Узы крови - Шелдон Сидни - Страница 19

– Забудь и думать об этом, – сказал ему в ответ Сэм. – Едва мы позволим посторонним стать нашими партнерами, как они тотчас начнут учить нас, что нам делать. Мы и глазом не успеем моргнуть, как они захватят сначала Совет, а затем приберут к рукам всю компанию. Тебе-то это зачем, Алек? У тебя большой оклад, на карманные расходы, думаю, хватает. Открытый счет в банке. Зачем же тебе наличные деньги?

В какое-то мгновение Алек чуть было не сказал Сэму, как остро он нуждается именно в наличных деньгах. Но знал, что из этого ничего не выйдет. Фирма для Сэма Роффа была всем, и это делало его абсолютно бесчувственным ко всему остальному. Если бы ему стало известно, что Алек хоть в какой-то степени скомпрометировал фирму, он сделал бы все возможное, чтобы немедленно избавиться от него. Нет, Сэм Рофф был последним человеком, к которому он мог бы обратиться.

К столу Алека приблизился швейцар «Уайта» в сопровождении человека, одетого в серую униформу посыльного. В руке он держал большой запечатанный конверт.

– Прошу прощения, сэр Алек, – почтительно обратился к баронету швейцар, но этот человек настаивает, что обязан что-то передать вам лично в руки.

– Благодарю вас, – сказал сэр Алек.

Посыльный вручил ему конверт и в сопровождении швейцара пошел к выходу.

Алек долго смотрел на конверт, прежде чем вскрыл его. Перечтя содержимое три раза, скомкал бумагу. Глаза его медленно наполнились слезами.

6. НЬЮ-ЙОРК. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 СЕНТЯБРЯ – 11.00

Частный «Боинг 707-320» заходил на посадку в аэропорту «Кеннеди», дождавшись наконец своей очереди на приземление. Полет был долгим и утомительным, и Рис Уильямз вконец измучился: за все время полета он, как ни пытался, так и не смог заснуть. На этом самолете он часто летал с Сэмом Роффом. И теперь постоянно ощущал его незримое присутствие в нем.

Элизабет Рофф ждала его. В телеграмме из Стамбула Рис просто сообщил ей, что прилетает на следующий день. Он, конечно, мог бы сообщить ей по телефону о смерти отца, но считал, что она заслуживает большего уважения. Самолет был уже на земле и подруливал к терминалу. У Риса почти не было багажа, и он быстро прошел таможенный досмотр. Снаружи серое, блеклое небо предвещало скорые заморозки. У бокового входа его ожидал лимузин, чтобы отвезти на Лонг-Айленд, в дом Сэма Роффа, где его ждала Элизабет.

В пути Рис попытался отрепетировать те слова, которые он скажет Элизабет, чтобы хоть как-нибудь смягчить удар, но едва Элизабет открыла входную дверь, как все ранее заученные слова мигом вылетели у него из головы. Всякий раз, встречая Элизабет, Рис как бы заново поражался ее красоте. Внешностью она пошла в мать, унаследовав от нее те же аристократические черты, те же жгучие глаза, обрамленные длинными, тяжелыми ресницами. Кожа ее была белой и мягкой, волосы черные, с отливом, тело точеным и упругим. Одета она была в кремового цвета шелковую блузку с открытым воротником, плиссированную серую фланелевую юбку и желтовато-коричневые туфельки. В ней ничего не было от той неуклюжей маленькой девочки, гадкого утенка, которого Рис впервые увидел девять лет тому назад. Она превратилась в красивую, умную, сердечную и знающую себе цену женщину. Теперь она улыбалась, радуясь его приходу. Она взяла его за руку и сказала:

– Входи, Рис.

И повела его в отделанную дубом библиотеку.

– Ты прилетел вместе с Сэмом?

Теперь от горькой правды не уйти! Рис набрал в грудь побольше воздуха и сказал:

– С Сэмом случилось несчастье, Лиз.

Он видел, как краска мгновенно сошла с ее лица. Она молча ждала, что он скажет дальше.

– Он погиб.

Она стояла, не шелохнувшись. Когда наконец заговорила, Рис едва расслышал ее слова.

– Что… что случилось?

– У нас пока нет подробностей. Они шли по леднику, оборвалась веревка. Он упал в пропасть.

– Удалось найти?

Она закрыла глаза, но тотчас вновь их открыла.

– Бездонную пропасть.

Ее лицо стало мертвенно-бледным.

Рис всполошился.

– Тебе плохо?

Она быстро улыбнулась и сказала:

– Нет, все в порядке, спасибо. Хотите чаю или чего-нибудь поесть?

Он с удивлением взглянул на нее, попытался что-то сказать, но потом сообразил в чем дело. Она была в шоке и говорила, не понимая, что говорит. Глаза ее неестественно блестели, и на лице застыла учтивая улыбка.

– Сэм был большой спортсмен, – сказала Элизабет. – Вы видели его призы. Он ведь всегда был победителем, да? Вы знаете, что он уже поднимался на Монблан?

– Лиз…

– Да, конечно, вы знаете. Вы же сами однажды были с ним, ведь так, Рис?

Рис не мешал ей выговориться, защитить себя баррикадой слов от момента, когда она один на один останется со своим горем. На какое-то мгновение, пока он слушал, его память живо воскресила образ маленькой, легко ранимой девочки, какой он увидел ее впервые, слишком чувствительной и робкой, чтобы уметь защитить себя от жестокой реальности. Сейчас она была в таком нервном возбуждении, так напряжена и неестественно спокойна и одновременно так хрупка и беззащитна, что Рис не выдержал:

– Позволь, я вызову доктора, – сказал он. – Он тебе даст что-нибудь ус…

– Нет, нет. Со мной все в порядке. Если вы не возражаете, я пойду прилягу. Я, видимо, немного устала.

– Мне остаться?

– Нет, спасибо, не надо. Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости.

Она проводила его до двери и, когда он уже садился в машину, вдруг позвала:

– Рис!

Он обернулся.

– Спасибо, что заехали.

О господи !

Много часов спустя после отъезда Риса Уильямза Элизабет Рофф, уставившись в потолок, лежала на своей кровати и наблюдала за постепенно сменяющими друг друга узорами, которые неяркое сентябрьское солнце рисовало на потолке.

И боль прошла. Она не приняла успокоительного, так как хотела, чтобы боль пришла. Этим она обязана Сэму. Она выдержит ее, потому что была его дочерью. И она осталась неподвижно лежать и лежала так весь день и всю ночь, думая ни о чем, думая обо всем, вспоминая и заново все переживая. Она смеялась и плакала и сама сознавала, что находится в состоянии истерии. Но это ее мало беспокоило. Все равно никто ее сейчас не видит и не слышит. Среди ночи она вдруг почувствовала, что зверски голодна, пошла на кухню, в один присест уплела огромный сандвич, и ее тотчас стошнило. Но легче от этого не стало. Боль, переполнявшая ее, не утихла. Мыслями она унеслась назад, в годы, когда отец был еще жив. Из окна своей спальни она видела, как встает солнце. Некоторое время спустя в дверь постучала одна из служанок, Элизабет сказала, что ей ничего не надо. Вдруг зазвонил телефон, и сердце у нее радостно подпрыгнуло: «Это Сэм!» Но, вспомнив, отдернула руку.