Поход Армии Проклятых - Борисенко Игорь Викторович - Страница 87

Некоторое время Сорген еще сидел в кресле неподвижно, потом оцепенение и боль медленно сползли с тела. В мгновение ока гнев, ярость и горячечные видения погибающих врагов сменились апатией и равнодушием. Что же это? Где та непрерывная одержимость, которая гнала юного Дальвига с кучкой наемных разбойников прямо в пасть смертельной опасности? Куда она делась? Осела на дно зарастающего тиной озера слоем ила и никогда уже не вернется… Сорген снова и снова спрашивал себя, зачем он пришел сюда, чего хочет, к чему стремится? Необходимость? Или глупость, на которой умело играют Старцы? Ах, Келудан, старый лис, ты был прав. Каждый из Черных лезет вон из кожи, чтобы доказать что-то. У каждого свое, но в конце концов все сводится к одному – жертвы договора с Теракет Таце пытаются доказать сами себе, что еще живы. Но на самом деле они мертвы. Ходячие покойники, надевшие маски живых. Обреченные. Проклятые.

Медленно поднявшись со стула, Сорген побрел к двери. Сквозь свои мрачные и тяжелые, как чугун, мысли он смутно осознавал, что Гуннира нет уж слишком долго. Сколько они говорили с Фонрайлем? Сколько он сидел, подобно деревянной кукле?

Он вышел из двери в прихожую залу. Дом объяла полная тишина, однако очень скоро она была нарушена громким, торжествующим голосом. Он звучал так знакомо, и в то же время так непривычно и жутко, что Сорген вздрогнул и сбросил с себя оцепенение.

– Ты никогда не сможешь представить, как много я испытал в жизни! – говорил, почти кричал Гуннир. Его обычно тихий и вкрадчивый голос, тон которого повышался в редчайших случаях, теперь звенел и дрожал от пропитывающих его эмоций. Оставалось удивляться, как Сорген не слышал его раньше… Видно, та маленькая комнатка устроена не так просто, как могло показаться с первого взгляда. Мясник вещал, словно выступал на сцене, лицедействовал перед огромной толпой. И роль его была явно не милой и кроткой.

– Вот так, как ты, передо мной стояли тысячи других, – продолжал Гуннир, немного сбавив тон. Он делал короткие паузы, словно для того, чтобы слушатель мог как следует уяснить услышанное. – Мужчины в расцвете сил и юноши, опытные потаскухи и невинные девушки, дряхлые старики и сморщенные старухи, маленькие дети. Трусы, смельчаки, тупицы и умники, уроды и красавцы, короли и нищие. Демоны и чудовища… Все, кого я только мог встретить в удобном закоулке судьбы. Вот только жизнь моя, увы, слишком длинна и даже такое разнообразие приедается. Только новизна способна вдохнуть новые силы и пропитать тело экстазом, подбросить его в высь, недосягаемую обыденности. Сколько их было, обычных мужчин и женщин! Они дают только щепотку счастья, а мне нужно больше, намного больше. Необычные ощущения. Только они могут наполнить жизнью мое дряхлое тело!

Заинтересованный и слегка обеспокоенный, Сорген пошел на звук. Он разносился сверху, так что колдун двинулся к одной из лестниц. По пути он положил руку на Вальдевул, но вытаскивать его пока не стал. Гуннир продолжал витийствовать.

– Я уверен, что ничего интересного в тебе нет – просто кусок глины, с помощью магии получивший возможность ходить и говорить. Бездушный, вялый, ведомый только той целью, которую заложил в тебя создатель. Внутри – вязкая серая масса без запаха и тепла, но уже само то, что ни одного пордуса еще не попадало мне в руки, заставляет меня трепетать! Вожделение! Люди называют этим словом свои примитивные желания к банальному совокуплению, однако, если бы они только знали, как сильно настоящее вожделение – вожделение Гуннира!! Космическое, вселенское, всеобъемлющее и всепоглощающее!

