Подземный левиафан - Блэйлок Джеймс - Страница 29

Джим бросил последний взгляд на Лазарела: если профессор не сбавит ход, он вполне может обставить его и раньше вернуться в лагерь. Вдоль всего побережья вода была изумительно чистой и зеленой, все подводные камни, пучки водорослей и мели были видны ясно и отчетливо, словно нарисованные на акварели — складочки мелких волн были изумительно ровными, словно ряды волос под расческой. Джиму показалось, что почти прямо перед крохотной лодкой Лазарела он различает какое-то темное пятно, заметно отличающееся по цвету от окружающей зелено-голубой мели. Поначалу Джим решил, что это, вероятно, крупный подводный камень или островок особенно густо разросшихся водорослей, но пятно было настолько темным, чернильным и странно правильным, что он догадался — это впадина, и очень глубокая. Джиму сделалось любопытно, станет ли профессор промерять ее по пути к лагерю. Он поднял камень и швырнул его с обрыва. Камень полетел вниз по дуге и скрылся в зарослях кустарника. Склон обрыва оказался значительно более пологим, чем это представлялось сверху. Джим поднял второй камень, размахнулся и, за миг до того как выпустить его из руки, понял, что камень этот непростой — он мельком заметил на его плоской грани рисунок. Прежде чем эта мысль успела как-либо изменить его намерения, камень выскользнул из его пальцев и устремился в сторону океана, упал на каменистый склон и некоторое время несся вниз, подскакивая, пока наконец не пропал в кустах. Но оказалось, что на краю обрыва разбросано множество таких камней — сколько угодно. Более того, впечатление создавалось такое, словно весь утес был выстроен из этих камней, словно какой-то сказочный каменщик-гигант обтесывал их и аккуратно укладывал друг на друга — причем выбирал те, на которых темнели силуэты ископаемых, — устроив своеобразное кладбище вымерших рыб.

Джим принялся набивать чудесными камнями карманы, сразу же извлекая их обратно и выбрасывая, как только попадался лучший экземпляр. Затем начал спускаться вниз вдоль скальной расселины, хватаясь руками за кустики мескито, выковыривая из грунта отпечатки ископаемых раковин конической формы и другие, похожие на наутилуса, увлекся и опомнился только когда заметил, что дальняя оконечность острова уже окрашена оранжевым светом утопающего в океане солнца, но в этот же миг увидел под ногами плоский камень с отличным отпечатком трилобита — создания из невообразимой глуби времен — в самой середине. Он выбросил из карманов камни с рыбами, тщательно спрятал трилобита, снова осторожно, словно нес пакет с яйцами, забрался на утес и в сгущающихся сумерках двинулся обратно. Внизу на воде он видел маленькое пятно — скорлупку профессора Лазарела, уже подгребающего к берегу.

Когда Джим, прыгая с камня на камень и громко шурша галькой, спустился наконец к лагерному костру, было почти темно; дядя Эдвард уже собирался идти его искать. Поспевал ужин. Голова дяди Эдварда все еще мучительно болела. Профессор Лазарел так и не открыл ничего интересного, с воды уже тянулся туман, и его первые похожие на змей щупальца колыхались над берегом. Довольно скоро, почти полностью утонув в тумане, сверхъестественным покрывалом стелющемся над землей, ветви молодых дубков за палаткой стали ветками-призраками.

С улыбкой, предвкушая реакцию дяди Эдварда, Джим вытащил из кармана трилобита. Удивление дяди, у которого почти сразу прошла голова, не обмануло его ожиданий. Профессор Лазарел изумился еще сильнее, когда Джим поведал ему об обрыве, полном камней с отпечатками ископаемых, и о впадине, над которой профессор проплыл полтора часа назад да так и не заметил, — ошарашенный ученый был готов немедленно бежать к лодке, не дожидаясь рассвета. Обязательно должен буду промерить ту впадину, сказал он. Но в конце концов это может подождать и до утра, решил профессор чуть погодя, завидев, как Уильям Ашблесс опускает в котелок с кипящим бульоном шейки лобстеров. Если Джим не ошибся и это действительно окажется впадина, то, возможно, им стоит завтра днем перенести лагерь к ней поближе.

