Билет на погост - Блок Лоуренс - Страница 18

Но вместо этого я позвонил на работу Джимми Фаберу. Тот выслушал меня, а потом рассмеялся.

— Не был бы алкоголиком в свое время, — резонно заметил он, — не вляпался бы сейчас в дерьмо.

— Он не имеет права думать, что я пьяница!..

— Какое тебе дело до того, что именно он думает?

— Ты хочешь сказать, что у меня нет оснований злиться?

— Я говорю, что ты не можешь позволить себе это. Ты что, собрался напиться с горя?

— И в мыслях не было!

— После разговора с этим сукиным сыном ты теперь ближе к запою, чем раньше. Ты ведь именно этим собирался заняться? Прежде чем позвонил мне?

— Возможно, — немного поразмыслив над его словами, признался я.

— Однако ты все-таки взялся за телефон и теперь понемногу остываешь.

Мы поболтали с ним несколько минут, и когда я повесил трубку, гнев мой уже начал остывать. Да и на кого мне злиться? На парня, пообещавшего вновь взять меня на работу, после того как кончится запой? Нет, конечно.

Мотли — вот кто всему виной. Мотли!..

А может быть, и я сам. Из-за своего бессилия.

Ну и черт с ним! Я вновь придвинул телефон и сделал несколько звонков, а затем отправился в Северный Центральный участок, чтобы поговорить с Джо Деркином.

Я никогда не сталкивался с ним по службе, хотя нам и пришлось работать в одно время. Я узнал его лишь за последние три-четыре года, и он стал мне самым хорошим помощником, который работал в полицейском департаменте Нью-Йорка. Мы старались содействовать друг другу все эти годы — он пару раз направлял ко мне клиентов, а я от случая к случаю делился с ним полезной информацией, которую удавалось добыть.

Когда я впервые встретился с ним, он считал месяцы, которые ему оставалось доработать до двадцатилетнего срока службы. Он всегда говорил, что не может дождаться момента, когда наконец оставит эту чертову работу и уедет из проклятого Богом Нью-Йорка. Он продолжал и сейчас говорить то же самое, но теперь твердо решил отслужить двадцать пять лет.

Годы округлили его брюшко и проредили шевелюру темных волос, которые он всегда наискось приглаживал гребешком; лицо было круглым и румяным. Он постоянно бросал курить, но теперь в его руке снова дымилась сигарета, а пепельница на столе была забита окурками. В середине моего рассказа он затушил сигарету, но не успел я закончить, как он достал новую.

Выслушав то, что я ему рассказал, он отъехал на кресле назад и задумчиво выпустил в потолок три дымных кольца. Сквозняков не было, и кольца поднялись до самого потолка, не потеряв своей формы.

— Ну и дельце!.. — сказал он.

— Не правда ли?

— Этот парень из Огайо, судя по твоему рассказу, славный малый. Как ты говоришь его зовут, Гавличек? По-моему, за «Кельтов» играл кто-то с такой фамилией?

— Ага.

— И его также звали Том, если не ошибаюсь.

— Нет, по-моему, тот был Джоном.

— Ну что же, может, ты и прав. А тот парень ему не родственник?

— Не знаю, не спрашивал.

— Да, конечно, у тебя сейчас другим голова забита. Что же ты теперь собираешься делать?

— Хочу отправить этого сукиного сына в давно заслуженное им место.

— Да, за такое ему вполне светит подохнуть за решеткой. Как ты считаешь, эти ребята в Массилоне могут возбудить против него какое-нибудь дело?

— Понятия не имею. Том, конечно, допустил огромную ошибку, посчитав это делом рук мужа Конни и закрыв дело.

— Можно подумать, у нас поступили бы иначе.

— Кто знает... Во-первых, у нас его голос был бы сразу записан на пленку, а значит, его можно было бы идентифицировать. Да и судебная экспертиза у нас была бы проведена куда более тщательно.

— Все равно никто бы не догадался, что ее изнасиловали извращенным способом.

Я пожал плечами.

— Да как бы там ни было, здесь сразу бы установили, чья кровь на ее муже — только его собственная или же всех жертв.

