Действо - Болотников Сергей - Страница 127

Становилось все жарче. По ночам целыми вагонами пели протяжные песни про оседлавших шторм и на людские голоса накладывался стук колес по неухоженным стыкам. На второй день в четырех вагонах разразилась эпидемия дизентерийного макровируса избирательно уничтожавшего контрольные датчики пищеварительных имплантов. Несчастные обладатели оных день напролет обогащали природу вокруг ценным одобрением, отчего на перевозимых тут же морских собачек напал черный мор. Стенающие владельцы по-походному мумифицировали безвременно ушедших питомцев и мягко намекнули сделать то же самое с изготовителем вируса. Его, впрочем, так и не нашли.

На третий день поезд догнали дюжина людей с оружием и на предельно изношенных четырехколесных скутерах. Главарь в роскошной собачьей шубе прошелся по вагонам, пригрозив убивать каждого десятого пассажира через каждые десять минут, если ему не предоставят нечто достойное его внимания. На вопрос о том кто он, собственно, такой, господин представился скромным служителем древнего культа личности и двинул спросившего в подсердечную сумку. Получив энное количество раз портативными анализаторами нитратов по чувствительным частям тела, пассажиры скооперировались и откупились от налетчиков чьей-то древней мумией из почтового вагона. Чья она была – так и осталось загадкой, потому как никто из присутствующих не решился взять на себя ответственность быть ее владельцем.

По прошествии невыносимо долгих суток поезд наконец то уперся в тупик. Дальше рельсы не шли. В заросшей однообразными чахлыми SD карточками пустынной местности пассажиры сошли и рассосались кто куда. Впереди лежала Марафонка – узкая и загаженная промышленными отходами и бактериологическим штаммом речка, несущая свои воды вглубь неисследованных земель и порождая там все новые и новые неисследованные виды животных.

В ближайшем портовом городке Волкокраде соседи нечестными махинациями получили билеты на имперский турбоход «Королева Анна» – старую изношенную посудину с выкрашенными в траурный черный цвет бортами и тремя бутафорскими трубами из четырех. На этом флагмане марафонского флота с текущим реактором и регулярно глючащими электрическими цепями они провели еще два дня, регулярно заступая на вахту у текущего днища. Несмотря на обветшалость, «Королева Анна» считалась лучшим кораблем в этом регионе и содержала на себе весь цвет марафонской аристократии, состоящей преимущественно из беглых владельцев крысиный ресторанов да заросших шерстью потомков первых колонистов.

Осторожными расспросами Красноцветов добился от этой жесткошерстной публики адрес человека, который мог бы помочь с проводником.

Ночью встала луна – неестественно большая, круглая и пикселизированная, а по берегам реки сгустилась сельва. В глубине джанклей парило, там вопили и визжали противными сэмплированными голосами, лаяли собаки, что-то шуршало и трещало. На легком ветру качались оптоволоконные кабели и росянки разевали жадные пасти ти-коннекторов. Ночью стало душно, и потому большинство пассажиров предпочитали проводить время на палубе, наблюдая как пересекают реку, поблескивающие в лунном свете, пустые шкурки мумифицированных пчел. Похожий на ботинок хулигана нос корабля рассекал маслянистую воду и по бокам вспухали горбы желтоватой дурнопахнущей пены. Места стали совсем дикие, непролазные, а из лесного массива на проходящий турбоход помаргивали огоньки жуков-светодиодов да глаза хищных собакоголовых хабов.

Следующим утром «Королева Анна» прибыла в Махаос – местный административный центр, стоящий возле самых джанклей и уже многие годы служащий пересадочной станцией для разного рода охотников за удачей. В Махаосе имелось все пригодное для дальнего путешествия и именно там ошивалось большинство потребных в проводники индейцев. Едва сойдя на жирную прибрежную почву, соседи направились в сторону от городка, туда, где на невысоком холме разместилась построенная в псевдоегипетском стиле гасиенда.

Красноцветов остановился перед входом и велел остальным ждать здесь, и, откинув в сторону противомоскитную сетку, зашел внутрь дома. Вернулся он вместе с владельцем гасиенды, отрекомендовавшимся решающим проблемы.