Сорген поднялся наверх и оказался в полутемном помещении, размером ненамного большем, чем комната с камином – хотя это было по форме квадратным, а не вытянутым. В каждом углу, на коротких металлических держателях, торчащих из стен под небольшим углом вниз с высоты в полтора человеческих роста, горели синие магические огни. Света они давали немного, так что комната была погружена в полутьму. Рядом с ближайшим к Соргену светильником к стене был пришпилен Луратен, безмолвный и равнодушный. В руки, ноги и грудь ему Гуннир вбил огромные гвозди с золотистыми шляпками. Сам Мясник стоял рядом – совершенно голый и от этого намного более мерзкий, чем обычно. Тело его могло принадлежать мумии, пролежавшей в склепе лет пятьсот, а то и больше – кости, облепленные сухими жилами и пергаментной кожей. Размахивая коротким, кривым мечом Гуннир метался рядом с Луратеном, потрясал сжатой в кулак рукой, более похожей на птичью лапку. На лице у него застыл оскал, сине-серый в тусклом свете ламп, с огромного лба свисали похожие на паклю пряди мертвых волос. Только глаза, всегда тусклые и равнодушные, сейчас горели безумным огнем. Набухшие, вытаращенные еще больше обычного, они грозили выскочить наружу и разлететься по сторонам, а потом взорваться огненными шарами.

Этот взгляд, лихорадочный, шарящий по сторонам, при очередном повороте Гуннира вперился прямо в Соргена, застывшего на пороге.

– А! – воскликнул Мясник и расхохотался. Казалось, что волны гнилостного запаха полились из его раскрытой глотки, как поток бьющей из фонтана воды и на расстоянии трех саженей затопили Соргена, заставляя сморщиться и зажать лицо руками. – Фонрайль испугался находиться здесь долго, малыш? Отпустил тебя раньше, чем думал старый Гуннир… Ну что ж, раз ты пришел, то погляди, как развлекается Мясник! Тебе понравится, это точно.

Сорген не успел двинуться или сказать что-то. Гуннир воздел руку, между пальцев которой были зажаты круглые камушки, и прокричал заклинание. Слов было не разобрать, всех, кроме одного: паде, камень. Оставшись стоять на одном месте, Сорген мгновенно почувствовал, что не в силах больше пошевелиться. Каменное заклятие, которое он столько раз насылал на других, теперь сковало его.

Ощущения были странные – словно сверху на тебя наложили стопку одеял высотой сажени в две, а лицо держат невидимые, но цепкие ладони. Сорген не мог вздохнуть, однако грудь не рвала жгучая боль, как это бывает под водой, когда не можешь глотнуть воздуха.

Гуннир подбежал вплотную к получившейся «статуе» и любовно погладил затвердевшие складки плаща, кое-как накинутого на плечи Соргена. Затем он ткнул в живот мечом и захихикал, услышав скрежет.

– Это на всякий случай, – прошептал Мясник, медленно обходя «статую» по кругу. – Чтобы ничего не помешало тебе насладиться зрелищем… никакой пустяк, никакая случайность. Ты знаешь, Сорген, сколько бы я отдал, чтобы сменить глиняного человечка на тебя? Пожалуй, согласился бы умереть после этого, ведь я столько пожил! Но Старцы не согласны. Приходится их слушаться… пока!

В поле зрения Соргена оставался Луратен, покорно и безмолвно висящий на стене. Пордус лишь немного поднял голову и поглядел на новую жертву Гуннира ничего не выражающим взглядом мертвой куклы. Ему все равно… он тоже уже мертв, с того самого момента, когда обожаемый хозяин выгнал его прочь.

Гуннир снова повернулся к Луратену и стал подкрадываться к нему маленькими, игривыми шажками.

– Пришло время! – вкрадчиво говорил он, гнусно покачивая плечами и бедрами. – Зрители заняли свои места, а представление подходит к кульминации!

Сначала Сорген отчаянно хотел закрыть непослушные веки, чтобы ничего не видеть. Он понимал, что Луратен не станет мучиться, что смерть принесет пордусу только избавление, но поделать с собой ничего не мог. Вдруг он увидел в гротескной и жуткой фигуре Гуннира страшное предостережение: самого себя через много лет. Что если он, Сорген, превратится в такое же чудовище, жалкое и страшное одновременно, отвратительное внутри и снаружи, безумное и не понимающее своего безумия? Нет! Никогда! Ни за что!

Волна ярости к Гунниру поднялась внутри Соргена и превратила его в сосуд с водой, закупоренный и поставленный на огонь. Ярость и гнев взбурлили и просились наружу, но проклятые путы не давали пошевелиться!

Он перестал смотреть глазами, попытавшись уйти в мысли и забыть о реальности. Он позвал к себе потоки волшебных энергий, струившиеся вокруг, могучие и независимые. Разноцветные струи, тянувшиеся в разных направлениях и лениво извивающиеся – он увидел их! Одна, самая мощная, изогнулась и сверху обрушилась на его тело, наполняя его жаром и невообразимой мощью. Тело стало разбухать, ему было тесно в прежней оболочке… в этих дурацкой каменной скорлупе.