Другие правила - Большаков Валерий Петрович - Страница 34

Антон уже другими глазами пригляделся к паре красочных стереофото, налепленных на бочину аварийной кислородной цистерны. На одной была заснята долина, усыпанная камнем и зажатая гигантскими горными пиками. Крохотная деревушка на переднем плане, обсаженная чахлыми ивами… Островки подтаявшего снега и рядом жесткие кустики белого рододендрона… Другая фотка изображала дзонг – тибетскую полукрепость-полумонастырь. Снимали в потемках, дзонг был словно врезан в чистейшие медно-зеленые небеса, где белела Луна в зените, а над цепью гор пылали шесть ложных солнц, преломляясь во льдах… Красиво! И необычно. Будто и не Земля вовсе.

– Как он там? – поинтересовался Жилин. – Трудится еще?

– Трудится, – кивнул Таши, – он у меня такой. Закончил курсы при Службе погоды и сейчас заведует синоптической станцией. Говорит, большим начальником стал на старости лет!

– Ну и правильно, – одобрительно кивнул Жилин.

– Сейчас и Аниче с ним, помогает. Не забыли еще? Сестричка моя!

– А как же! – улыбнулся Жилин. – «Перак на ножках»! [24]

Таши расплылся в улыбке.

Слева из-за барханов открылась уже не рыжая, а черная пустыня, обширная и ровная, словно выглаженная утюгом, и по смолянистому песку медленно перекатывались лиловые ноздреватые колобки – движением не плавучим, а толчковатым. Фиолетовая капуста, единственное теплокровное растение. Колобки выкатывались на солнцепек, сучили псевдоножками и медленно выворачивались, разлепляя края, укладывались погреться – ни дать ни взять круглые матрасы, выставленные на просушку.

– Это наши плантации, – с гордостью сказал Таши, – самые-самые первые. Агрокупола потом уже построили. До них отсюда километров семьдесят… Вам видно? Сейчас тут питомник. Тысяча кочанов!

– Ни фига себе… – бормотнул Гоша.

Внизу заохали и заахали, а Антон, сколько ни всматривался в фиолетовые колоба, раскатывающие вдоль и поперек, проникнуться благоговейною трясцой так и не смог. Капуста как капуста. Растение. Течет у него в жилках тепленькая гемолимфа? Ну и пускай себе и дальше течет. Подумаешь… Гуляет само по себе? А кто ему мешает? Впрочем, Антон даже фауну не особо-то поэтизировал, а уж флору – тем более. Он даже петуха в детстве «бульоном» называл…

Натужно воя, транспортер перевалил крутой кольцевой вал, урча, съехал на длиннющий шлейф плотного песка, наметенного бурями с подветренной стороны кратера, и покатил вдоль большой плоской деляны, расчищенной от камней и местами поросшей синим мхом – излюбленным кормом для «фиолетки». С краю участка глянцевито отсвечивал герметический купол с тамбуром. Рядышком с гермокуполом блестела отполированным металлом решетчатая наблюдательная башня. До верхушки ее было метров пятнадцать, но и эта вышка проигрывала дюнам, наметенным за деляной, – высоченным, оранжевым, курящимся пылью на гребнях. Разреженный воздух почти не рассеивал свет, и тени ложились четкими, словно вырезанными из темной бумаги.

– Фынчен отсюда почти не вылезает, – оживленно болтал Таши. – Я ему иногда просто поражаюсь!

– Фынчен? – переспросил Габа. – Это не тот ли агротехник, что…

– Тот, тот! – перебил его Таши и повернулся к Жилину. – Тут такое было! Вон там, за дюнами – да тут рядом совсем! – вскрылось в том году подледное озеро. Полдня в нем вода выкипала, туча стояла, как над вулканом. Ну и мы все почему-то решили, что живности крышка. Давай ее биологи отпевать: «Ах, бедные, бедные эндемики!» Ага, бедные! Копуны – те сразу в ил зарылись – хрен достанешь. «Корзинки» панцири позадвигали – и баюшки, «просьба не будить». А рыбозмеи приспособились!

– Что, вот так вот сразу? – не поверил Жилин.

– Я ж говорю, мигом освоились! Не верите?! Спросите у космозоологов – они тоже не верили! Пока их Фынчен носом не ткнул! Идите, говорит, и посмотрите, как ваши бедненькие рыбозмеечки капусту хряпают! Повадились, эндемики чертовы! Ограду корраля подроют и кочанчик ням-ням! Ван этих зараз два сола выслеживал… помните, док?

