Под флагом ''Катрионы'' - Борисов Леонид Ильич - Страница 3

Сэр Томас развернул газету, надел очки, вытянул ноги, склонил голову набок и принялся за чтение. Неподалеку от вагона ударили в колокол. Лу настороженно посмотрел по сторонам, увидел себя в длинном узком зеркале, вделанном в стене у двери, щелкнул языком и подмигнул мальчику в черной бархатной куртке. Еще один удар в колокол, пронзительный булькающий свисток обер-кондуктора, короткий гудок паровоза. Человек в пробковом шлеме подошел к Лу (всё это видно в зеркале), хлопнул его ладонью по плечу и сказал:

– Значит, сейчас отбываем, капитан!

Лу, побледнев, посмотрел на отца: что делать? Отец уронил газету на колени, снял очки и улыбнулся – сперва Лу, потом человеку в пробковом шлеме. Великий боже! Он улыбается! Святая простота, полнейшее неведение, преступное легкомыслие! Вагон легко и плавно не пошел, а поплыл по рельсам. Пробковый шлем опустился на мягкое сиденье рядом с сэром Томасом и с размаху хлопнул и его по плечу.

Лу решил: пора действовать. Папа совсем как младенец, – он улыбается и даже что-то говорит пробковому шлему, этому председателю заговорщиков и убийц…

– Папа! – кричит Лу. – Мы попали в осиное гнездо! Но ты ничего не бойся, – я подле тебя!

Все пассажиры несколько секунд глядят на Лу, раскрыв рты. Затем они начинают хохотать, и громче всех заливается шахматное платье. Сэр Томас, обретясь к пробковому шлему, говорит:

– Чрезвычайное возбуждение! Мальчик еще не был на маяках, начитался чепухи, какой немало у нас в Англии.

Высоко подняв голову, Лу отходит к окну. Эти жулики ослепили папу, но это ничего не значит, – еше будет время, и папа всё увидит и скажет: «Прости меня, мой маленький Лу, я так доверчив, а ты – ты достойный потомок Роб Роя!»

Папа должен был так сказать. но не сказал, – он позволил этим талантливым пройдохам (ничего не возразишь, – очень талантливы!) обвести себя вокруг пальца. Папа даже открыл саквояж и показал им свои чертежи. Потом папа играл в карты, пил вино и закусывал, несколько раз приглашал Лу. Страшная доверчивость, ни с чем не сравнимая доброта, сердце святого и душа младенца! Наконец Лу надоело все это, он устроился у окна и задремал. Его разбудил отец.

– Приехали, – сказал он. – И осиное гнездо разлетелось! Мы одни, мой маленький Лу!

– Мама ошибается, когда говорит, что я весь в тебя, – раздраженно буркнул Лу, надевая ранец и окидывая взглядом пустой вагон. – Мне понятно, папа, почему мы сейчас одни. Шахматное платье и пробковый шлем…

Отец рассмеялся:

– Пробковый шлем – начальник отдела снабжения службы маяков. Шахматное платье – жена смотрителя маяка Идем скорее, нас ждет баркас.

Лу кажется, что Глазго – это тот же Эдинбург, только переставленный на другое место: суда на рейде, двух– и трехмачтовые парусники, гигантские трубы океанских кораблей и горизонт, весь составленный из высоких горбатых скал. Пожалуй, это и было единственно новым, тем, чего еще не видел Лу. В баркасе за веслами сидели два матроса, на ленточке их бескозырок – три золотые буквы: «У.М.В.», что означает Управление маяками Великобритании. Лу не понравилась последняя буква; вместо нее он поставил бы другую, ту, которой начинается название его милой родины – Шотландии.

– Почему Великобритания? – сердито спросил он матроса, но тот ничего не ответил, выгребая из узкого пролива и направляясь в открытые воды.

Второй матрос отдыхал, высоко подняв весла. За рулем сидел отец Лу. Он тоже ничего не ответил, даже бровью не повел; он вглядывался вдаль, прищурив глаза, его бакенбарды золотились на солнце, медные пуговицы на сюртуке поблескивали, как огоньки. Лица матросов бесстрастны. Они гребут то поодиночке, то – по знаку рулевого – вместе, чтобы баркас не закрутило водоворотом.

Три часа пополудни. Печет солнце. Сэр Томас искоса наблюдает за сыном. Лу с любопытством смотрит на матросов – бритых круглоголовых молодцов в своих обычных костюмах с черными шелковыми галстуками под разрезом форменной рубахи. Лу известно, что галстуки эти носят все матросы Британского королевского флота в знак вечного траура по национальному герою – адмиралу Нельсону.

