Полное собрание сочинений - Боратынский Евгений Абрамович - Страница 25

25

{1832}

158

Своенравное прозваньеДал я милой в ласку ей:Безотчётное созданьеДетской нежности моей;Чуждо явного значенья,Для меня оно символЧувств, которых выраженьяВ языках я не нашел.Вспыхнув полною любовьюИ любви посвящено,Не хочу, чтоб суесловьюБыло ведомо оно.Что в нём свету? Но сомненьеЕсли дух ей возмутит,О, его в одно мгновеньеЭто имя победит.Но в том мире, за могилой,Где нет образов, где нетДля узнанья, друг мой милой,Здешних чувственных примет,Им бессмертье я привечу,Им к тебе воскликну я,И душе моей навстречуПолетит душа твоя.

{1832}

159. ЭПИГРАММА

Кто непременный мой ругатель?Необходимый мой предатель?Завистник непременный мой?Тут думать нечего: родной!Нам чаще друга враг полезен, —Подлунный мир устроен так;О, как же дорог, как любезенСамой природой данный враг!

Начало 1832

160. МАДОНА

Близ Пизы, в Италии, в поле пустом(Не зрелось жилья на полмили кругом),Меж древних развалин стояла лачужка;С молоденькой дочкой жила в ней старушка.С рассвета до ночи за тяжким трудом,А всё-таки голод им часто знаком.И дочка порою душой унывала;Терпеньем скудея, на Бога роптала.«Не плачь, не крушися ты, солнце моё! — Тогда утешала старушка её. —Не плачь, переменится доля крутая:Придёт к нам на помощь Мадона святая.Да лик её веру в тебе укрепит:Смотри, как приветно с холста он глядит!»Старушка смиренная с речью такою,Бывало, крестилась дрожащей рукою,И с тёплою верою в сердце простом,Она с умилённым и кротким лицомНа живопись тёмную взор подымала,Что угол в лачужке без рам занимала.Но больше и больше нужда их теснит,Дочь плачет, старушка своё говорит.С утра по руинам бродил любопытный:Забылся, красе их дивясь, ненасытный.Кров нужен ему от полдневных лучей:Стучится к старушке и входит он к ней.На лавку садился пришлец утомлённый,Но вспрянул, картиною вдруг поражённый.«Божественный образ! чья кисть это, чья?О, как не узнать мне! Корреджий, твоя!И в хижине этой творенье таится,Которым и царский дворец возгордится!Старушка, продай мне картину свою,Тебе за неё я сто пиастров даю».«Синьор, я бедна, но душой не торгую;Продать не могу я икону святую».«Я двести даю, согласися продать». — «Синьор, синьор! бедность грешно искушать».Упрямства не мог победить он в старушке:Осталась картина в убогой лачужке.Но вскоре потом по Италии всейЛетучая весть разнеслася о ней.К старушке моей гость за гостем стучится,И, дверь отворяя, старушка дивится.За вход она малую плату берётИ с дочкой своею безбедно живёт.Прекрасно и чудно, о вера живая!Тебя оправдала Мадона святая.

Начало 1832

161

Весна, весна! Как воздух чист!Как ясен небосклон!Своей лазурию живойСлепит мне очи он.Весна, весна! Как высокоНа крыльях ветерка,Ласкаясь к солнечным лучам,Летают облака!Шумят ручьи! Блестят ручьи!Взревев, река несётНа торжествующем хребтеПоднятый ею лёд!Ещё древа обнажены,Но в роще ветхий лист,Как прежде, под моей ногойИ шумен и душист.Под солнце самое взвилсяИ в яркой вышинеНезримый жавронок поётЗаздравный гимн весне.Что с нею, что с моей душой?С ручьём она — ручейИ с птичкой — птичка! С ним журчит,Летает в небе с ней!Зачем так радует еёИ солнце и весна!Ликует ли, как дочь стихий,На пире их она?Что нужды! счастлив, кто на нёмЗабвенье мысли пьёт,Кого далеко от неёОн, дивный, унесёт!

Весна 1832

162. НА СМЕРТЬ ГЁТЕ

Предстала, и старец великий смежилОрлиные очи в покое;Почил безмятежно, зане совершилВ пределе земном всё земное!Над дивной могилой не плачь, не жалей,Что гения череп — наследье червей.Погас! но ничто не оставлено имПод солнцем живых без привета;На всё отозвался он сердцем своим,Что просит у сердца ответа;Крылатою мыслью он мир облетел,В одном беспредельном нашёл он предел.Всё дух в нём питало: труды мудрецов,Искусств вдохновенных созданья,Преданья, заветы минувших веков,Цветущих времён упованья.Мечтою по воле проникнуть он могИ в нищую хату, и в царский чертог.С природой одною он жизнью дышал:Ручья разумел лепетанье,И говор древесных листов понимал,И чувствовал трав прозябанье;Была ему звездная книга ясна,И с ним говорила морская волна.Изведан, испытан им весь человек!И ежели жизнью земноюТворец ограничил летучий наш векИ нас за могильной доскою,За миром явлений, не ждёт ничего:Творца оправдает могила его.И если загробная жизнь нам дана,Он, здешней вполне отдышавшийИ в звучных, глубоких отзывах сполнаВсё дольное долу отдавший,К предвечному лёгкой душой возлетит,И в небе земное его не смутит.