– Ну так еще бы!.. – проворчал Клунин. – Кровищи было! Удивляюсь, как Ван после этого вообще жив остался. От «рыбки» шрамы знаете, какие… у нее как бы присоска-пасть: рыбозмея бросается, но не кусает, а как бы втягивает в себя плоть и моментом перетирает в фарш! У меня на Вана литра два одного коллоида ушло!

– Так он хоть убил… э-э… «рыбку»? – заерзал Гоша.

– Со второго раза! – охотно сказал Таши. – Надо было в главный нервный узел метить, а он ей в морду! Ну, вот… да вон он, сам вышел. Ниньхао, Ван! – заорал Таши в бусину микрофона.

Маленький человечек в сморщенном спецкостюме и головастом шлеме с натугой волок тяжеленный камень. Сначала он дотащил его до кучи и лишь потом распрямился и помахал автобусу в ответ. На груди у Ван Фынчена тяжело болтался громоздкий дезинтегратор.

– Хотя «рыбки» – это ерунда, – помрачнел Таши. – Боюсь, скоро Фынчену станет не до «рыбок»…

– Что еще не слава богу? – беспокойно-недовольно спросил Клунин.

– Да… – отмахнулся Таши.

– Да чего «да»?

Жилин жестом угомонил старшего врача.

– Рассказывай, Таши.

И Таши рассказал. Как долго ученые «Большого Сырта» готовили экспедицию в Долину Изиды, и как они, наконец, собрали караван вездеходов и ушлепали, как начинали исследования в Горячем каньоне, искали одно, а нашли другое – целое поле протоплазмы – фодвила (зоофиты Марса, Солнечная система, углеродный цикл, тип политерии, класс метаморфные, отряд, род, вид фодвил).

Как потом обнаружили сферники и грибовики – интереснейшие образования из пористого известняка, больше всего похожие на коралл, и ученые поняли, что без фодвила здесь не обошлось, и решили взять с собой пару тонн, но начальство «не сочло»… И как потом нашелся кто-то «умный» и все же притащил споры тайком и занес их на Сырт…

– Теперь эта пакость расплодилась, как не знаю что! Потеплело же! Вся биостанция фодвилом провоняла, а капусту это желе жрет, как бык помои… Да вон он, смотрите! За дюной! Видите?

На рыжей почве четко выделялось лиловое… одеяло стеганое? Мат? Вязкое вздутие, зыбко трепещущее, как студень. Трясясь, отливая полупрозрачной ложнокожей, фодвил медленно, но упорно двигался к плантациям.

– Ничего себе… – пробормотал Габа. – Вот это номер…

Упругая, шевелящаяся масса перла, как танк, местами вспучиваясь, местами сплющиваясь, опадала в толстую пленку и вытягивала длинные ложноножки. Она обтекала камни, полузасыпанные глинистой пылью цвета битого кирпича, или наползала на глыбы и тестом валилась обратно на песок цвета ржавчины. И перла, перла, перла… Тупо, бездумно, неостановимо. Лилась фиолетовым киселем, пульсирующей и дышащей, слизеподобной, клейкой примитивной плотью.

– Мерзость… – буркнул старший врач.

– А соседова дочка, – не к месту сказал Таши, – как увидала это по визору, так сразу и окрестила фодвилом. Мы и привыкли уже – фодвил и фодвил…

– Мерзость, – повторил Клунин. – Поехали, Таши, а то так и до вечера не доберемся.

Намгьял опустил пальцы на пульт, и транспортер, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее устремился вниз по склону дюны. Через минуту вездеход выбрался за скалистую гряду и Антону предстал порт «Большой Сырт» – огромный прозрачный купол около километра в поперечнике и метров семидесяти в высоту, по центру кучно заставленный приземистыми зданиями с круглыми окнами, по краям засаженный синим саксаулом, изломанным и кривым, вымахавшим почти до самых крыш. Сбоку выглядывал еще один купольный город – Соацера, а напротив, как третья вершина треугольника, вздувался технический купол – один на всю систему.

– Я смотрю, – сказал Жилин, – вы тут неплохо устроились!

– Да, ничего, – скромно сказал Таши, – жить можно.

Плавно покачиваясь, транспортер объехал законсервированную дейтериевую шахту, пересек долгострой – круги оплавленного грунта, будущие донышки стандартных колониальных куполов – и затормозил у шлюзов порта. Таши развернул автобус и стал подавать его задом, короткими рывками, пока по броне не скрежетнул рукав переходника.

24

Перак– особый вид прически у тибетских женщин.