Восток есть Восток - Бойл Т. Корагессан - Страница 26

— Неужели ты опять работала в саду?

На пузырящихся коленях просторных джинсов Септимы налипла земля, и мать не стала отпираться.

— Ты что, мам! В такую жару?! Да ты себя угробишь!

Септима вяло отмахнулась, как от мухи.

— Будь солнышком, — попросила она, — дай мне стакан чаю со льдом.

Саксби был сердит. Если ей так уж необходимо возиться в саду, почему бы не делать это вечером? Он прошел из комнаты в спальню Септимы, пересек еще одну гостиную и оказался на внутренней кухне. Это была старинная часть постройки, вокруг которой Де Тревиль-Лайтс, прадед Саксби, возвел дом в его нынешнем виде. Когда Септима двадцать лет назад основала творческую колонию, старую часть дома она оставила за собой, здесь располагались ее личные покои. Кухня была узкая и длинная, с низким бревенчатым потолком, дощатым полом и толстыми каменными стенами, покрытыми множеством слоев штукатурки. Здесь царила прохлада — это давал тень раскидистый, поросший мхом дуб, еще более древний, чем эти стены. Юлония Уайт, дочь Уилера, чистила креветки, стоя у кухонного стола.

— Она снова работала в саду, — пожаловался Саксби, направляясь к холодильнику.

Юлония была женщина видная, в теле, лет сорока пяти, с плохими зубами и мечтательными глазами, рассеянно смотревшими на мир из-за посверкивающих стекол очков в тоненькой оправе. На реплику Саксби она не ответила.

Он налил из глиняного кувшина чая, бросил в стакан ломтик лимона и, ощутив кисловатый аромат, вдруг понял, что ужасно хочет есть.

— Это у тебя что, Юлония, креветочный салат? Она кивнула, стекла очков блеснули огоньками.

— Для нее. Говорит, вечером тут кушать буду.

— А можешь мне бутербродик соорудить? С черным или белым — неважно. Спроси у Рико, по-моему, у него там есть и черный, и белый. Значит, таю немножко майонеза, черный перец и капельку лимонного сока. Лады? Я у матери.

Вернувшись в гостиную, он протянул Септиме стакан с ледяным напитком и, терзаемый голодом, подобрал недоеденный бутерброд с покойной яичницей, понюхал.

— Я вот сижу тут и смотрю на твой аквариум, Саксби, — сказала мать, отпив чая. — Он и в самом деле красивее всех предыдущих. Но, скажи на милость, рыбки-то, рыбки-то где?

Уже близился час коктейлей, когда Саксби наконец заставил себя разлучиться со своим сокровищем. Септима с пустым стаканом в руке откинулась на спинку кресла и тихо похрапывала; козырек шапочки казался плотом, плывущим по волнам ее завитых седин. Саксби тихонько прикрыл за собой дверь, сдернул с крючка в ванной полотенце, быстренько натянул плавки, взял из шкафчика ласты, трубку и маску. Он вышел через заднюю дверь и зашагал через лужайку — к океану, к яхте. Надо было немножко размяться, пока не отяжелел после еды и выпивки.

Солнце так жгло, будто его по спине размазали, но это было ничего, даже приятно. Саксби помахал рукой Айне Содерборд, загоравшей в шезлонге на лужайке, вдохнул аромат океана. Издалека донеслись звуки музыки «диско». А вот и густая тень деревьев. Здесь сильней ощущался первобытный, земляной запах живой природы. В лучах света пестрым конфетти порхали бабочки, стремительно проносились пичужки, на мшистом пне притаился хамелеон торфяного цвета. Саксби чувствовал себя просто превосходно в единении со всем сущим. Остаток дня рисовался чередой приятных и несложных дел: погрузиться в воды Атлантики, в вечное качающееся безмолвие морского дна; потом первый благоуханный глоток водки; Рут; крабное печенье и салат из цикория; бренди; бильярд; любовь. Пьяная тоска вчерашнего вечера была позабыта. Ерунда, недоразумение, он просто не понял, что Рут ведет игру, плетет свою паутинку. На берегу настроение Саксби достигло высшей точки — радость жизни так его переполняла, что он стал присвистывать и аж подпрыгнул на ходу, словно дядюшка Римус из мультфильма, вот только птичек на плечах не хватало.

Но что это? В лодке кто-то был. Долговязый, тощий тип с фигурой баскетболиста. Спортивная шапочка, пятнистое лицо: Эберкорн. Радостное возбуждение моментально улетучилось, будто свет погасили.