Туман на острове был не таким густым, как прошлой ночью в океане. Он плыл мимо белесыми ватными прядями, то скрывая, то снова обнажая дубки на границе лагеря, просачиваясь сквозь кусты, ветки которых, совершенно ясно видимые, иногда оставались потерянно торчать из молочной ваты в серых тенях. Но уже через несколько минут облако более плотного тумана скрыло и кусты, и лагерь, и костер, и людей вокруг него, и серый спокойный океан.

Туман с просветами и неровный сбивал с толку больше, чем густой и непроглядный, и теперь, вместо того чтобы угрожать невидимыми обитающими в нем чудовищами, подкрадывающимися потихоньку, время от времени показывал в просветах странные и неожиданные ночные силуэты: гранитный выступ необычной заостренной формы, похожий на зверя, изготовившегося к прыжку, да так и окаменевшего, стену зеленой листвы, ставшую иллюзорно двумерной и превратившуюся в арочный вход в страну чудес.

Разговоры у костра не клеились. Все помалкивали, даже Уильям Ашблесс. Поэт казался странно обеспокоенным и часто прикладывался к своей серебряной фляжке со скотчем, а когда туман немного рассеивался, вставал и смотрел на воду, словно ждал чьего-то появления. Все согласились с тем, что итог у этой экспедиции может быть только один — они должны найти водяного человека, и лучше живого, чем мертвого. С таким же успехом они могли искать черную кошку в темной комнате, однако по каким-то необъяснимым причинам Лазарел был уверен, что разгадка тайны земного ядра сейчас близка как никогда. Не для того он посвятил этому всю жизнь, чтобы в решающий момент оказаться не в форме. На чем была основана его уверенность, он толком объяснить не мог, но не уставал повторять, что все признаки налицо. Он что-то чуял в воздухе. И в таинстве тумана, окутывающего остров, в тихом шепоте шуршащего галькой океана и в слабом, далеком голосе ревуна, бормочущего что-то на канале Санта-Барбара, Джим ощущал ту же уверенность. Он серьезно сказал себе, что все это исчезнет, стоит лишь взойти солнцу, однако уговоры ничего не изменили, и, может быть, потому ночь действительно опутала его своими чарами. И об этом он тоже знал.

Неожиданно, без всякой на то причины, веской или таинственной, он стал думать о том, похоже ли нисходящее от побережья в глубины океана морское дно на поросший чапаралем гранитный склон холма за их палатками. Вполне вероятно, что одно было перевернутым отображением другого — страна под водой была темным эхом страны на свету, зеркальным отражением, замаскированным морской травой и водорослями, вековыми наслоениями полипов, ракушечника и отмершей растительности, искаженным корнями деревьев и кустарника, слоями праха и ископаемых останков неисчислимых поколений умерших животных. Как вышло, что до сих пор этого никто не заметил?

В тяжелых клубах тумана почти невозможно было разубедить себя, втолковать, что он и трое его взрослых спутников находятся сейчас на суше, а не сидят вокруг костра из плавника на дне океана. Неожиданно Джим вспомнил Гила Пича, который наверняка чувствовал бы себя как дома в этих подводных садах спятившего капитана Немо, решившего поселиться вместе с осьминогами и морскими звездами.

Джим чуял в воздухе запах водорослей — коричневых высохших пятен, гниющих на прибрежных камнях. Соленый и холодный привкус тумана на языке напоминал вкус сырых устриц. Притихший Джим клевал носом, и ему казалось, что омывающие их со всех сторон струи тумана сгущаются, что в этом невидимом течении к ним плывут, медленно вращаясь и переворачиваясь, разные чудные следы жизнедеятельности океана: бумажные раковины наутилусов, раскрашенные и подсвеченные изнутри как китайские фонарики; неспешно клубящиеся созвездия крохотных розовых креветок и танцующего планктона; облака из блесток морского песка, раздутые течением и сияющие в воде подобно затянутому дымкой звездному ночному небу. Повернувшись к взрослым, Джим увидел, что те уже давно отошли ко сну, наверное, тоже подхваченные видениями моря, и теперь странствуют в Стране Снов. Неожиданно ему показалось, что он различает какие-то звуки, доносящиеся из океана, — быстрый плеск и короткий вскрик, почти стон, странно человеческий и жалобный.