— Да, это верно. За исключением того, что и мы зачастую можем многое упустить. Ты слишком давно не работаешь в полиции, Мэтт, и многое позабыл.

— Возможно.

Джо наклонился вперед и затушил сигарету.

— Сколько раз уже я бросал курить, — сказал он, — но потом начинаю дымить еще больше, это не может не сказаться на здоровье. А как ты считаешь: если удастся установить, что сперма принадлежит не мужу Конни, они откроют дело?

— Не знаю.

— По-моему, у них и в мыслях этого нет. Ты не сможешь доказать, что Мотли был в Огайо. Где он теперь, как ты считаешь?

Я неопределенно пожал плечами.

— Я специально интересовался в водительской ассоциации: нет у него ни машины, ни водительских прав.

— И тебе сообщили такую информацию?

— Возможно, там подумали, что я работаю в полиции, — объяснил я.

Джо внимательно посмотрел на меня.

— А ты, конечно, не выдавал себя за офицера, — заметил он.

— Конечно. Я вообще никак не представился.

— По закону ты не имеешь права действовать таким образом, чтобы люди принимали тебя за офицера.

— Если есть намерение обмануть их, не так ли?

— Обмануть или заставить их сделать что-то для тебя, чего они не стали бы иначе делать. Ну да ладно! Итак, нет ни машины, ни прав. Конечно, он может водить незарегистрированную машину без прав. А где он живет?

— Понятия не имею.

— Он освобожден не досрочно, так что никто теперь о нем ничего не знает. А где он проживал в последний раз?

— В отеле в начале Бродвея, но это было больше двенадцати лет назад.

— Да, вряд ли его номер ждал своего постояльца так долго.

— Я звонил туда — так, на всякий случай.

— Ну и что?

— Во всяком случае, под его фамилией никто не значится.

— Да, это — другое дело, — согласился Джо. — Фальшивое удостоверение; у него их может быть куча. За двенадцать лет за решеткой он перезнакомился с множеством мерзавцев. Когда, говоришь, его освободили, в середине июля? Теперь у него могут быть какие угодно документы — от «Америкэн Экспресс» до шведского паспорта.

— Я думал об этом.

— И ты абсолютно уверен, что сейчас он в Нью-Йорке...

— Наверняка.

— ... и замышляет убийство еще одной девчонки. Как ее зовут?

— Элейн Марделл.

— А затем он, без сомнения, прикончит и тебя — для ровного счета. — Джо вновь задумался. — Если мы получим официальный запрос из Массилона, тогда сможем заняться его поисками. Но это лишь в том случае, если они откроют дело, тогда мы сможем принять меры по защите возможной жертвы от насильника.

— Думаю, Гавличек не против, — высказал предположение я. — Важно, чтобы он смог убедить своего шефа.

— Конечно, он был не против, пока вы сидели в ресторане и болтали о футболе. Теперь вас разделяют пятьсот миль, а у него и своих-то дел невпроворот. Наобещать можно с три короба. Какой полицейский захочет вновь открыть закрытое им самим дело?

— Я все понимаю.

Джо вытащил из пачки сигарету, помял ее в пальцах, но затем засунул обратно.

— А как насчет фотографии? Там, в «Денморе», додумались ее сделать?

— Когда он прибыл к ним. Восемь лет назад.

— Ты хотел сказать — двенадцать?

— Нет, восемь. Сперва он сидел в «Аттике».

— Да, вспомнил, ты говорил об этом.

— Значит, единственной его фотографии уже восемь лет. Я интересовался, могу ли получить копию. Того парня, с которым я разговаривал об этом, терзали сомнения. Он не был уверен, можно ли предоставить ее неофициальному лицу.

— Хорошо, хоть там тебя не приняли за офицера полиции.

— Не приняли.

— Я могу позвонить им, — сказал Джо, — но не думаю, что это принесет нам много пользы. Тамошние ребята всегда рады помочь, но у них и своих дел хватает. А в фотографии вообще нет никакой нужды до тех пор, пока в Огайо не откроют дело, а это случится не ранее, тем они получат новый судебно-медицинский отчет.

— Возможно, и тогда не откроют.

— Возможно. К тому времени у тебя будет фотография Мотли из «Денмора». Если только они решатся отправить ее тебе.