Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 8

Имплицитная этика

Но и этой каузальной связи того, что разделено институционально, недостаточно. Испытание риском предполагает нормативный горизонт утраченной уверенности, нарушенного доверия. Даже там, где риски фигурируют в виде цифр и формул, они остаются связанны с определенной территорией, остаются математическими сгустками нарушенных представлений о достойной человека жизни. В них требуется поверить, испытать их на собственном опыте в таком виде невозможно. В этом смысле риски являют собой объективно представленные негативные образы утопий, в которых гуманное или то, что от него осталось, консервируется и заново оживает в модернизационном процессе. Этот невидимый нормативный горизонт, где становится наглядным только сомнительный характер рисков, нельзя устранить ни математическим, ни экспериментальным путем. За всеми рассмотрениями, по существу, рано или поздно встает вопрос о приемлемости, т. е. старый и вечно новый вопрос о том, как мы хотим жить. Заслуживает ли сохранения человеческое в человеке и природное в природе и что это такое? Получающие все более широкое распространение разговоры о «катастрофе» в этом смысле суть утрированное, доведенное до крайности, принявшее форму делового спора выражение того, что такое развитие нежелательно.

Эти старые и вечно новые вопросы о том, что есть человек и как мы относимся к природе, могут попеременно вставать в повседневной жизни, в политике, в науке. На высокой стадии развития цивилизации они включаются в повестку дня в первоочередном порядке, в том числе и прежде всего там, где они до поры до времени выступают как бы в шапке-невидимке математических формул и методологических контроверз. Констатации рисков есть та форма, в которой этика, а вместе с ней философия, культура, политика снова занимают свое место в центрах модернизации — в экономике, естественных науках, технических дисциплинах. Констатации рисков — это еще не признанный, неразвитый симбиоз естественных и гуманитарных наук, обыденной рациональности и рациональности экспертов, интереса и факта. Одновременно они ни то ни другое в отдельности. Они то и другое вместе, причем в новой форме. Их уже нельзя развивать и фиксировать изолированно, в соответствии с собственными стандартами рациональности. Они предполагают взаимодействие поверх переживающих серьезные трудности научных дисциплин, общественных групп и предприятий, взаимодействие над управлением и политикой или, что вероятнее, они распадаются на противоречивые дефиниции, на борьбу дефиниций.

Научная и социальная рациональность

Существенный и чреватый последствиями вывод заключается в следующем: в определениях риска нарушается монополия науки на рациональность. Существуют конкурирующие, конфликтные претензии, интересы и точки зрения различных участников модернизации и групп пострадавших, которые в дефинициях риска поневоле должны рассматриваться в единстве — как причина и следствие, виновник и пострадавший. Надо признать, многие ученые берутся за дело со всем пылом и пафосом своей деловой рациональности, их профессиональные усилия возрастают пропорционально растущему политическому содержанию их дефиниций. Но по самой сути своей работы они зависят от социальных и потому как бы заранее заданных ожиданий и оценок: где и как проводить границу между уже учтенными и более не поддающимися учету вредными воздействиями? Насколько компромиссны принятые при этом масштабы? Нужно ли мириться с возможностью экологической катастрофы ради удовлетворения экономических интересов? Что необходимо предпринять, в чем заключается необходимость мнимая и необходимость, чреватая изменениями? Претензии научной рациональности на объективное выяснение уровня риска в опасных ситуациях постоянно противоречат сами себе: они основываются на карточном домике спекулятивных предположений и колеблются исключительно в пределах вероятностных высказываний; содержащиеся в них прогнозы безопасности не могут быть опровергнуты даже реально происходящими авариями. Кроме того, чтобы вообще осмысленно говорить о рисках, нужно занять определенную оценочную позицию. Констатации риска базируются на математических возможностях общественных интересах прежде всего там, где они могут уверенно заявить о себе благодаря техническим средствам. Занимаясь цивилизационными рисками, наука всегда покидала почву экспериментальной логики и вступала в полигамный брак с экономикой, политикой и этикой или, говоря точнее, она сожительствует с ними «без официального оформления отношений».

