Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 34

Прегонеро не договорил. Речь его, из которой выходило, что Клементо — это живое, воплощенное следствие преступной связи герцогини и Ромеро, возбудила такой гнев, такую ненависть в сердце старика, что он, не помня себя от ярости, схватил дрожащими руками лежавший на столе кинжал и, размахивая им, бросился на прегонеро со словами:

— Умри же ты, окаянный, проклятый человек!' Геркулес Ромеро спокойно ухватил старца одной рукой, а другой отнял у него кинжал. В этот самый момент Рикардо ворвался в комнату, подхватил герцога под руки и усадил в кресло.

Бедный старик согнулся, будто надломленная трость, и закрыл лицо своими костлявыми руками; за горячечным возбуждением наступила резкая слабость, физическое и душевное страдание! Слезы ручьем полились из его глаз, а прегонеро в это время выделывал фокусы с кинжалом, как настоящий жонглер, то подбрасывая и ловко подхватывая его двумя пальцами, то устанавливая его на палец острием вниз и удерживая так.

— Он не мой сын! — воскликнул герцог с глубоким отчаянием, разбитым, слабым голосом. — Это обман, гнусный, позорный обман!

Слова эти поразили Рикардо как громом.

— О, пресвятая Мадонна! — прошептал он. — Стало быть, герцогиня вместе с этим человеком обманули меня?

— Виновник не я. Мысль выдать Клементо за сына герцога полностью принадлежит герцогине, — сказал прегонеро. — Выдумала она это, как она мне сказала, для того чтобы получить деньги, назначенные за отыскание дукечито, который будто бы умер! Тупоумный Клементо годился как нельзя более для этого обмана, и я согласился, поддавшись корыстолюбию! Но с тех пор совесть не дает мне покоя, день и ночь меня мучает то, что я продал сына своего за презренный металл, что я согласился на весь этот обман, и я хотел раскрыть его, мне необходимо было высказать, наконец, что Клементо — не сын, не законный наследник герцога Кондоро!

— Так он — не дукечито? — повторил Рикардо.

— Нет, он сын герцогини и Отгона Ромеро, — продолжал прегонеро и снова обратился к несчастному старцу, начинавшему приходить в себя. — Я повторяю, ваше сиятельство, что не могу отречься от него за проклятые деньги, мне это противно.

Герцог приподнялся со своего кресла, опираясь на подлокотники, с трудом держась на ногах.

— Так это обман, — сказал он глухим голосом. — Бедный Клементо, стало быть, тот самый незаконнорожденный сын герцогини, которого она родила после развода! Мне жаль его, жаль, что он, невинный, должен страдать за проступки других и опять попасть в руки этого человека.

— Ваше сиятельство! Я люблю своего сына! Если вы захотите для него что-нибудь сделать, я буду счастлив и доволен! За известное вознаграждение я даже готов отказаться от него и оставить его вам, согласен даже, чтобы вы усыновили его, но усыновили, как моего сына, а не как законного вашего сына и наследника, которого нет в живых, который умер!

— Избавьте меня от ваших низких, бесчестных предложений, из которых я вижу, что не совесть, не уважение к истине привели вас сюда, а просто желание вытянуть еще денег! О, бедный, несчастный Клементо! Иметь такого отца и такую мать!

— Привело меня сюда желание открыть вам истину, но я вижу, что вы любите Клементо, и хочу вам его оставить с тем условием, что вы его усыновите! Берите его, оставляйте его у себя, но наградите и меня! Герцогиня ведь получила же от вас хорошую сумму!

В душе герцога опять забушевало презрение, негодование и гнев по отношению к этому подлому, отвратительному человеку, высказывавшему так нахально свои предложения, будто он не подозревал даже об их гнусности!

Но на этот раз старик воздержался от вспышки и скрыл свои чувства, надеясь выведать что-нибудь у бывшего воспитателя своего сына о постигшей его судьбе.

— Вы говорите, что мой настоящий сын умер? — спросил он.

— Да, ваше сиятельство, по крайней мере герцогиня уверена в этом. Он умер в Логроньо.

— В Логроньо? Она уверена в этом?

— Она рассказала мне это недавно под влиянием винных паров, развязавших ей язык.

— Не говорила ли она, кому именно она отдала тогда маленького герцога, куда она его отвезла? — опросил герцог.

