Волшебник из Гель-Гью - Борисов Леонид Ильич - Страница 18

18

– Прилетай! – крикнул вслед ему Грин.

И ворон прилетел в третий раз. В клюве он держал квадратное толстое письмо. Он подал его Грину и попросился на волю.

Грин ждал его целый день и вечер, но ворон не стучал в окно. К письмам, которые он принес, Грин не прикасался – хотелось продлить неизвестность и очарование предположений. Любовь и ревность, государственная измена и козни заговорщиков, рецепт эликсира молодости и предсмертная исповедь преступника, реестр управляющего имением и отчет директора банка – все виды писем перепробованы были Грином на форму и суть, примерены на манеру восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Он представлял себе всевозможные почерки – бисерный, крупное рондо, выписанный писарской с завитушками и росчерками, готический с легким нажимом, и почерк романтика, где буквы, как лебединые изогнутые шеи, где запятая заменяет слова «Да», а восклицательный знак произносит «О господи!», знак вопросительный вызывает представление о заломленных в отчаянии руках, и многоточие иллюстрирует задумчивость и усталость…

По-зимнему стемнело в пять часов. Грин не зажигал огня. Он нетерпеливо поглядывал в окно. Он принужден был признаться себе самому в том, что визиты ворона в какой-то мере заменили ему явление друга, что ворон стал ему нужен, хотя и вовсе не был нужен. Но вот нет его, и скучно. Часы пробили девять раз.

Грин прочел надписи на конвертах, пожал плечами, отложил:

– Прочту завтра, сегодня буду ждать ворона.

Пришел почтальон и принес письмо:

«Милостивый государь, господин Грин!

В № 3 нашего журнала печатаются ответы писателей, артистов и художников на нашу анкету «Как мы работаем». Убедительно прошу Вас не позднее 20 сего января прислать на мое имя Ваши сорок строк на указанную тему. Гонорар в сумме 100 рублей Вам уже приготовлен, и получить его Вы можете ежедневно в конторе журнала от 11 до 3 часов дня. Примите мое искреннее к Вам уважение. Редактор – издатель журнала «20-й век» Плавильщиков.

Прошу не дублировать Вашего ответа, однажды напечатанного в одном из петербургских журналов».

Грин ответил немедленно:

«Ко мне трижды прилетал сегодня ворон. Не вижу в этом ничего странного, удивительного, загадочного: ему просто хотелось есть. Подозреваю, что этот ворон дрессированный, отбившийся от хозяина. Он принес мне несколько писем. Я их еще не читал. В них – моирассказы, а может быть, мои рассказы в том, что ко мне прилетел ворон. Удостоен той же чести, что и великий Аллан Эдгар По (или Поэ, как пишут, но не выговаривают казуисты).

Совершенно невозможно ответить, как я работаю. Как ем, пью, сплю, гуляю – об этом, если угодно, сообшщу, только прошу не печатать: я не тенор и не балерина; нетрудно указать перо, каким я пишу, сорт бумаги, размер моего стола, часы работы, но я не в состоянии ответить, как я сочиняю. «Кавказ подо мною», – сказал Пушкин – и все дальнейшее ответ на вопрос: как вы работаете. Лучше всех ответил на это Лермонтов, написав «Ангела». Я собираюсь писать «Бегущая по волнам» – там будет всё.

Я жду ворона. Мне хотелось бы знать, где он живет. Есть люди, к которым чувствуют приязнь кошки. Собака подойдет не к каждому, и тем более не каждому позволит погладить себя. Я знал человека, руками ловившего ласточек. Ко мне прилетел ворон. В старинной книге Августа Гэза на странице 105 читаю: «Ворон. Любит фантастиков, ученых, людей, отъединенных от происходящего вокруг них, ибо они сами производят происходящее и превыше всего почитают Мечту, а ради Нее, пресветлой, взойдут на костер. Ворон будет жить у похожего на ребенка и не причинит зла, а в дни радости и горя прилетит вестником. Живет долго. Приручить можно скоро. Покорен человеческому взгляду. Ворон церковный понимает человеческий язык».

Я понимаю языки человеческий и птичий. Работать мне трудно. Я – особь в русской литературе. На верхи, где нынче и надолго Блок, Брюсов, Белый, Горький, Андреев, Бунин, Куприн и Ахматова, меня не пустят. Я выпадаю из традиций. В компании писателей третьесортных я котируюсь как сорт второй. Ступать по чужому следу и не хочу, и не могу, и не умею. Таково свойство мое, необъяснимое, как всякое свойство, унаследованное природно. Роза благоухает, астра лишена благоухания. Почему? Таково ее свойство. Прошу не печатать этого моего письма к Вам, Сергей Петрович.

Искренне А.С.Грин – ворон».

Вложил написанное в конверт, заклеил его, надписал адрес, вынул бумажник, чтобы спрятать письмо, – фотография глухонемой выпала из створок бумажника. Грин поставил ее на стол. Позвал жену:

– Сядь сюда, Веруша, и выслушай маленькую историю. Можно?

Жена – существо милое, доброе и по великому женскому сердцу своему прощавшее мужу его трудные для нее странности, человек, прекрасно понимавший, с кем связала ее судьба, и в душе гордившаяся тем, что она жена художника, принесла из своей комнаты рукоделье и мирно уселась возле окна. Грин зажег большую синюю лампу и сел рядом с женой. Закрыл глаза и заговорил.

Глава десятая

Кто мальчиком еще таился и любил

Портьеры тяжкие и запах фолианта,

Роб Роя, Зигфрида и Капитана Гранта,

Кто плакал без причин, был нежен, был без сил, —

Того отметил бог проклятием таланта.

А. К. Лозина-Лозинский

– Вот, Веруша, приехал в город цирк. Семья канатоходцев, партерные и воздушные гимнасты, музыкальные клоуны, наездница, дрессировщик собак и укротитель львов. В день премьеры к директору пришел прекрасно одетый человек, вежливо отрекомендовался Геном и заявил, что он фокусник и хотел бы получить ангажемент в цирке. Ряд гастролей, примерно – десять.

«У меня уже есть фокусник», – ответил директор столь же вежливо.

«Но у вас обычный фокусник, – возразил Ген. – Что-нибудь вроде голубей из цилиндра, бумажных длинных лент из шкатулки, приготовления яичницы на холодном камне и исчезнувшей карты, которая находится в кармане у какого-нибудь мальчишки с галерки. Такой у вас фокусник, не правда ли?»

Директор согласился:

«Да, такой, но что плохого вы видите в подобных фокусниках, господин Ген?»

«О нет, нет, ничего плохого! – воскликнул Ген. – Но все такие фокусы публике приелись, господин директор, все они давно разгаданы, и в них нет ничего фантастического ».

«Что же у вас? – спросил директор. – Ваши фокусы фантастические?»

«Мои фокусы – на грани чуда, господин директор. Я работаю не один, вместе со мной приехали сестры мои – близнецы Ген, Вера и Екатерина».

«Хорошо, – немного подумав, сказал директор. – Ваши условия?»

«Тысяча рублей выступление, плюс гостиница, полный пансион и пять тысяч рублей за последнее, заключительное выступление».

Директор, конечно, ахнул, Веруша. Подобного гонорара он не платил самому Пинетти, знаменитейшему фокуснику из Рима, – тому самому, который гастролировал и у нас, в Петербурге, и поразил зрителей подлинным чудом: он выпустил из левого кармана брюк тридцать канареек, из правого – полсотни чижей, из грудного кармана достал орла, из жилетных кармашков вынул десяток петухов и одного истерически заливавшегося в визге поросенка. Из крохотной шкатулки он достал все восемьдесят два тома энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.

«Я не могу принять вашего предложения, господин Ген, – сказал директор. – Тем более, что я не знаю вашего номера».

«А если узнаете его, тогда как?» – спросил Ген.

«Всё равно, я не в состоянии платить столь большой гонорар. Великому Пинетти я платил тысячу за пять выступлений. Арону с его волшебным жезлом я заплатил бы на пятьсот рублей дороже. Всего доброго, господин Ген», – закончил директор.

«Рановато заканчиваете аудиенцию, – улыбнулся Ген. – Я предлагаю выпустить меня и моих артистов совершенно бесплатно в день премьеры в конце программы. А потом, держу пари, вы заплатите мне столько, сколько я пожелаю».