти уронили его на одеяло, он перевернулся и закрыл глаза тыльной стороной руки.

Элеонора скинула одеяло, пытаясь встать, но Луис протянул руку, успокаивая. Она посмотрела на него, а потом проследила за его взглядом к опушке леса, где столпились мужчины.

Санчес, Молина и Гонзалес вышли на открытое место, волоча голую Хуаниту. В свете бледной луны ее тело светилось, как слоновая кость. Хотя глаза были плотно закрыты, Хуанита не казалась мертвой.

Элеонора видела, как Гонзалес, мужчина с брюшком и длинными усами, указав на одеяло, где лежал Жан-Поль, сделал рукой оскорбительный жест и засмеялся так, что его живот затрясся. Они бросили женщину рядом с Жан-Полем, закидав сверху одеждой. Хуанита лежала, как и упала, не шевелясь.

Гонзалес пошарил в кармане бриджей и вынул монету. Молина, самый молодой из никарагуанцев, широколицый, с примесью индейской крови, который сегодня днем был их проводником, проиграл жеребьевку. Он покорно пожал плечами и уселся дежурить неподалеку от лежавшей женщины.

Жан-Поль, похоже, не подозревал, что рядом с ним обнаженная женщина. Через какое-то время Хуанита открыла глаза и мрачно и зло уставилась в темноту. Поняв, что все улеглись, она: села и медленно натянула на себя блузку и юбку. Потом снова легла.

«Брат или пьян, или ранен», — подумала Элеонора. Может, он пытался помешать насилию над своей бывшей любовницей и встретил отпор? Или отгородился от всего бутылкой виски? Она не могла понять, но видела, что его грудь ровно вздымается и опускается. Если его побили, она мало что может сделать. А если пьян, то вообще ничего. Бывают случаи, когда лучше все оставить как есть.

На заре они снова продолжили путь. Молчаливая кавалькада безропотно двигалась вперед. Глаза Луиса лихорадочно блестели, он все время был кем-то недоволен, кроме Элеоноры. Чисто выбритый, хотя это было довольно трудно сделать охотничьим ножом и без мыла, он не выглядел так мерзко, как остальные. Жан-Поль, с фиолетовыми тесемками от шляпы, завязанными под подбородком, поросшим жидкой растительностью, выглядел просто ужасно. Он молчаливо тащился в конце процессии. Выбирая моменты, когда на него никто не смотрел, он впивался взглядом в Санчеса и женщину, сидевшую за ним, с привязанными к седлу руками. Губы и шея Хуаниты распухли от синяков, под ввалившимися глазами темнели круги, но она не опускала ресницы, когда встречала чей-нибудь взгляд.

Они взбирались все выше по неровным холмам, окутанным дымкой, стараясь двигаться к северо-востоку. Ястребы, черные грациозные птицы, назойливо кружили над ними в голубом небе, высоко над головой пролетали стаи уток и гусей с громкими криками. Ягуар-сеголеток плелся за ними несколько часов подряд, скорее из любопытства, нежели из желания напасть. Им часто попадались олени, а как-то раз выскочило большое дикое животное с клыками, как у кабана, мясо которых в Центральной Америке едят вместо свинины. Слим застрелил одного такого, срезал лучшие куски, а остальное бросил ястребам, чтобы зря не пропало.

Люди им не встречались. Индейские поселения, через которые они проходили, были пусты. Плетеные корзинки с зерном, оставленные в домах, пополняли их запасы. Особенно полезными оказались одеяла с отверстием для головы, прекрасно согревающие ночью. Луис, стараясь скрыть дрожь в руках, оставлял в домах мексиканские доллары, в знак символической платы за взятое. Оглянувшись, Элеонора увидела, как Гонзалес подбирает эти деньги, но, сдержавшись, ничего не сказала. Не время устраивать разборки, когда Луис в таком состоянии. Следовавший прямо за ней Курт тоже был обеспокоен происходящим, но Элеонора старалась избегать его неприятных и все понимающих глаз.

Последние лучи солнца все еще ярко освещали вершины гор, когда, следуя за Молиной, они вошли в сумеречную узкую долину. В маленьком тихом озере, в котором отражались пики гор, они напоили лошадей. Следы животных, как кружева, лежали у воды. Но следов человека видно не было, даже несмотря на крытую соломой хижину, прилепившуюся к утесу из песчаника. Провисшая изгородь окружала маленький двор, кто-то подпер ее испанским мечом, всаженным в землю. Двери не было и взору открывался темный четырехугольник проема; от навеса над крыльцом, держащегося на неотесанных грубых столбах, падала тень. Местами солома на крыше сбилась от ветра, и занесенные им же семена сорняков и диких цветов взошли и расцвели в соломе, пораженной плесенью.