Прегонеро задумался, он, видимо, прикидывал, что ему будет выгоднее, — сказать правду или умолчать.

— О Клементо я позабочусь, — прибавил герцог, поняв колебания прегонеро. — Вы также получите от герцогини десять тысяч дуро, выданные ей мною, за это я вам отвечаю, откройте только мне все, что знаете о моем пропавшем сыне!

— Герцогиня никогда не согласится отдать мне эти десять тысяч дуро, ваше сиятельство!

— В таком случае, я засажу ее в тюрьму как воровку, как наглую обманщицу! — воскликнул герцог решительным тоном. — Она должна будет выбрать одно из двух: или отдать вам деньги, или отправиться в тюрьму!

— Пожалуй, она и тюрьму предпочтет!

— Я даю вам слово, что вы получите эту сумму, кроме того я позабочусь и о Клементо!

— Может быть, и усыновите его, ваше сиятельство?

— Об этом я подумаю! Надеюсь, довольно того, что я обещаю вам позаботиться об его участи! Говорите, что вы знаете о моем сыне? Что вы помните о нем?

— Сам я ничего не помню, ваше сиятельство!

— В таком случае, скажите, по крайней мере, что вам говорила герцогиня, что вам удалось узнать от нее?

— Я слышал тогда от нее что, уехав с маленьким герцогом и кормилицей в Лонгроньо, она нашла там одно семейство, которое согласилось взять его навсегда за единовременно выданную сумму!

Известие это произвело сильное впечатление на герцога.

— Ну, теперь мне все ясно, — сказал он каменным голосом, — да, теперь я верю, что он умер. Естественно, что семейство, взявшее на свое попечение чужого ребенка за выданную ему единовременную сумму, постаралось его уморить и избавиться от лишнего рта! Теперь я знаю все! Мое бедное дитя было обречено на смерть своей матерью, когда она отдала его какому-то негодному голодающему семейству, потому что порядочное семейство не стало бы за деньги брать на себя обязательство заботиться о чужом ребенке! Он не миновал смерти, это ясно!

— Что это было голодающее семейство, это несомненно, ваше сиятельство, — подтвердил прегонеро, — так как на днях герцогиня рассказывала мне, что это было семейство танцоров из Логроньо по имени Арторо!

— Семейство танцоров? Вероятно, каких-нибудь странствующих фокусников… Ну, довольно. Я все знаю, — воскликнул герцог, махнув рукой, — идите вон!

Рикардо жестом объяснил прегонеро, что он может идти, и так как последний цели своей добился, высказал все, что хотел, то он покорно повиновался и, поклонившись старику, немедленно удалился.

Герцог, оставшись наедине со своим старым слугой, упал в его объятия, заливаясь слезами и задыхаясь от сердечной боли.

XVI. Военный бунт

Мануэль после ухода карлистов вернулся в больницу из пещеры спасения, куда спрятал его добрый монах, чтобы скрыть от взоров беспощадных врагов, но прошло всего несколько часов, а около монастыря снова раздались выстрелы, и в монастырских стенах опять все пришло в волнение.

Мануэль вздохнул свободнее, услышав выстрелы, глаза его заблестели, к нему вернулись энергия и решительность, как будто донесшийся грохот сражения возродил его к новой жизни! Он вдруг почувствовал себя сильным, и последние следы перенесенной болезни исчезли; поспешно выбежал он из госпиталя в монастырский двор, где собрались монахи, дрожа от страха и ожидания.

Напрасно старался брат-медик увести в больницу только начинавшего выздоравливать Мануэля, он не слушал врача, глаза его горели, все внимание его было поглощено приближающимся громом сражения. Он долго прислушивался к нему и наконец с воодушевлением начал уверять монахов, что на помощь спешат их друзья, потом, снова прислушавшись к выстрелам, сказал, что правительственные войска побеждают, что карлисты обращены в бегство.

Монахи не хотели верить его словам, пока один из братьев, выходивший из монастыря узнать, что делается на поле сражения, не вернулся и не подтвердил, что правительственные войска действительно прогнали кар-листов. Тогда Мануэль пришел в восторг, душа его наполнилась несказанной радостью, это настроение разделяли и монахи, не все монастыри и не все духовенство были на стороне дона Карлоса.