Владельца звали ван-Доорн и он был бур-колонист, что подтверждали пластиковый полицейский шлем, бывший когда-то белым полувоенный френч со знаками различия капрала Египетского колониального полка и целых три нейропротеза – руки, ноги и глаза, соответственно. Глазом капрал гордился особенно, потому как его делали на заказ в фирме «цейтнот gmbh», известной своими давними традициями и высоким качеством изготовления. Присоединенный к полевому моноклю имплант начинал работать как телескоп с возможность увеличения в десять раз.

– Господа, – сказал представительно ван-Доорн, помахивая электрошоковым стейком, – Вы не представляете какая большая удача, что вы нашли меня! Уверяю вас, в Махаосе нет человека более осведомленного о нравах и обычаях племени, которое вы ищете. И двойная удача в том, что именно сегодня я собирался отправиться в эти дикие места для антропологических изысканий!

Двойная удача потребовала двойной платы, и недовольно вздыхающему Ткачеву пришлось взломать местный банкомат с помощью вырванной с корнем арматуры, а потом поспешно убегать от разъяренного владельца машины, грозящего скормить взломщиков пеккининьям – мелкой, но особенно злобной разновидности речных свинок, обитающий в здешних водоемах.

Ван-Доорн пересчитал кредиты, довольно кивнул, и пообещал предоставить лучшего проводника в этом забытом богами всех конфессий и налоговым комитетом краю. И вскоре перед семеркой предстал заморенный тип набедренной повязке и теплых унтах из собачьей шерсти. Сей гордый представитель человеческого рода с бегающими глазами и нервным тиком был представлен ван-Доорном как Юпиэс – лучший охотник за собачьими мумиями в регионе.

– Это что, и есть нас проводник? – спросил Красноцветов, подозрительно оглядывая тщедушного охотника.

– Нет, это наш полупроводник, – молвил ван-Доорн с некоторой гордостью, – он доведет нас только туда, а обратно придется возвращаться самим.

– Не извольте беспокоиться, – посвистывая в дырки в зубах, сказал полупроводник, – Доведу до места в целости и сохранности. Никто не пострадает. Будете заказывать страховой полис?

Вслед за полисом пришлось уплатить за месячную аренду понтонной лодки, налоги на литраж, сетевой траффик, пользование запрещенными частотами, электричество, носимый багаж, экологический сбор за загрязнение дикой природы и внести взнос в фонд охраны традиций предков, а также фонд санитарного контроля сырого мяса (для людоедящих жителей глубинки). Денег не хватило и семерке пришлось заложить свои тела в местном Музее Антропоцентризма, завещав, после гибели, предоставить их для фронтальной пластинации.

Из-за всех проволочек отбыли только на следующий день, провожаемые благотворительным душевным оркестром Махаоса, трогательно исполняющим имперский марш на полифонических сотовых телефонах. С пристани махали какие-то люди, возможно провожающие, а может быть члены очередного фонда, пришедшие к шапочному разбору.

Так или иначе, гостеприимный Махаос скрылся вдали, а собранная из пластиковых бочек из-под персикового концентрата лодка двинулась дальше по Марафонке, перевозя на себе восемь пассажиров и одного проводника.

Суда здесь уже не ходили, и лишь изредка встречались почтовые колониальные канонерки, да окучивающие в неглубокой воде заросли нелицензионных копий верткие джанки браконьеров, которые при приближении понтонки бросали хозяйство и пытались укрыться в прибрежных камышах. Зато здесь многоголосо пели птицы, а по верхним ярусам джанклей прыгали дымчатые мыши-летяги – доверчивые и ласковые как дети. Якутин подкармливал зверьков капсулами валиума и скоро за лодкой вилась целая стая этих забавных существ, попискивающих скриперами и просящих подачки.

Какое-то время спустя лодка путешественников свернула в узкую протоку в сторону от основного русла Марафонки. Джанкли нависали со всех сторон – серые лианы оптоволокна свешивались над рекой, колыхались под ветром. Пахло горелым пластиком и мумием, во множестве вырабатываемым дикими лесными пчелами. Огромные цветы из папиросной бумаги, растущие в низинах, распространяли чарующие ацетонные ароматы, на которые спешили глупые насекомые долготоксики, не ведающие, что уже в следующую секунду они лишаться сознания, повалившись на груду своих же бездыханных собратьев. Берега стали болотистыми и лишь корни мандражоры, подобно остаткам железобетонных конструкций, торчали из теплой воды.