— Привет, — пробормотал Саксби, чувствуя себя полным идиотом и уставившись на свои грязные ноги. Вроде как лодка уже принадлежала не ему; вода, деревья, земля, где больше двухсот лет появлялись на свет и отбывали в мир иной его предки, — тоже.

Эберкорн лихорадочно строчил что-то в желтом блокноте, не обращая внимания ни на Саксби, ни на чудесный день, ни на покачивание яхты. На голове у агента были наушники. Саксби проследил взглядом за проводами, тянувшимися от белесых ушей Эберкорна к пегой шее и мятому воротнику, а далее нырявшими в карман рубашки, где лежал магнитофончик. Агент не то писал роман под диктовку загробных духов, не то переписывал на бумагу беседу с очередным недоумком из местных. — Привет! — повысил голос Саксби.

Никакой реакции. Тогда он швырнул в лодку ласты, и Эберкорн чуть не выпрыгнул из кожи, словно атакованный откуда-то изнутри. Он вылупил глаза — надо же, они, оказывается, розовые, как у кролика, — сдернул наушники и зашлепал губами.

— Ой, то есть… — промямлил агент с таким видом, будто только что прибыл из дальнего далека. — В смысле… ну, я надеюсь, вы не против, что я тут, в лодке… Просто такой день отличный, вот я и…

На этом Эберкорн замолк, выдохся, как детский шарик, из которого вышел весь воздух. — Само собой, — кивнул Саксби, смущенный ничуть не меньше, чем это розовоглазое чудо природы. — Никаких проблем. Я собираюсь выйти в море, понырять немножко.

Эберкорн и не думал уходить. Вместо этого впился в Саксби острым взглядом и спросил: v

— Ничего, если я задам вам пару вопросов?

Саксби вздохнул. Солнце стекало с небес сиропом, в котором тонуло все вокруг.

— У меня буквально одна минута, — заявил он, шагнул в воду, взялся за борт и перемахнул в лодку.

Агента интересовал эпизод в магазине самообслуживания, а также подробности первой встречи с преступником в проливе Пиглер-саунд. Как выглядел япошка? Какого он роста? Он что, действительно набросился безо всякой провокации с их стороны? Саксби ответил на все вопросы, попутно налаживая мотор, проверяя свечи, уровень топлива и состояние шнура стартера. На самом выигрышном месте, когда Саксби живописал кульминационный момент инцидента в магазине — как японец прижал к груди провизию, набычился, будто нападающий на футбольном поле, и рванул к двери, — Эберкорн перебил его.

— Послушайте, а можно спросить? Спросить? А чем, по-твоему, ты до сих пор занимался, подумал Саксби.

— Я хочу сказать, задать личный вопрос, — пояснил агент.

Саксби колдовал над мотором.

— Валяйте. Спрашивайте. — — Насчет вашего выговора. Сам-то я из Лос-Анджелеса, и местный южный говор для меня — прямо тарабарщина какая-то. Только не обижайтесь, ладно? И только вы разговариваете нормально. Вы ведь тоже местный, да?

Саксби спрашивали об этом раз тысячу, и ответить определенно он не мог: и да, и нет; с одной стороны, вроде местный, с другой — не совсем. Родился здесь, в Саванне и когда-нибудь будет владеть половиной острова Тьюпело, но разговаривает как настоящий янки. А все потому, что полжизни, самые важные, формирующие годы провел в Нью-Йорке и Массачусетсе. Спасибо папочке. Не успел дедушка улечься в могилу, как Марион Лайте взял жену и годовалого сына в охапку и увез в Оссининг, штат Нью-Йорк, на реку Гудзон. Семья Лайтсов с незапамятных времен владела контрольным пакетом акций большого допотопного завода, производившего дрожжи, маргарин, джин, водку и виски, паршивее которого не было во всей истории человечества. Предки предпочитали управлять заводом на расстоянии, но Марион рассудил по-своему. Он решил стать Промышленным Магнатом, а управление угодьями на острове Тьюпело доверил одному старику из бывших надсмотрщиков, по имени Кроуфорд Шипуо-тер. В те времена поместье называлось Кардросс, в память о Кардроссе Лайтсе, основателе плантации, которая благополучно пережила шесть поколений владельцев, многочисленные засухи, наводнения, скачки в ценах на хлопок, нашествие янки, внедрение комбайнов и посягательства алчных застройщиков.