«Что они делают в свободное время? – думает Лу. – Нравится ли им быть матросами? Любят ли они меня, папу? Даст ли им папа что-нибудь за то, что они трудятся ради нас? Грести очень нелегко, – папа почти каждую минуту делает им какие-то знаки пальцами свободной руки, и тогда матросы перестают грести, некоторое время „сушат весла“ – держат их приподнятыми над водой».

– Долго еще нам плыть? – спросил Лу. – Скоро будем на маяке?

Матросы улыбаются. Улыбается и отец.

– Когда я был в твоем возрасте, – сказал он, резко поворачивая руль влево, – меня больше интересовал путь до маяка и обратно, чем… Дымит! Дымит! – вдруг громко произнес он, чуть привставая. – Еще сотня взмахов, друзья!

Что дымит? Кто дымит? Тут кругом свистит, плещет и трубит. Рыбачьи лодки вертятся у подножия скал, над ними тучи чаек, юркие катера бегут куда-то, и матрос на одном из них переговаривается с кем-то, размахивая двумя сигнальными флагами. На расстоянии трехсот приблизительно метров видна земля; к ней приближаешься – и она вытягивается вправо и влево. Сэр Томас рывком поднес к глазам бинокль, посмотрел на эту землю и сказал:

– Нас заметили! Капитан Бритль машет нам платком! Трубы дымят! Наддайте, друзья!

Матросы, как по команде, посмотрели, что у них за спиной, и снова заработали веслами. Лу поднимается во весь рост, смотрит, видит дым, слышит гудки, свистки, над баркасом вьются чайки и тоскливо кричат.

– Где же маяк? – спрашивает Лу, опускаясь на свое сиденье подле отца.

– На маяке будем к вечеру, – отвечает отец. – Держись, Лу, за скамью! – кричит он. – Крепче!

Откуда она взялась – эта высокая, белогривая волна? Она певуче нырнула под баркас, подняла его и тотчас опустила, уступая место следующей, третьей, четвертой, пятой… Лу кажется, что к животу его прикладывают лед, держат несколько секунд, отнимают, снова прикладывают и так до тех пор, пока баркас не входит, как в коридор, в узкий пролив меж невысоких островерхих скал. Вода здесь кипит и грохочет, Лу кажется, что под нею работает кузница; ему и весело и чуть-чуть не по себе, а матросы ко всему равнодушны; они смотрят на рулевого и без устали гребут.

Оказывается, не так-то легко и просто попасть на маяк: надо пересесть с баркаса на паровое судно, обогнуть два острова, затем выйти в океан и, всё время лавируя между скал, держать курс на остров Тайри. Скерри-ворский маяк стоит на скале, постоянно заливаемой водой. Судно останавливается на расстоянии не менее двухсот метров от скалы; добираться до нее приходится на шлюпке.

Отец, как и ожидал Лу, щедро расплатился с матросами; они встали перед ним, как перед большим начальником, и несколько раз поблагодарили, а Лу пожелали счастливого плавания. Ого, они сказали: плавания!.. Значит, побывав на маяках и возвратившись домой, позволительно похвастать и Бобу и Камми о пребывании в далеких странах, рассказать о приключениях… Они, наверное, будут, а если всё пойдет тихо, мирно и скучно, придется что-нибудь придумать. Можно, например, взять пробковый шлем и шахматное платье, немножко коварства и очень много доверчивости, привязать их к записке, найденной в бутылке, которую прибило к маяку, и… И довольно. Развязка необязательна, это только в книжках женятся, умирают или целуются на расстоянии двух сантиметров от слова «конец». Лу предпочитает те книги, в которых нет точного конца: хороший, то есть догадливый, писатель, уважая читателя, на последней странице раскладывает мясо, овощи, соль и перец – вари сам! Много хлеба должно быть в каждой главе.

Капитан Бритль похож на Пиквика, сбежавшего с рисунков Физа. Он провел сэра Томаса в свою каюту, а Лу разрешил побегать по чердаку и подвалам – он так именно и выразился. В подвалах Лу не понравилось, а вот на чердаке интересно: скользкая, словно воском натертая, палуба, чуть откинутая назад широкая труба, капитанский мостик, штурвальное деревянное колесо, кнехт на корме и горы канатов. К Лу подошел матрос с трубкой в зубах и спросил: