Их было семеро (Солдаты удачи - 1) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 72

-- Для нас? Кого ты имеешь в виду?

-- Да всех нас. Россию...

-- Извини, Аркадий, что опускаю тебя на грешную землю. Но нужно что-то решать. И немедленно. Предлагаю продать патент. Они и тогда предлагали за него хорошие деньги. А сейчас заплатят вдвое и даже втрое. Ситуация для них крайне острая. Акции тюменских компаний упали до минимального уровня. Если ты обнародуешь свой проект, Самотлор и вся Западная Сибирь уплывет из их рук. Они заплатят столько, сколько ты скажешь. Они не будут торговаться.

-- Нет.

-- Но это же колоссальные деньги! Конечно, можно получить в десятки раз больше, если самим внедрять установку. Но вспомни, сколько нужно вложить! Сотни миллионов долларов! И потом ждать отдачи не год и не два! А так ты получаешь все сразу и без всякой головной боли!

-- Нет.

-- Но почему?! Можешь ты объяснить почему?!

-- Ты сам знаешь, что они сделают с патентом.

-- Да пусть делают что хотят! Нас это уже не будет касаться! И главное: нас оставят в покое! Все равно ты не сможешь сам реализовать проект. Тебе придется вложить в него все до последнего цента! И все равно не хватит! А иностранные инвесторы не дадут ни копейки. Ты слишком опасный партнер. А Россия сейчас не та страна, в которую умные люди вкладывают деньги. Неужели и это тебя не убеждает?

-- Нет.

-- Послушай, Аркадий... Я понимаю, ты не можешь простить им Сашку... Но вспомни, ты же сам всегда говорил, что в политике и в бизнесе нет места эмоциям!

-- Я ошибался.

-- Ну, знаешь!.. Все. Сдаюсь. Выхожу из игры. Ты поставил на своей жизни крест, а мне это ни к чему. Я еще хочу спокойно пожить. Хватит с меня. Уеду на какие-нибудь Канары или Бермуды и даже телевизор не буду включать. Извини, Аркадий, но я уезжаю.

-- Твое право. Распорядись, чтобы твои деньги перевели на счет в Женеву. Свою долю ты знаешь. Допуск к счету у тебя есть.

-- И ты больше ничего мне не скажешь?

-- Скажу. Хорошо, что мы успели выпить за нашу дружбу. Спокойной ночи, Борис.

-- Спокойной ночи, Аркадий..."

"Стоп".

Некоторое время в гостиной моего апартамента царило молчание.

-- Ну, Иуда! -- пробормотал Артист. Губерман вынул из кармана радиопередатчик.

-- Я Первый, вызываю "Эр тридцать пять"! Прием!.. Первый вызывает "Эр тридцать пять"!.. Я Первый, я Первый. "Эр тридцать пять", ответьте Первому! Прием!..

-- Спят, наверно, -- заметил Боцман. -- Шесть утра, самый сон.

-- Я им посплю! Вахтенный должен дежурить!.. Первый вызывает "Эр тридцать пять", я Первый, я Первый, прием!..

-- Я "Эр тридцать пять", -- отозвались, наконец, с буксира. -- Слышу вас, Первый. Прием.

-- Передать всем. Наблюдение с "Трех олив" снять. Двое -- на внешнюю охрану виллы. Двое -- в наружку. Объект -- Розовский. Как поняли?

-- Понял вас, Первый. Объект Розовский.

-- Глаз не спускать. Иметь при себе документы, деньги. Следовать за ним, куда бы ни уехал или ни улетел. Держать со мной связь. Обо всех контактах докладывать.

-- Ясно, Первый, все ясно.

-- Конец связи! Губерман убрал рацию.

-- Где вы взяли буксир? -- поинтересовался я.

-- Специально арендовали. Очень удобно. И внимания не привлекает. И всегда под рукой. -- Он кивнул на магнитофон: -- Что скажете?

-- "Они". "Им". Кто эти "они"?

-- Об этом нужно спросить у Назарова. Или у Розовского.

-- Я не стал бы спрашивать у Розовского.

-- Я и не собираюсь... -- Губерман ткнул сигарету в переполненную пепельницу и долго протирал очки. Потом надел их и сокрушенно покачал головой: -- Понятия не имею, как я обо всем этом буду рассказывать шефу. Это будет для него сильный удар. Они дружили больше тридцати лет.

-- А вы и не рассказывайте, -- посоветовал я. -- Предоставьте это мне.

-- Он задаст вам вопрос "Кто вы?", -- предупредил Губерман. -- И вам придется на него ответить.

-- Я постараюсь.

Когда Губерман ушел, я открыл настежь все балконные двери, чтобы вытянуло дым, -- крепко накадили Губерман с Доком. В низких лучах солнца серебрились узкие листья олив, окружавших пансионат. Пахло сосновой хвоей, еще чем-то пряным, будто корицей. Может, эти кустики внизу и в самом деле были корицей, откуда мне знать, корицу я видел только в жестяной баночке на кухне у Ольги.

-- Все, расходимся, -- сказал я ребятам. -- Нужно хоть немного вздремнуть. Неизвестно, каким будет день.

-- Минутку, -- остановил меня Боцман. -- Ты уверен, что мы занимаемся тем, чем надо?

-- Что ты имеешь в виду?

-- Да все это. Вникаем в проблемы Назарова, в его отношения с компаньоном.

-- А как же без этого?

-- Да очень просто. У нас есть задание. Мы должны были блокировать контакты Назарова с этим долбаным полковником. Сделали. Устранить угрозу жизни Назарова. Сделали. Осталось доставить Назарова в Россию -- и все дела.

-- Как?

-- Вот об этом и надо думать. А не о том, как сообщить Назарову, что его друг-блондин вовсе ему не друг, а последняя сволочь. Это не наши проблемы.

-- Ты рассуждаешь, как настоящий наемник.

-- А мы и есть наемники. Тут нечем гордиться. Так получилось. Ну так и давайте заниматься своим делом. А Назаров пусть занимается своим. Я допускаю, что он честный человек. И что свои миллионы или миллиарды заработал честно. Хоть и не представляю, как это можно сделать. Он покупает яхты, патенты, создает центры для сына, проворачивает какие-то крупные дела с нефтью и имеет от этого сложности. Но это его сложности. А у нас и своих хватает.

Последние фразы Боцман произнес с нескрываемым раздражением. Ни хрена себе. Это была классовая ненависть. И ничуть не меньше. Голосом Боцмана говорила нищая, осатаневшая от новых времен Калуга. Да и только ли Калуга? А может быть, вся Россия? Интересно, а как в Штатах относятся к ихним Морганам и Рокфеллерам?

Я оглядел ребят. Судя по выражению лиц, слова Боцмана их озадачили. Лишь Док с явным неодобрением покачивал головой.

-- Возможно, я согласился бы с тобой, -- обратился я к Боцману. -- Если бы не одно "но". Проблемы Назарова напрямую связаны с нашими. Они вытекают одна из другой, как... Как даже не знаю что.

-- Как музыкальные темы, -- подсказал Трубач. -- Это называется двойной концерт. У каждого исполнителя своя тема.

-- Наш культурный уровень стремительно повышается, -- констатировал я. -- Мы уже усвоили, что такое застольный период. А теперь вот узнали, что такое двойной концерт. Но если мы будем рассуждать, как ты, вряд ли эти знания пригодятся нам для воспитания наших детей. А теперь спроси: почему?