Амето - Боккаччо Джованни - Страница 7

7

Потом, как бы ошеломленный, он перенес внимание на другую, восхваляя ее наряд, манеры и красоту, достойную божества, и, не будь рядом Лии, он почел бы красавицу ей равной. Облаченная в зеленую ткань, она сидела, держа в руке стрелу, отроду не видел Амето такого изящества; ее белокурые волосы, ни с чем не сравнимые цветом, большей частью были умело собраны длинными прядями над каждым ухом, а прочие заплетены в пышные косы, ниспадающие вдоль шеи; перекрещиваясь и расходясь, одна вправо, другая влево, они поднимались к темени белокурой головки, после чего снова спускались книзу, а оставшиеся их концы были упрятаны в косы, поднятые кверху; сверкая золотой нитью и вплетенными жемчугами, они лежали но своим местам так, что ни один волосок не нарушал устроенного порядка; тонкая фата, мягко колеблемая ветерком, не утаивала от взоров ни единой пряди. На волосы был возложен венок из пышной листвы, разукрашенный алыми и белыми розами и другими цветами, удерживаемыми блестящей золотой нитью, и он преграждал путь солнечным лучам не менее, чем данайцам их волосы. Расположившись в тени, она чуть сдвинула венок, открыв взорам ослепительный лоб, окаймленный черной лентой, должной границей отделяющей его от золотистых прядей; и Амето восславил его, видя, как он округл и широк. В нижней его части, расходясь, выгибались две темнее сумрака тончайшие брови, меж которыми сверкая белизной радостный промежуток; под ними сияли прелестные лукавые глаза, чей дивный свет слепил Амето, не позволяя в них проникнуть и узнать, кто обитающий там повергает его в трепет, подобный тому, что он испытал, узрев глаза Лии. Страшась ее глаз, он отвел свой взгляд и устремил его ниже, туда, где радовал взор нос, не вытянутый, не крупный и не маленький, а как раз такой, какой подобает красивому лицу, и щеки цвета молока, куда только что упала капля крови, коими Амето восхищался без конца; усиленный жарой, этот цвет разлился по ее лицу, но не более, чем это пристало женщине, так что теперь, сидя в тени, она была подобна восточной жемчужине. Ее пунцовый рот походил на пунцовые розы меж белых лилий, обещая без меры приятные поцелуи. Подбородок ее, не выпяченный, но округлый и с ямочкой посредине, достоин был благосклонного взгляда и подобно ему белая стройная шея и нежное горло, прикрытое зеленой накидкой, которая, впрочем, нисколько не прятала груди, обнажаемой покроем наряда; грудь же ее, соразмерная и полная, под стать плечам, достойна была того, чтобы часто выдерживать любовную ношу; все это Амето оглядел жадным взором. Рассмотрев приметливо то, что видно, к скрытому он обратил не взгляд, а воображение. Спустившись взглядом пониже открытой части груди, он приметил, как чуть приподымается ткань и, мысленным взором с радостью проникая под одежды, догадался, что тому служит причиной, ощутил сокрытые прелести не менее сладостными, чем они есть на самом деле. Столь же прекрасны были и руки, туго стянутые от плеча до кисти и в некоторых местах схваченные замысловатыми пряжками, и красивейшие пальцы, украшенные множеством колец, и одежды, с прорезями от подмышки до пояса, стянутые подобными же пряжками, что позволяло увидеть всю ее дородность. Проникая в прорези взглядом, Амето силился разглядеть то, что белоснежное одеянье, находящееся под зеленым, мешало ему видеть, и ясно постигал, что лучший плод из всего, что он узрел, таился среди того, что скрыто и чем, мнил Амето, никому, кроме Юпитера, не дано обладать. Оглядывая ее множество раз, он слагал ей во славу не меньше похвал, чем удостоилась прекрасная Киприда[28], и про себя оплакивал грубую жизнь в лесах, скорбя о том, что так долго от него были скрыты величайшие из наслаждений,

XIII

Пока Амето разглядывал, изучал, разбирал и мысленно подтверждал дивную красоту подошедших нимф, Теогапен умолк, порадовав дам, и Лия обратилась к нему с такими словами:

– Да вознаградят тебя боги за высокий труд, ты усладил наш слух своим стихом, как истомленного благодатный сон на зеленой траве и как жаждущего прозрачный студеный источник.

Теогапен ничего не возразил на похвалу, но прислушался к толпе заспоривших пастухов и пригласил дам выслушать и рассудить их пренье. Тут один из них, Акатен, пастух, пришедший из Академии, стал хвастаться, будто он превзошел всех в сноровке пасти стада, да еще вызвался доказать это, состязаясь в стихах с Альцестом, пастухом из Аркадии; тот согласился в стихах же ему ответить, и оба, изготовившись, стали друг против друга. По общему согласию, приговор вверили внимающим дамам, после чего Теогапен вызвался помочь стихам напевом своей свирели и приготовил победителю пышный венок. Раздув горло и выпятив щеки, он послал в скрепленные воском тростинки долгий выдох, разрешившийся широким звуком, пробежал проворными пальцами по скважинам, наигрывая приятную мелодию, и кивком распорядился Альцесту начинать, а Акатену сменять его в свой черед. И Альцест начал:

XIV

Альцест. Едва лишь из Аврориного лонавыходит Гелиос, своих овецведу я в горы по тропинкам склона;и, пастбища достигнув наконец,отыскиваю им траву по вкусу,в какой еще не хаживал косец.Послушны, смирны, недоступны гнусу —они в горах тучнеют таково,что не уесть и волчьему прикусу,[29]Акатен. А я держусь обычая того,какой у сицилийцев в обиходе —пастух толковый предпочтет его.Чем утомлять овец на переходепо горным кручам, не избрать ли дол,как более привычный их природе?И корм хорош – куда бы ни пришел,и в молоке всегда такой достаток,что не вместит удоя и котел.Ягнятам – сколько б ни толкали маток —не выпить и толику, а ведь ихне перечесть в моих стадах, ягняток.А волк загубит одного-двоих —от этого я тоже не внакладе;приплод обилен на лугах моих.Овечек вывожу я по прохладеи вовсе не стегаю их прутомни для острастки, ни привычки ради;насытившись на пастбище, гуртомони к ручью спускаются напитьсяи вновь пасутся, чтобы пить потом.И вам, аркадским, с нами не сравниться;у вас-то и овец наперечет,того гляди, их можете лишиться.У вас не то что корма, но и водв достатке нет – а похвальбы немалы, —мол, вы одни – пастушеский народ.Альцест. Обильны влагой горные привалы,чиста вода ключей и родников,буравящих расселины и скалы.Твои же тянут с низких бережковводицу с илом, сколько не повадно,и мрут от корчей либо червяков.Притом они строптивы, дики, жадны,что ни попало на лугу едят,не столько травоядны, сколь всеядны;такой пастьбой они себе вредят —и молоко от этого дурноеи мало чем полезно для ягнят.Но горная трава совсем иноетворит образованье молока,и нет его вкусней, когда – парное;и пусть дорога на верхи тяжка,зато уж корм отменно благотворный,и трав Локусты нет наверняка.И множит плодовитость воздух горныйведь каждая вторая тяжела,и весь приплод здоровый и отборный.И коль овца всю жизнь в горах жила,то никаких укрытий ей не нужно,и солнце ей не причиняет зла.А если жарко очень уж и душно,я за свирель веселую берусь,и овцы мне внимают простодушно.И спать-то иногда я не ложусь,от ветра их ночного сберегая,и равно о любой всегда пекусь.Акатен. Ночлегами я не пренебрегаю,а вот свирель мне вовсе ни к чемуи овцам тоже, так я полагаю.У них свои дела, и посему,отару поручив господней воле,я набиваю брюхо и суму.Но если приглядится кто подолек твоим с моими – заключит впопад,что у меня овец куда поболе;забота наша – умноженье стад,а у тебя – пусть хороши, да мало,причем прибыток менее затрат.Ну, что ответишь? Видно, в цель попалосужденье очевидное мое.Альцест молчит – молчанье знак провала.Альцест. Твои слова – притворство и вранье,поэтому, тебе, же в посрамленье,бахвальство развенчаю я твое.Ты первый стал сегодня в нашем преньебогатству и скоту вести подсчет,а мы ведь о пастушеском уменьерешили петь, но умный разберет,кто высказался тут по сути дела,а кто из нас невесть о чем поет.Акатен. Выходит, спору нет еще предела?Но если стадо больше, то пастухсо стадом управляется умело.Альцест. С большим приплодом жди больших прорух;от волка ли, от порчи неминучей —но многие, увы, испустят дух.Мои ж числом поменьше – но живучей,и хищник на вершинах их неймет,им не страшны репьи и корм колючий,и в стороне от вредных нечистотбелы они и знают превосходноменя, который их пастись ведет.Акатен. Рассказывай, приятель, что угодно,но я в долине больший прок имел,пока в горах бродил ты сумасбродно.Кто воспретил бы, если б я хотелподняться в горы, где своей скотинеты чуть не райский приискал предел?Альцест. Увы, тебе судьба пасти в долине:набив травою сорной животы,твои обжоры не дойдут к вершине.Акатен. И грубы эти речи и пусты,и обо мне болтаешь что попало,в лесах дремучих одичавший, ты.Альцест. В лесах дремучих я узнал немало,меня вскормили Музы в сердце гор,тебе ж таких кормилиц недостало.И сам ты груб и утверждаешь вздор,как тот, кто лучших доблестей не знает;умолкни же, послушай приговортех, кто стиху неладному внимает;ведь ты свою науку здесь никакне защитил – то всякий понимает.Мир не слыхал еще подобных врак —твой замысел нехитр, хотя подспуден.Ты овцам не пастух, а главный враги по миру пойдешь и нищ и скуден.вернуться

28

Киприда – Венера.

вернуться

29

…не уесть и волчьему прикусу. – Спор пастухов имеет аллегорическое значение: овцы, тучнеющие на добром корме, не устрашенные волком, олицетворяют христианские души, укрепленные добродетелями и торжествующие над пороком.