Это скрытое чужое предписание в исследовании рисков превращается в проблему там, где ученые все еще выступают с монопольными претензиями на рациональность. Исследования надежности реакторов ограничиваются оценкой определенных рисков, поддающихся количественному анализу на примере вероятных аварий. Размеры риска с самого начала сводятся к проблеме технической управляемости. Напротив, широкие слои населения и противников атомной энергетики волнует в первую очередь потенциал катастроф, заключенный в ядре. Даже считающаяся ничтожной вероятность аварии становится слишком высока там, где авария означает уничтожение. Кроме того, в публичных дискуссиях играют роль такие особенности риска, какие учеными вовсе не исследуются, например распространение атомного оружия, противоречие между человеческим организмом (ошибки, несостоятельность) и безопасностью, долгосрочность и необратимость принятых технологических решений, ставящих под угрозу жизнь следующих поколений. Иными словами, в дискуссиях о рисках обнажаются трещины и разрывы между научной и социальной рациональностью в обращении с цивилизационными потенциалами риска. Спорят, не слушая друг друга. Одна сторона ставит вопросы, на которые другая не дает ответа, эта другая сторона отвечает на вопросы, не затрагивающие сути того, о чем ее спрашивают и что порождает страхи.

Научная и социальная рациональность разделены пополам, но в то же время остаются в зависимости друг от друга, так как соединены множеством нитей. Строго говоря, даже различать их становится все труднее. Научные занятия рисками индустриального развития в той же мере соотнесены с социальными ожиданиями и оценочными горизонтами, в какой социальная полемика и восприятие рисков, в свою очередь, зависят от научных аргументов. Исследование рисков идет чуть ли не застенчиво, вслед вопросам, задаваемым «врагами техники», которых оно призвано обуздать, благодаря чему в последние годы на его долю выпало невиданное материальное поощрение. Публичная критика и общественная обеспокоенность черпают силы из диалектического противостояния экспертизы и контрэкспертизы. Без научных аргументов они глухи, более того, они часто не в состоянии воспринимать в большинстве случаев «невидимый» объект и процесс своей критики и своих страхов. Несколько изменив известное высказывание, можно утверждать: научный рационализм без социального пуст, социальный без научного — слеп.

Тем самым мы отнюдь не рисуем картину всеобщей гармонии. Наоборот: речь идет о конкурирующих, конфликтных, борющихся за свое влияние претензиях. Тут и там во главу угла ставятся разные цели, варьируются разные подходы, устанавливаются разные константы. Если там преимущество отдается способам промышленного производства, то здесь акцент ставится на технологическом устранении вероятных аварий и т. д.

Многообразие дефиниций: все больше рисков

Теоретическим и ценностным содержанием рисков обусловлены новые компоненты: поддающаяся наблюдению плюрализация конфликтов и многообразие определений цивилизационных рисков. Происходит, так сказать, перепроизводство рисков, которые частично ставят под сомнение, частично дополняют друг друга, частично взаимно понижают свой уровень. Каждая заинтересованная точка зрения пытается защитить себя с помощью определений риска и таким образом вытеснить риски, угрожающие ее кошельку. Угрозы почве, растениям, воздуху, воде и животному миру в этой борьбе всех против всех за такое определение риска, которое принесло бы наибольшую выгоду, занимают особое место, так как они ставят на обсуждение вопросы всеобщего блага и выражают интересы тех, кто не может заявить о них сам (быть может, людей образумило бы только введение активного и пассивного избирательного права для травинок и дождевых червей). Для соотнесенности рисков с материальными интересами и ценностями плюрализация очевидна: значимость, неотложность и существование рисков колеблются в зависимости от многообразия интересов и оценок. Куда менее очевидно воздействие плюрализации на содержательную интерпретацию рисков. Причинная связь, возникающая в рисках между актуальными и потенциальными вредными воздействиями и системой промышленного производства, открывает пути для бесконечного множества отдельных интерпретаций. В сущности говоря, по крайней мере в опытном порядке можно поставить во взаимосвязь все со всем — при условии сохранения основной модели: модернизация как причина, ущерб как побочное следствие. Многое не подтвердится. Но и то, что подтвердилось, должно будет отстаивать себя в борьбе с постоянно возникающими сомнениями. Однако существенно то, что даже при необозримом множестве возможностей интерпретации снова и снова будут ставиться во взаимосвязь друг с другом отдельные предпосылки. Возьмем, к примеру, умирание лесов. Пока причиной и виновниками этого считались короеды, белки или соответствующие лесничества, речь шла не о «рисках модернизации», а о халатности работников лесного хозяйства или о прожорливости животных.